Тайна старого Радуля - Сергей Голицын

И все пошли по направлению села.

Последним уныло плелся Миша, опустив голову, засунув руки в карманы штанов.

Глава седьмая

О ЗНАМЕНИТОЙ ДОСКЕ И О ЧЕМ РАССКАЗЫВАЛА ДОБРАЯ БАБА-ЯГА

Как юноши и девушки всех времен и народов любили и любят нарядно одеваться, так и простые люди всех стран, в том числе и русские крестьяне, всегда любили и любят украшать свои жилища.

С давних пор, быть может, еще со времен того сказочного витязя, славился Радуль своей хитроумной, затейливой деревянной резьбой на избах. Пускали древние мастера по стенам, под крышами, вокруг окон, на крылечках всякие витые узоры с цветами и листьями, а случалось, вырезали разных чудищ – львов, грифонов, грифозмеев, русалок.

После революции стало у крестьян побольше землицы, но гражданская война помешала им строиться. А как радульские мужички вернулись с фронтов, так начали они один за другим дома ставить; разбирали старые, соломой крытые избушки, рубили новые пятистенки, крыши крыли осиновой дранкой.

Рубили свои же, радульские мастера на все руки, плотники – Михаил Абрамович с сыновьями Павлушкой да Илюшкой. По давнишнему обычаю, старались плотники отдирать с прежних ветхих избушек доски и плахи, изукрашенные той поразительной тонкости старинной резьбой, и приколачивали те доски на новые дома. Но случалось, что резьба не всегда сохранялась целой, к тому же оконные проемы на новых домах были больше и потому прежние наличники не всегда подходили. И тогда искусные плотники пускали новую резьбу, но рисунок повторяли прежний.

Образовался в селе колхоз. Стали строить скотные дворы, конюшни, овощехранилища; тут было не до украшений. А потом началась Отечественная война. И только лет через пятнадцать после победы, как поприбавилось у радулян достатка, так началось новое строительство домов. К этому времени старый плотник Михаил Абрамович скончался, главными мастерами стали его сыновья Павел и Илья.

И прежде выстроенные, и новые дома они покрывали теперь не дранкой, а железом или шифером, поднимали их на белокаменный или кирпичный фундамент, а стены украшали резьбой, опять-таки повторяя старинный, от отцов и дедов идущий рисунок. Подешевел распиленный на механических пилорамах тес, и они стали обшивать узкими реечками-дощечками все радульские дома подряд. И не просто обшивали, а «в елочку» – наискось так и наискось эдак. А потом красили стены, да не каким-то там скучным бурым суриком, а красками яркими, светлыми, веселыми, разным цветом: зеленым, голубым, желтым, а самые узоры расцвечивали белым, коричневым, красным, даже серебром. Последним к новому дому являлся радульский тракторист Алеша Попович и водружал на его крыше жердь – мачту телевизора.

И стало село Радуль на высокой горе с белой церковью на отлете ну прямо как разноцветная картинка.

К этому-то времени и купил Георгий Николаевич крайний к оврагу домик.

Понятно, что самые нарядные дома в селе принадлежали обоим братьям-плотникам. Стояли они рядом и словно соперничали друг с другом: оба голубые, с узорами, игравшими красками тех цветов, какие можно было достать в городе.

Но недолго пришлось старшему брату Павлу любоваться своим созданием: он неожиданно скончался.

После него осталась хозяйкой его вдова, Евдокия Спиридоновна, иначе бабушка Дуня, – самая старая жительница Радуля.

И она сама и ее дом считались своего рода радульскими достопримечательностями. Под крышей вдоль всего фасада шел подзор – широкая, в три пальца толщиной, резная доска. По ее краям справа и слева было вырезано по льву и по русалке, между которыми тянулись стебли каких-то заморских растений, а посреди доски стояла дата – «1812».

Георгий Николаевич знал, что доска эта была перенесена с прежней избушки еще свекром бабушки Дуни Михаилом Абрамовичем, а на ту избушку, в свою очередь, ее перенесли с предыдущей, срубленной легендарным прапрадедом, крепостным крестьянином, чье имя потомки позабыли. Возможно, он первый в селе прославился как искусный мастер-плотник и резчик по дереву, перенявший затейливые узоры с белокаменной резьбы владимирских храмов.

Евдокия Спиридоновна чрезвычайно гордилась своей редкостью. По ее просьбе Алеша Попович выкрасил доску особенно весело: львов – желтой охрой, растения – зеленой краской с красными цветочками, фон – лазурью, русалок – наполовину розовенькой, наполовину серебрянкой, а знаменитую дату – белой краской.

Доска эта была предметом долголетней зависти соседа и деверя бабушки Дуни. Илья Михайлович предлагал старушке ее променять на овцу, на поросенка, на годовалую телку, предлагал любую вещь из своего хозяйства, но бабушка Дуня была непреклонна и неизменно отвечала:

– Не продается моя красота деревенская, не меняется. Георгий Николаевич всегда приводил к старушке свои экскурсии, чему очень обижался Илья Михайлович: ведь он искренне считал свой дом самым красивым в селе – от верхнего конька и до белокаменного фундамента его хоромы были сплошь раскрашены, сплошь покрыты – затейливой резьбой и правда походили на теремок из сказки.

Сейчас старик сидел на лавочке перед своим палисадником и грелся на солнышке; завидев экскурсию, он было радостно затряс бородой Ильи Муромца, но сердито отвернулся, когда увидел, что Георгий Николаевич подвел ребят к резному крыльцу бабушки Дуни.

– Смотрите, как мастер острой стамеской и долотом искусно вырезал на доске-подзоре всякие украшения, – объяснял Георгий Николаевич. – Видите, как он тщательно работал – не самих львов и русалок вырезал, а фон, на котором они сидят. Такая резьба называется «глубокой». Осторожно работал мастер. Одно неверное движение руки – и часть узора отколется, бери другую доску, начинай сызнова. А знаете, что было в 1812 году?

– Конечно, знаем. Нашествие французов под предводительством императора Наполеона Бонапарта, – с апломбом ответила Галя-начальница.

– Ив том же году враги были изгнаны из России, – добавил Игорь.

Бабушка Дуня, давно выглядывавшая из окошка, не выдержала, показалась на крыльце. Черный кот вышел следом за ней и начал ластиться у ее ног. Старушка с виду казалась настоящей бабой-ягой: маленькая, сгорбленная, со сморщенным личиком цвета дубовой коры. Была она, однако, бабой-ягой доброй: ребятишек в чугунах в русской печке не варила, никаких красных девиц в чуланы не запирала. Глаза ее, черные и проворные, смотрели хитро, подозрительно, но одновременно и ласково.

– Что это вы на мою избу загляделись? – спросила она, шамкая своим беззубым ртом и улыбаясь.

– Любуемся, Евдокия Спиридоновна, любуемся, – говорил Георгий Николаевич.

– Какой красивый ваш дом! – запели девочки.

– Можно у вас попить? – попросил Игорь.

Бабушка Дуня вынесла на крыльцо ведро и старинный деревянный расписной ковшик в виде уточки с клювиком, с глазками, с перышками.

Ребята пили воду и восхищались резьбой на ковшике, выдолбленном из единого кленового чурбачка.

Но у бабушки Дуни достопримечательности были не только по наружным стенам ее прелестного дома, а и внутри него.

– Евдокия Спиридоновна, москвичи очень хотят посмотреть, что у вас за стенами бережется. Может, вы покажете? – попросил Георгий Николаевич.

– Да уж и не знаю, – заколебалась бабушка Дуня и оглядела ребячьи ноги.

Все поняли, моментально расшнуровали кеды и разулись.

Бабушка Дуня повела босоногую экскурсию через сени в свою кухоньку. Тесной толпой ребята заполонили помещение.

Кухонька была маленькая, закоптелая, иконы в углу теснились совсем черные, обвешанные пучками лекарственных трав. Гостеприимно и уютно пахло этими травами, смолой от бревенчатых стен и козьим молоком. На лавку вспрыгнул кот, еще чернее, чем иконы; в сказках такие коты обычно живут у ведьм и у колдуний.

Три четверти кухни занимали два громоздких сооружения – русская печка и ткацкий стан. Вся жизнь бабушки Дуни ютилась на пятачке между ними.

Кроме кухни, была еще парадная горница, как у всех жителей Радуля, считавшаяся священной и неприкосновенной; туда разрешалось заходить лишь близким родным, и то по большим праздникам. Даже Георгий Николаевич в то недоступное место никогда не заглядывал. Сейчас дверь в горницу была плотно закрыта.

Хозяйка между тем села на табуретку перед ткацким станом и своими проворными, темными и костлявыми руками принялась за работу.

Именно стан, а не станок – так называют на Владимирщине это очень сложное изобретение древних времен. На деревянной с подпорками станине стояла рама с тесным строем натянутых нитей основы.

Раз! – и бабушка Дуня передвигала справа налево челнок, тянувший за собой длинную тесьму, сшитую из пестрых тряпок, разрезанных на ленты. Одновременно она нажимала ногой на планку-педаль, снизу выскакивала деревянная планка и прижимала отрезок тесьмы к готовому полотнищу.