Убить Ланселота - Андрей Басирин

Ай-яй-яй! Стыдно, братец. Можно понять того Хоакина, что впервые пришел в Деревуд. Двадцать три – не возраст. Можно тешить себя иллюзиями, верить в людскую честность и порядочность. Но сто двадцать три – это иное. Пора уж соображать что к чему.

Все-таки в чем-то Бизоатон промахнулся со своим заклятием… После каждого чиха стрелок становился прежним. Прежним, да не совсем. Он забывал все, что с ним произошло, на нем заживали раны – даже самые серьезные. Даже увечья. Но уверенность в себе, внутренняя сила никуда не исчезала. У проклятия не было власти над душой Истессо.

Конечно же анонимку написал Реми. И он же сменит Хоакина на посту капитана стрелков. Что ж… Бог в помощь. Тому, кто впустил предательство в земли справедливости, долго не продержаться. Разбойники сами расправятся с ним.

Пока же надо разобраться с насущными бедами. Разрезать веревки, стянувшие руки.

– Маггара, – позвал Хоакин. – Ты где?

– Я в чайнике, Хок, – послышалось над головой. Голосок феи звенел приглушенно, словно из колодца. – Они подушку сверху набросили. Помоги, Хок!

Пятно закатного солнца высветило гобелен на стене. Заблудившийся в лубочном лесу олененок смотрел на разбойника со страхом и надеждой.

– Сейчас, Маггара. Все сделаем.

Разбойник заерзал, пытаясь подтянуть ноги к животу. Связали его бестолково, но надежно: просто примотали спиной к ножке стола. Казалось бы, пара пустяков: поднять стол, опрокинуть… но – мешала кровать, не давая подогнуть ноги под себя.

– Маггара, приготовься. Я раскачаю стол и сброшу чайник.

– Не надо, – взвизгнула фея. – Я высоты боюсь!

– Ты же умеешь летать, – удивился стрелок.

– Какая разница. Это экзистенциальный страх. Такие бывают, я читала!

Экзистенциальный… Слово-то какое. Хоакин уперся ногами в кровать и принялся раскачиваться. После третьего толчка чайник кувыркнулся со стола.

– Хок! Ах! – Вокруг разбойника закружилось бирюзовое пятнышко. – Ты живой? Я так переволновалась!

– А что со мной случится?

– У тебя синяк под глазом.

– Пустяки. Чихну разок – все пройдет. Лучше нож отыщи. Или ножницы.

В камине зашуршало. Осыпались полуобгоревшие поленья, мелькнул золотистый отблеск на полу.

– Ножа нет, – деловито сообщила фея. – Есть маникюрные ножнички. Сгодятся?

– Давай.

Печальная саламандра выбралась из кучи пепла. Припухший от слез носик сморщился, чешуйки светились тускло-оранжевым.

Маггара радостно встрепенулась:

– Инцери вернулась! Очень вовремя. Поможешь нам?

– Ага. – Саламандра безучастно посмотрела на фею. – Только моя жизнь кончена. Он меня разлюбил.

– Кто именно?

Инцери выудила из ведра кусок угля и принялась жевать.

– Дамаэнур. Он сказал (чавк-чавк), что ему нравятся прямые волосы (чавк-чавк). Ну да, конечно. Он видит идеал женщины воздушным и утонченным, (чавк) Исполненным грации (чавк-чавк). Он не сказал, конечно, что у меня толстая попа. Но это подразумевалось само собой.

Ящерка всхлипнула, ей было очень себя жалко. Фея отбросила ножницы и спорхнула к подруге.

– Да ты что? – обняла она элементаль за плечи. – Брось уголь, слышишь? Не наедайся на ночь сладкого!

– Какая разница. – Инцери страдальчески поморщилась. – Вам камин растопить? Пожалуйста. Пользуйтесь жаром разбитого сердца… Все равно моя жизнь кончена.

– Инцери, ты можешь что-нибудь сделать с веревками Хоакина?

– Могу сгрызть. Пожалуйста! Это такой пустяк. И пусть, пусть у меня будет несварение желудка. Пусть разобьется мое бедное сердечко… Я буду лежать на смертном ложе – неприступная, бледная, в черном платье с открытыми плечами, – а он придет, движимый раскаянием, но будет поздно! Веревки? Что вам еще сгрызть?

Ящерка протопала к Хоакину и вскарабкалась на ножку стола. Запахло паленым. Затрещало пламя, разбойник извивался и подпрыгивал, а Инцери все глубже и глубже уходила в трясины самоуничижения:

– Буду страдать тихо, беззвучно… Жизнь, посвященная только ему, ему одному!…

– Левее бери! – командовала Маггара. – Стой! Это уже не веревка.

В этот момент в дверь деликатно постучали.

– Эй, Истессо, – донеслось с улицы. – Истессо, ты меня слышишь?

Фея и элементаль нырнули в ведро с углем.

– Кто там? – заворочался Хоакин. – Кого звери принесли?

– Это я, Фью Фероче, твой шарлатан. Могу ли я войти?

– Входите, ваше магичество. Всегда рад гостям.

– Благодарю, Хоакин.

Сквозь дверь потекли струйки фиолетового и серого тумана. Проникая в хижину, они сплетались в кружева и бархат, вылепляли из себя сапоги, панталоны и жабо. Последняя струйка улеглась на плечах, распухла бледным облаком. Из тумана сгустилось лицо. Волосы тусклыми прядями упали на воротник, черная повязка пересекла скулу и лоб. Фероче огляделся:

– Не по-людски как-то вышло. Связали, бросили… А ведь ты им не чужой.

Он прищелкнул пальцами, и веревки разлетелись в клочья. Стрелок вздохнул с облегчением и принялся растирать онемевшие запястья.

– Благодарю, ваше магичество. Очень вы это вовремя… Какими судьбами ко мне?

Фероче пригладил бородку:

– Видишь ли, Хоакин… Я к тебе с делом не совсем обычным. Для начала: короли не извиняются, но я пришел с извинениями.

– Принимаю, ваше магичество. Анонимку написал Реми?

– Да. Но дело не в этом.

– Весь внимание, ваше магичество.

– Хоакин, после смерти отца мне в руки попал его архив. Ты, конечно, знаешь: мы, властители, живем долго. Сто, двести, триста лет. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что ты тоже из долгожителей. Мало того: отец пристально следил за твоей судьбой.

– Боюсь, ваше магичество, в двух словах это не объяснить.

– И не надо. Я подозреваю, что отец заколдовал тебя. И что ты вряд ли благодарен ему за это. Потому-то я и отправился в Деревуд. А чтобы уберечься от случайностей, представил Неддама зачарованным шарлатаном. Все удалось как нельзя лучше, мои подозрения оправдались. Я хочу спросить: что за заклятие на тебе?

– Сами вы этого не видите?

– К сожалению.

– Тогда ничем не могу помочь. Я не маг. Думаю, вы прочли мое досье.

– Прочел. Академию Града ты так и не закончил… Исчез с экзамена по транспортной магии, а потом объявился в Деревуде. С тех пор живешь здесь безвылазно вот уже сто лет.

– Ну вот, вы же все знаете, ваше магичество.

– И это меня тревожит. В этом «всем» нет главного: зачем? Зачем Фортиссимо потребовалось заколдовывать тебя? Ты чем-то насолил ему?

– Нет.

– Я собираюсь пригласить тебя в Циркон, в мою лабораторию. Придешь?