Песни падающих звёзд - Рин Эшоу

спросонья была, нечёсаная, захмелевшая — за день до того ко мне брат залетал. Другой, не Алвиан. Родной. Пантолеоном зовут. У него свой замок в паре сотен километров отсюда. Я-то потому сюда и перебралась — чтоб к родне поближе. Так вот альпинист влез в пещеру, а я даже не заметила его. Зевнула, потянулась, откашлялась — от того небольшой камнепад начался. Ну и… Бросился наутёк мужичок. Ногу подвернул. Не виноват, что перетрухал, я и сама-то на отражение не смотрю по утрам — боюсь. Ну и прыгнула за ним. А он кричать начал, дёргаться. Вот такой штукой махать, прям как ты, — мантикора ткнула лапой в сторону оружия девушки. — Вырвался из когтей, и в верхушках деревьев скрылся. Там я его не смогла бы поймать. Жаль мужика. Не злой был. Кормушки вешал, буреломы разбирал.

Аля печально вздохнула:

— Жаль… Когда меня заперли, я его ледоруб и нашла. Разбила окошко, наружу выбралась и побежала. Подальше от ребят.

— Глупая.

— Знаю, что глупая! Но мне так страшно было, что я земли под собой не чувствовала!

— Что, страшней, чем со мной тут? — повела носом Хиона.

— Страшней, — подумав, кивнула Аля. — Ты хотя бы честно призналась, что со мной быть может. А ребята… Скажи, Хиона, почему так бывает? Ты же чудище! Значит, злая. А почему-то пыталась человека спасти, меня не съела…

— А что есть «зло»? Если вот, к примеру, человек добрый-добрый, мухи не обидит — он, значит, хороший. Но однажды взял — и у соседа свинью украл. С голодухи. Не смог иначе. Тут же стал плохим, получается? Или один поступок не изменил его в целом? Тогда пусть другой, сварливый и горластый, со своего двора детей гонявший, чтоб малину не воровали, отбил у той же ребятни щенка, которого они в луже топили. Стал ли он после этого лучше? Нет, Аля. Не существует людей «плохих» и «хороших», «злых» или «добрых». А я, по-твоему, чем от вас отличаюсь? Делаю так, как считаю нужным, как стучащая штука в груди подсказывает. А другие уже сами для себя решают, как мои поступки расценить: назвать их благом или истинным злом. О, слышишь, как сова ухает? Полночь наступила. Новый год начался.

Аля вскочила на ноги, чуть не споткнувшись при этом о ледоруб.

— Так давай отмечать! Нельзя время упустить!

— Это ещё почему?

— Такого момента больше никогда не произойдёт! Вдруг мы последний раз видимся? Будет, что вспомнить. Давай, Хиона, не упрямься!

Она закружилась по пещере, хохоча и подначивая мантикору. Хиона хмыкнула, вспоминая, как танцевали они с братьями много веков назад на вершине Олимпа, в шутку украшая хвосты друг друга лавровыми веточками. И, подумав, присоединилась к Але.

До самого утра они веселились, шутили, рассказывали друг другу истории: и весёлые, и не очень. Метель подпевала им, снежинки оседали на камнях возле пещеры, подсвечиваясь от отблеска костра, будто крошечные огоньки гирлянды. Полоска рассвета забелела на горизонте, забирая с собой тревоги ночи и ярость снежной бури.

— Закончилась, — выглянув из пещеры, с печалью подметила мантикора. — Значит, тебе пора… Пойдёшь влево, там увидишь сосну, у которой ствол на две части раскололся. Вот от неё вниз, и до самой тропы. А там и деревня уже будет. Не заблудишься.

— Ага, — Аля кивала в такт словам, но взгляд у неё был грустный. И она не выдержала, перебивая мантикору: — А ты со мной не можешь пойти?

— Я? Нет, мне в деревне делать нечего. Не сдержусь ещё! А потом начнётся: охоту на меня устроят, капканов по лесу раскидают… Будут ходить, палками в каждую нору тыкать, ружьями угрожать. Нет уж. Не надо мне такого. Я ж одна осталась. Ну, из рода своего. Всех перебили. Не считая Пантолеона, конечно, но он совсем ополоумел — с людьми якшается. И мантикорой уже не назвать. На, возьми, — Хиона отыскала среди кучи сена крошечный бутылёк и, отвинтив пробку, капнула в ёмкость яда из кончика хвоста. — Для твоего Лёши. Хоть раз ещё пошутить вздумает — дай понюхать. Сразу поймёт, что будет, если вдруг кто и ему подольёт чего в чашку. Ну, когда очнётся.

— Спасибо. До свидания, Хиона.

— Прощай, Аля. Не теряйся больше. И на белок не заглядывайся. Они, шельмы, только с виду безобидные.

— Не буду, — пообещала девчонка, хихикнув. И, кинув на мантикору прощальный взгляд, выбралась из пещеры.

Хиона, выждав с минутку, последовала за ней. Прячась за валунами, ныряя в сугробы, скользя вдоль верхушек деревьев, раскинув крылья, она проследила, чтобы Аля добралась хотя бы до тропы.

А потом вернулась в пещеру, хмурая и молчаливая. От непонятно откуда взявшейся злости захотела разметать костяную ёлку, растоптать, превратить в муку. Но замерла, увидев возле сложенных костей предмет с завязанным в бант шарфом.

«Ледоруб! — ахнула Хиона, бережно проводя когтем по рукоятке, от чего на металле остались глубокие борозды. — Забыла-таки! Догнать? Или пусть лежит — не велика потеря? А может, сама хочет вернуться? Когда-нибудь».

Мантикора до вечера разглядывала оставленный предмет, греясь возле костра и задумчиво грызя заячьи ушки. В вертикальных зрачках плясал отблеск пламени.

Хиона так и не поняла, что Аля не забыла ледоруб, которым оказалось очень удобно выковыривать из зубов застрявшие кусочки мяса. Она сделала первый в жизни мантикоры подарок.

Место под Солнцем

Утро понедельника обещало быть для Сорина, как для классического и добропорядочного вампира, идеальным: с хмурой, по-осеннему дождливой погодой, свинцовыми, наполненными крошечными льдинками тучами, колючим ветром и полным отсутствием солнечных лучей. Он и перебрался в Лондон, так как был наслышан о туманном Альбионе ещё от своего прапрадедушки.

Выйдя из дома, Сорин нервно взглянул на наручные часы: до приезда автобуса оставалось семь минут. Двести сорок четвёртый до Вулидж Арсенал ходил нечасто, и, если опоздать на него, придётся бежать к остановке возле церкви Троицы.

Оказываться возле Божьего дома вампир не то чтобы не хотел. Просто не мог — иначе сгорел бы даже без присутствия светила на небе. От стыда-то уж точно: сказывалось тёмное и голодное прошлое.

Нужный автобус пришёл не через семь, а девять минут, и Сорин с облегчением нырнул в приоткрывшиеся дверцы.

— Извините, — тихо буркнул он, задев локтём крупную темнокожую женщину с заплетёнными в косички длинными волосами, и протиснулся в самый центр толпы, слушая безостановочную брань.

До вокзала ехали долго — извечные пробки даже здесь, в Восточной части города, начинались с самого утра, и не заканчивались с появлением звёзд. Полюбовавшись из