Тамерлан. Война 08.08.08 - Азад Гасанов

Перестраиваясь на скаку, помчались обратно и врезались в толпу вторично.

Второго удара кипчаки не выдержали. Рассыпалась.

Тысяча гургана вышла из стычки, не потеряв ни одного копейщика. Все было проделано стремительно, на порыве, и было подобно охоте сокола на уток.

«Тигры Аллаха» по косой пошли от берега в гору. Промчались по склону широким полукругом и, вновь съехав с горы, зашли на марь – болотистую гладь, поросшую осокой.

В это время с верховий реки подошли первые сотни лучников. На скаку, сменив лошадей, они скатились к берегу и оттуда пустили стрелы в самую гущу врага, с тем, чтобы или рассеять его, не давая выстроиться, или наоборот теснее сбить в кучу, чтобы из толпы не образовалась лава.

Конные лучники ручьями пронеслись вдоль линии противника, не соприкасаясь с ним, и на скаку без остановки пускали стрелы. Каждый лучник за один вдох и выдох делал выстрел. В левой руке он держал лук, правой из колчана за спиной вытягивал стрелу, оперенным ее концом хватал тетиву, ронял наконечник на большой палец в захвате и, удерживая тетиву и оперенный конец у уха, выбрасывал лук от груди на длину локтя и в последний миг отпускал тетиву. Такие стрелы, пущенные от уха, пробивали и кожаный панцирь, и кольчугу, и стальные латы.

Лучники отстрелялись, опустошив колчаны, повернули назад. Новые подоспевшие сотни двинулись им навстречу. Разминулись. Новые сотни вышли на берег, и их стрелы посыпались на врага. Причем одни стрелы пускались настильно, метясь в передние ряды, а другие, навесом, чтобы поразить тех, кто прятался в гуще. Вновь отстрелявшиеся сотни пошли обратно в гору. А им навстречу уже спускались сотни с полными колчанами.

Из потрепанной толпы кипчаки пустили по уходящим конникам свои стрелы. И они были мастерами стрельбы, и они били от уха, и их стрелы поражали без промаха.

В это время «тигры Аллаха» на мари перестроились в ущерб глубине строя в широкий фронт и понеслись к берегу в лобовую атаку.

В гуще врага заметались. Раздались ураны – родовые боевые кличи. Затрепетали конскими хвостами бунчуки, собирая под себя сотни. Но не успели кипчаки выстроиться. «Тигры Аллаха» ударили в самый решающий момент.

Кипчакские отряды, застигнутые врасплох, дрогнули и, не оказав сопротивления, разбежались. Первыми удрали предводители. Рванули из толпы и вскач от берега на марь, чтобы там, на просторе уранами и колыханием бунчуков собрать своих подчиненных.

Тут с пригорка слетела новая тысяча копейщиков. На свежих лошадях она ударила вдоль берега и оттеснила разрозненные толпы конных кипчаков подальше от переправы. Враг бежал уже без оглядки, к мари, туда, где сзывали их командиры.

Копейщики преследовать не стали. Они отстали и уступили поле боя лучникам и мечникам. Те частью погнались за удирающим врагом, а частью ринулись к мостам и заперли переправу.

Теперь, когда поручение Повелителя было на половину выполнено, и с верховий подошли последние сотни, Мухаммада Джахангира стал собираться свои хазары в горловине между двумя холмами.

С последними командами лучников подоспела и Васико. Конники торопились вниз к войску. И Васико пристроилась им хвост.

– Ты кто такая? – накинулся на нее сотник, пересаживаясь с взмыленной лошади на свежую, заводную.

Она его сразу узнала: тот самый, кто ночью во тьме обозвал обозных «болванами».

– Я с погонщиками, – напомнила Васико.

– А где они? Где стрелы? – крикнул он.

Васико показала вдаль.

– Прочь отсюда, девка!

Сотник с отрядом сбежал с пригорка, а Васико осталась на вершине.

Между тем отряд Мухаммада Джахангира завершил построение. «Тигры Аллаха» заняли расширение горловины там, где холмы расходились, и начиналась ложбина. Рядом встали шеренги второй тысячи копейщиков. Впереди сотенными колоннами выстроились сабельщики. А на самом острие образовавшегося клина и по флангам – конные лучники.

Выстраиваясь в боевые порядки, войско Мухаммада Джахангира обходилось без его команд. Голоса гургана не было слышно, от него к тысячникам не мчались вестовые. Казалось, что воины делают все по собственной прихоти, по своим представлениям. Но на самом деле каждое движение каждого бойца соразмерялось с действиями их командиров, а воля командиров питалась волей гургана.

Над строем взвились расчесанные бунчуки и затрепетали освобожденные от чехлов хоругви. Протрубили горнисты. Это означало, что войско готово к бою.

Васико наблюдала за этим зрелищем с вершины пригорка. Обозный конь под ней тяжело сопел и едва держался на ногах. Даже если бы ее пустили в строй, воевать на полудохлой кляче, означало бы самоубийство. А между тем по берегу бродили прекрасные боевые кони, в недавней схватке потерявшие наездников.

Она спустилась с пригорка и огляделась. Присмотрела себе широкогрудого саврасого жеребца, тонконогого, длинношеего, с огненными глазами навыкате.

У Васико не было ни копья, ни меча, ни лука, но у нее имелся аркан – орудие всякого погонщика. С ним она и подобралась к жеребцу, который, пощипывая траву, часто вскидывал голову и тревожно озирался.

Брошенный ею аркан просвистел в воздухе, разматываясь витками, и петлей завис над головой коня. Остальное было делом техники и состязанием в силе и воле – ее и животного.

Конь, шарахнувшись, крепко затянул петлю на шее. Веревка, скользнув в ладонях Васико, ожгла ей кожу.

Конь, конечно, был несоразмерно сильнее Васико, но зато воли у нее оказалось больше. Состязание длилось с четверть часа, и лошадь сдалась.

Вначале, правда, показала характер, скакнула, да так, что вырвала Васино из седла (в сущности, наездницей она была никакой). Потом поносилась по берегу и на аркане таскала за собой Васико. В конце, дико хрипнула – петля глубоко впилась в горло – и встала на дыбы. Васико, чтобы удержать аркан, пришлось крепко упереться ногами в землю. Она прорыла пятками две борозды, но заставила лошадь встать обратно на четыре копыта.

Лошадь захрипела, тряхнула головой и зло засверлила Васико одним глазом. В два перебора аркана Васико подобралась к лошади и хлестнула ей мотком веревки между глаз. Захватила узду и потянула в бок. Губы лошади оттянулись ремешками, и несчастное животное жалобно фыркнуло. Тогда Васико подула в морду лошади. Ее дыхание легкой струей прошлось по ошпаренному месту. Рукой Васико осторожно коснулась шеи и погладила. Конь, почувствовав ласку и заботу, перестал выкатывать глаза, забыл хрипеть и, наконец, смирился.

И только после этого Васико скинула петлю и запрыгнула в седло. Она пустила лошадь по берегу, примеряясь к шагу.

О, это была не обозная кляча. Это был скакун. Резвый, игривый, стремительный. С коротким хвостом и подстриженной гривой. Двухлетка, стригун – как называют таких ордынцы!

Объездив, Васико остановила саврасого, спрыгнула на землю и среди тел, павших и раненных, принялась подыскивать себе снаряжение. Когда она вошла в густую траву, кто-то вцепился ей в ногу и прохрипел что-то на ордынском. Васико не поняла его. Вырвала ногу и пошла от раненного прочь. Сняла меч с убитого – кривой, с рукоятью, обмотанной кожаным ремешком. Заодно добыла круглый щит и изогнутый роговой лук. Щит нацепила на левый локоть, а лук, испытав, выбросила – тугая черевная тетива содрала ей кожу на подушечках пальцев. После этого огляделась и заметила, что часть воинов, оставленных стеречь переправу, рыщет, как она по берегу и опустошает колчаны павших. «Мой сотник спрашивал про стрелы, – припомнила Васико. – Добуду-ка я ему немного, раз уж обоз отстал».

Васико набила стрелами обе сумки, нагрузила на обозного и поспешила к горловине, к сотнику.

– Вот! – со счастливой улыбкой заявила она, предъявляя переметные сумки со стрелами. И покрасовалась заодно в добытом снаряжении.

Воины глянули на нее и все разом загоготали. В дранном платье, подпоясанном широким кожаным ремнем она, должно быть, выглядела потешно, поэтому Васико не обиделась на смех. Ее больше огорчила реакция сотника. Он не смеялся и, вообще, оставил ее позерство без внимания.

– Обоз пришел? – только и спросил.

– Нет. Я там собрала, – Васико указала на берег.

– А что так мало? – сотник нахмурился и рявкнул. – Скачи обратно, пока другие все не собрали! До чего же безмозглые эти обозные шлюхи, – добавил он, когда Васико повернулась и с косогора затрусила назад, к берегу.

Воины в сотне снова загоготали. От этого лицо Васико залилось краской, но она сказала себе: «Это ничего, что мой сотник грубый. Главное, что он дал мне задание. А значит я уже в деле. Значит я для них своя».

Когда она набивала четвертый хурджун, раздались первые призывы горнов. Васико вскинула голову и посмотрела туда, откуда доносились звуки. Ордынское войско плотными рядами двинулось от мари к горловине. В начале сражения, когда кипчаки метались по берегу, численность их войска сложно было определить. Но сейчас, когда оно собралось под бунчуками, стало отчетливо видно, что оно значительно превосходит отряд гургана. Даже без хазар брошенных на другом берегу ордынским конников было раза в три больше, чем воинов Мухаммада Джахангира.