Обручение с вольностью - Леонид Юзефович

что раньше, до января 1818 года, губернатор свою немецкую фамилию предпо­читал по-русски иначе передавать. Берг-инспектор Бул­гаков и губернский прокурор Баранов полагали, к при­меру, что прежде Антон Карлович Криднер свою фа­милию русскими буквами так писал: Крюднер. Однако со всей определенностью этого не могли утверждать и они.

На губернаторской должности Антон Карлович ни разу ничего основательного не предпринял. Разве что главные улицы все собирался камнем замостить, ут­верждая, будто от столичных путешественников стыдно. О деревянных же тротуарах, которые в грязь просто необходимы были, и слушать не желал. Вообще Ан­тон Карлович за городским порядком следил. Велел разносчикам пироги с чистых тряпиц продавать и за­претил выпускать кур на Сибирскую улицу. Последним распоряжением многие были недовольны. Учитель гим­назии Василий Феонов даже написал по этому поводу стихи. В них забота губернатора о пристойном виде Сибирской улицы истолкована была как забота о самих курицах, часто погибавших под колесами и копытами. Это объяснялось в стихах «кур-ляндским» происхожде­нием Антона Карловича.

Но это все так, между прочим.

В середине августа 1823 года Антон Карлович полу­чил предписание графа Кочубея разобраться с проше­нием отставного штабс-капитана Мосцепанова. Копия последнего приложена была к предписанию. Прочитав обе бумаги и вспомнив, что фамилия Мосцепанова уже знакома ему по прежним каким-то жалобам, губерна­тор пригласил к себе для совещания Булгакова и Баранова.

Те не замедлили явиться.

Встретившись перед подъездом губернского прав­ления, они вместе поднялись на второй этаж. При этом берг-инспектор успел изложить губернскому прокурору недавно открывшиеся причины, которые побудили графа Аракчеева принять участие в судьбе практиканта Соломирского. Свой рассказ он резюмировал такой присказкой: «Хорошо тому служить, у кого бабушка ворожит!»

— Т-сс, — отвечал на это Баранов, указав мановением головы в конец коридора, где из дверей ретирады показалась журавлиная фигура Антона Карловича.

Здесь следует предупредить читателя о том, чтобы он не торопился с догадками.

Нет, престарелой чиновнице Соломирской и умению ее ворожить по кофейной гуще Антон Карлович никак не был обязан своим возвышением. Тут совсем иная обрисовывается история. Она касается уже высот почти заоблачных, с которых и губернаторская должность ви­дится едва заметным пригорочком, а берг-инспектор­ская или прокурорская — вовсе незаметны.

Еще в то время, когда медвежьи шапки наполеонов­ских гвардейцев качались над разбитыми колеями ста­рой Смоленской дороги, в руки государю императору попались письма некоей баронессы Юлии Крюднер, урожденной Фитингоф. В письмах она предсказывала скорое падение «черного ангела», то есть Наполеона, и торжество справедливости под эгидой «белого ангела», то есть самого императора Александра Павловича. Позднее, когда «черный ангел» томился уже на Эльбе, она писала с вещей тревогой: «Буря приближается, эти лилии явились, чтобы исчезнуть!» Под лилиями баро­несса подразумевала Бурбонов, чей герб, как известно, украшали белые лилии, а под бурей — скорое возвра­щение Наполеона во Францию. Но тут же она утверж­дала, что после этого нового кровопролития Европа, по­грязшая в крови, прахе и нечестии, обновится через

священный союз монархов и торжество евангелия в братстве народов. Неизвестно, каким образом получи­ла баронесса эти сведения, вскоре подтвердившиеся, — Наполеон действительно вступил в Париж. Вполне воз­можно, что и путем ворожбы по кофейной гуще. Тем не менее она на несколько лет прочно вошла в число дове­ренных особ государя императора, слывшего новым Агамемноном, вождем царей. Хотя, по словам прусско­го короля Фридриха Вильгельма III, баронесса Юлия Крюднер обладала всеми небесными дарами, кроме здравого смысла, Александр, по-видимому, был с ним не согласен. В противном случае, как полагали Булга­ков и Баранов, навряд ли оказался бы Антон Карлович на той должности, которую занимал.

Что касается братства народов и священного союза монархов, то по этим предметам Антон Карлович в бытность свою пермским гражданским губернатором никаких соображений не высказывал. Зато с величай­шим почтением, выдававшим его лютеранскую природу, относился к Евангелию. Не случайно вступление его на должность было ознаменовано основанием губернского отделения библейского общества. При нем было издано русское Евангелие и начали даже перелагать Новый завет на зырянский язык.

Во всем этом Булгаков и Баранов усматривали вер­ный признак правильности своих предположений о прежнем начертании фамилии Антона Карловича.

Одним словом, хотя баронесса Юлия Крюднер и не приходилась Антону Карловичу бабушкой, но присказ­ка, помянутая берг-инспектором при рассказе о прак­тиканте Соломирском, имела, согласитесь, отношение и к особе губернатора. И осторожность, проявленная гу­бернским прокурором, никоим образом не может быть поставлена ему в упрек. Не так ли?

Совещание у губернатора продолжалось недолго. Антон Карлович дал берг-инспектору прочесть предпи­сание графа Кочубея, а прокурору — копию с проше­ния Мосцепанова. Затем отобрал у берг-инспектора предписание и передал прокурору, а у того взял копию прошения, вручив ее берг-инспектору. Тот прочитал и ничего не сказал. А прокурор сказал следующее:

— Мне этот ябедник довольно известен. Не впервой пишет.

— И что же? — спросил Антон Карлович.

— Никакого беспорядка на Нижнетагильских заво­дах нет. Это у него тут беспорядок. — Баранов энергич­но упер палец себе в висок, сморщив кожу у над­бровья.— А недавно и доношение явилось от управляю­щего тамошнего и заводского исправника. Пишут, чта Мосцепанов ложные ябеды рассылает и работных лю­дей склоняет к непослушанию. А начальственных лиц, принародно обносит несвойственными качествами.

— И какими же? — полюбопытствовал Антон Кар­лович.

— Про то не написано.

— Надо бы этого буффона тагильского немедля об- коротать, — вмешался Булгаков. — Ладно, к нам пи­сал. А то вон чего удумал — в столицу!

Антон Карлович отвесил несколько междометий са­мого неопределенного свойства — он вообще великий был тянислов. Потом проговорил без особой убежден­ности:

— Может, мне самому туда поехать?

— Да дело того не стоит, — отвечал Баранов, пони­мая, каких слов ждет от него губернатор. — Пустяковое, по правде говоря, дело-то... Я полагаю, следует на ме­сто комиссию выслать.

— И вышлем, — с готовностью согласился Антон Карлович. — На той неделе порешим, кого выслать.

— Да отчего же не сейчас? — удивился Булгаков.

— Не так скоро, господа, не так скоро. — Антон Карлович положил копию с прошения Мосцепанова по­верх предписания графа Кочубея, подумал немного и, уловив неприличие такого расположения, поменял их местами.

XVI

В тот день, когда Антон Карлович с советниками решал судьбу нашего героя, солнце долго стояло в небе, и даже в семь часов вечера жар его сохранял почти по­луденную силу. Наконец оно медленно двинулось к закату, осеняя косыми лучами бесконечные просторы губернии, покрытые дремотным ельником, душистым пихтачом и строгими колоннадами дорического сосня-

ка. Удлинились, вытянулись тени гор, деревьев и коло­колен. Далеко отнесло к востоку легкую тень вечерних облаков, и