Чужое небо - Владимир Туболев

Грабарь следил за действиями сержанта со все возрастающей тревогой. Дважды тот оказывался в положении, когда немецкому летчику стоило лишь чуть довернуть машину, чтобы Тесленко оказался под ударом. Один раз сержант, бросившись на противника, просчитался и явно оказался в прицеле. Грабарь застонал. Но немец то ли не заметил сержанта, то ли не успел дать очередь.

- Мальчишка! Щенок! - бормотал Грабарь, глядя на то, что вытворяет Тесленко. - В куклы ему играть, а не в машине сидеть!

Как ни странно, Тесленко удалось благополучно посадить машину.

Улетал он настроенным даже слишком агрессивно. А вернулся совершенно подавленным и ко всему равнодушным. Он вошел в барак, бросился на нары и уставился в потолок пустым взглядом. У него больше не было никаких желаний, а это самое страшное, что могло случиться с человеком в их положении. Грабарь видел, что если его сейчас не встряхнуть, не заставить поверить в свои силы, то следующий вылет для сержанта будет последним. Если не стал последним этот...

Он еще раз взглянул на Тесленко и тут понял, почему его так волнует судьба сержанта. Нет, не потому, что он, Грабарь, в чем-то перед ним виноват. Это был его Алешка, такой же ершистый, упрямый и непослушный мальчишка, только повзрослевший и сильно изменившийся. Это был тот мир, которого он, Грабарь, возможно, никогда не узнает в своем сыне. Это была тоска по будущему, которого может не состояться.

То, что война отняла у него, она же дала ему в образе этого восемнадцатилетнего сержанта.

Он сел на нары рядом с Тесленко и несколько минут молча глядел на него. Потом вытащил две соломинки.

- Вот это - ты. А это - "Ме-109". Посмотри, как это было.

Соломинки гонялись друг за другом, кувыркались, мотались из стороны в сторону. Трижды одна соломинка пыталась таранить другую, и все неудачно. И, наконец, она прошла перед носом соломинки - "мессершмитта" почти вплотную.

- Огонь! - сказал капитан, и соломинка "Ла-5" полетела вниз.

Тесленко глядел на все это совершенно безразличными глазами. Его это не интересовало. Грабарь с досадой крякнул.

- Ты заметил, что немец упорно оттягивал тебя на высоты больше шести тысяч метров? - спросил он после молчания.

- Заметил, - неохотно сказал Тесленко.

- Максимальная скорость у "Ла-5" шестьсот сорок восемь километров, а у "Ме-109" - шестьсот пятьдесят. Как видишь, разница незначительная. Но все дело в том, что разница эта незначительна только на первый взгляд. Максимальную скорость "мессершмитт" развивает только на высоте семи тысяч метров. "Ла-5" на высоте шести тысяч. До высоты шести тысяч "Jla-5" имеет полное преимущество в скороподъемности, во времени виража, в вертикальном маневре. Высоту пять тысяч метров он набирает за четыре минуты сорок пять секунд, а "Ме-109" - за пять минут двадцать секунд. Время виража у "Ла-5" восемнадцать с половиной секунд, а у "Ме-109" - двадцать три. Но стоит обоим оказаться на высоте восьми - восьми с половиной тысяч метров, как положение резко меняется. Скорость обоих истребителей падает, но у "Ла-5" она падает раза в два, а то и в три стремительнее. Снижается маневренность. Машина начинает рыскать по курсу, теряет поперечную устойчивость. Ты этого не учел и позволил себя затащить на семь тысяч метров, правда, ненадолго, но позволил. А ведь от тебя зависело лезть туда, где ты, по существу, беспомощен, или нет. Так что, если в будущем захочешь пойти на таран, учти это, Тесленко приподнялся и сел.

- Как вы сказали? - спросил он.

Грабарь повторил.

- Значит, таранить его все-таки можно?

- Можно.

Грабарь посмотрел вдоль барака, туда, где на нарах лежал Земцов.

- Но не нужно. - Он повернулся к Тесленко. - Гляди сюда!

Снова в полутьме над нарами летали две соломинки. Повторялся все тот же бой. Все было, как и раньше. Лишь трижды соломинка - "Ла-5" сделала на первый взгляд незначительный маневр. И в результате неизменно оказывалась в хвосте у немца.

Тесленко вопросительно взглянул на капитана. Тот кивнул.

- То же будет и на больших высотах. Надо быть только очень внимательным и ни в коем случае не дергать машину, даже если кажется, что положение безнадежиое. Этот маневр всегда даст выигрыш в полторы-две секунды. Но надо неотступно следить за немцем, когда он оторвется и уйдет на высоту, потому что на пикировании он может догнать.

Все это сержант должен был знать еще с училища, но капитан не стал его упрекать, понимая, как трудно было Тесленко трезво оценивать обстановку, когда он оказался перед вооруженным противником на беззащитном самолете.

- Теперь о "фокке-вульфе", - сказал он. - Возможно, нам и с ним придется встретиться. Так вот, скорость тот имеет небольшую - шестьсот километров. Машина это тяжелая и неповоротливая - вираж занимает почти двадцать четыре секунды, а время подъема на высоту пяти тысяч - почти семь минут. Но обольщаться этим нельзя. Если "мессершмитт" имеет одну пушку и один пулемет, то "фокке-вульф" - четыре пушки и два пулемета. Это значит, что стоит попасть к нему в прицел хоть на секунду, и он сделает из тебя решето.

- Но ведь...

- Нам важно продержаться, выиграть время, - перебил капитан. - Не дать себя убить.

- Для чего?

- Для продолжения войны. С пленом война для солдата не кончается. Она кончается только со смертью. А нам еще нужно вырваться отсюда. Тесленко быстро взглянул на него, но ничего не спросил.

- Покажите еще раз! - хмуро сказал он. Он выдернул из-под себя пучок соломы и протянул капитану. - Только помедленней...

3

Капитан должен был вылететь в девять утра. За ним пришел эсэсовец, угрюмый и настолько высокий, что даже капитан, рост которого был метр восемьдесят три, казался рядом с ним подростком.

- До свидания, - сказал Грабарь сержанту. - Следит за полетом.

Тесленко кивнул.

Эсэсовец вывел капитана за колючую проволоку, и они пошли к дубовой рощице. Грабарь внимательно смотрел по сторонам. Колючая проволока. Вышки. Часовые и черные стволы пулеметов. Рощица была маленькая и просвечивала насквозь. За ней начиналось поле, но между рощицей и полем проходил еще ряд проволоки, которая окружала всю территорию лагеря и аэродрома.

Возле рощицы стояло одиннадцать советских истребителей "Ла-5". Они находились в открытых капонирах, только последняя машина стояла на поверхности - капонир еще не успели вырыть. Эсэсовец подвел Грабаря к предпоследней машине.

На фюзеляже истребителя, на котором ему предстояло лететь, стояла цифра "30". Звезды на плоскостях не были закрашены - видимо, чтобы немецкие летчики чувствовали перед собой настоящего противника.

Возле самолетов находился начальник охраны лагеря обер-лейтенант Бергер и несколько механиков. Бергер взглянул на часы и крикнул: