Зима в Сокчхо - Элиза Шуа Дюсапен

взяла щупальце кальмара и подцепила им остатки молочной пены в своей чашке. Керран к кофе не притронулся. От молока в капучино раздулся живот. Чтобы это не так бросалось в глаза, я поправила платье.

— Бордовый цвет идет вам, — сказал Керран.

— Платье слишком велико, оно от тети мне досталось.

— Так я же о цвете…

Мы замолчали. Женщины взяли себе по розовому пирожному и разглядывали их, не спеша попробовать. Теперь они тоже молчали. За окнами совсем темно. Виднелся рынок. Накрытые брезентом прилавки — как саркофаги.

— По сути, — сказал Керран, — в истории не хватает только женщины.

И стал смотреть в пустоту, куда-то поверх меня.

— Той, с которой я оставлю своего персонажа.

— Вы еще не нашли ее?

— Не знаю, потому что здесь слишком холодно.

Я взглянула на него:

— Я тут ни при чем.

— То есть?

— Холод не моя вина, — уточнила я, рассердившись, — я тут ни при чем.

Нахмурившись, он добавил:

— Эта женщина, она, по-вашему, какая?

Я ответила, что не читала его предыдущих комиксов.

— Не важно, мне нравится ваше восприятие, ваша точка зрения.

Но что ищет его герой?

Керран оперся локтями о стол.

— Это же ясно.

— Мне нет.

— Он хочет, чтобы история никогда не кончалась. И эта история — обо всем. В нее вмещается целый мир. Это легенда. Вечная легенда.

— Легенды все грустные, — заметила я.

— Не все.

— Корейские — все. Почитайте.

Керран посмотрел в окно. Еле слышно я произнесла:

— Чем же она особенная, эта женщина из вашей легенды?

Он задумался.

— Она вечная.

В горле встал ком. Зачем Керрану понадобилось мое мнение, какая ему разница, что я скажу, ведь все равно сегодня вечером он отыщет другую женщину? Что бы я ни сделала, он так и останется отчужденным, далеким, в мире своих рисунков. Пусть этот француз возвращается в свою Нормандию! Я слизнула с кальмара остатки молочной пены. Встала. Пора, в отеле есть работа. Керран пристально посмотрел на меня. Потом опустил глаза и сказал по-французски, словно обращаясь к самому себе, что проводит меня.

— Мне лучше одной.

Я вышла из кафе, хотелось обернуться — пусть же он скажет, что все-таки проводит, — хотелось умолять его догнать меня. Но Керран шел позади до самого отеля. Надувной дельфин по-прежнему висел на триумфальной арке, зацепившись за нее плавником. Весь потрескался и завял от холода. Уголки рта опали, и вместо улыбки была печаль.

* * *

Спустя два дня вернулся Джун Ох, около полуночи. Его автобус задержался из-за снега. Я ждала его в гостиной, приготовив кальмаров с имбирем, к которым он не притронулся — он уже поел, теперь надо блюсти фигуру.

По пути в малое здание отеля я обратила его внимание на то, что за время отъезда он ни разу не спросил, как у меня дела. Джун Ох возразил, что от меня самой не было ни одного звонка. Мы отдаляемся друг от друга, его это тревожило. Я должна поехать в Сеул вместе с ним, его зарплаты хватит на двоих, пока я не устроюсь куда-нибудь. Я вздохнула. Мы ведь уже обсуждали это, я не могу бросить маму. Тогда пусть переезжает в Сеул тоже. Я покачала головой, маме не удастся найти там работу, а я не хочу жить с ней под одной крышей. Джун Ох сжал мою ладонь. Он не может отказаться от предложенной ему работы, это настоящий шанс сделать карьеру. Я представила себе Сеул. Алкоголь, смех, слепящие глаза огни, тело чуть ли не лопается от шума, и эти девушки, все эти девушки и молодые люди, которым пластические хирурги изготовили искусственные лица, город извивается в дурманящем танце и упивается чувством собственного превосходства, — ладно, поехали, сказала я Джуну Оху. Не стоит отказываться от всего этого ради меня. Он ответил, что я глупая. Он ведь так любит меня.

Лежа в кровати, мы молчали. Уставились в потолок. В конце концов Джун Ох сказал шепотом, что завтра едет на автобусе обратно в Сеул. Ноги заледенели. Я прижалась к нему. Он откинул мне волосы с затылка и хотел поцеловать. Я сказала, что за стенкой сосед. Джун Ох засопел, снял с меня ночную рубашку и начал ласкать живот, спускаясь все ниже. Я сопротивлялась, но потом уступила. Сдалась желанию быть желанной.

* * *

Встала рано, чтобы успеть приготовить завтрак. Потом вернулась в комнату. Голый по пояс, обмотав бедра полотенцем, Джун Ох стоял перед ванной и ждал, когда она освободится. Открылась дверь, и сквозь облако пара вышел Керран. Увидев Джуна Оха, он внимательно посмотрел на него, потом поздоровался кивком головы и ушел к себе в номер. Джун Ох расхохотался: ну и нос у этого типа. Я ответила, что он мог бы заказать хирургу точно такой же. Джун посмотрел на меня в недоумении. А ты переменилась. Я поцеловала его в лоб, чепуху ты говоришь, лучше поторапливайся, автобус не станет ждать.

На стойке администратора я обнаружила большую коробку. Это мама принесла утром, объяснил Парк. Видеть меня не захотела. В коробке оказалась колбаса из спрута.

Я пошла на кухню положить ее в холодильник и заметила за стеклянной перегородкой девушку с перебинтованным лицом. Она ела тток с медом. От горячих тток мед нагрелся и тонко стекал на тарелку. Поев немного, девушка прижала к уху телефон и стала что-то говорить — насколько позволяли бинты. Закончив разговор, неторопливо взялась за уголок бинта. И начала снимать перевязку. По мере того как обнажалась кожа, проступали шрамы. Брови еще не отросли. Лицо было словно опаленное огнем, ни женское, ни мужское. Девушка поскребла ногтем щеку. Затем стала ковырять ее. Копаться внутри раны. Погружая пальцы все глубже. Перебирая что-то. Бледно-розовые лоскуты кожи стали падать ей на колени, на пол. Закончив, она огляделась вокруг, изумленная. Взяла полотенце, которым я вытираю посуду, аккуратно собрала бинты и куски кожи, положила их себе в тарелку на тток и отправила все в мусорную корзину.

Я поскорее ушла на свое рабочее место, чтобы девушка не заметила меня, выходя из столовой.

В два часа дня она уехала в Сеул.

* * *

Укутанный розовым светом лампы и голосом Эдит Пиаф по радио, Парк, причмокивая, ел пасту. Старик попросил меня приготовить ее на мясном бульоне, от рыбы он уже устал. Звук радио стал трескучим, побежали помехи. Парк выключил приемник. Словно окаменев, он сказал, что днем заметил неподалеку от моста еще два новых отеля. Теперь деваться некуда. Придется взять денег