Полимат. История универсальных людей от Леонардо да Винчи до Сьюзен Сонтаг - Питер Бёрк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще богаче был словарь, использовавшийся для описания широких познаний таких людей. В латыни мы находим целую группу терминов, среди которых scientia universalis, pansophia и polymathia. Слово polymathia, обычно нейтральное по значению, иногда употреблялось с уничижительным оттенком для обозначения человека, «блуждающего от одной науки к другой», – пример ранней критики того, что сейчас называется «междисциплинарностью»[184]. Итальянцы хвалили отдельных художников и писателей за то, что они versatile – «разносторонни». Французы говорили и писали о polymathie или science universelle. У англичан любимыми прилагательными для описания ученых были curious («любознательный, пытливый») и ingenious («изобретательный, искусный»). Что же до существительных, то они иногда использовали слово omniscience («всезнание, энциклопедические познания»), но предпочитали general learning («универсальное знание») – так назывался трактат ученого во втором поколении, Мерика Казобона[185].
Общее обсуждение полиматии можно найти в трактате, который опубликовал высокообразованный и немало путешествовавший ученый из Гамбурга Йоханн фон Воверн (De Polymathia tractatio: integri operis de studiis veterum, 1603). «Под совершенной полиматией, – пишет Вовериус, – я понимаю знание разнообразных вещей, взятых из каждого рода ученых занятий [ex omni genere studiorum] и простирающихся очень широко». Полимат описывается у него как человек, «перемещающийся свободно и неограниченно по всем полям наук [per omnes disciplinarum campos]»[186].
Позднее эта тема рассматривалась в трактатах двух голландских ученых, Герарда Фосса и Маркуса ван Боксхорна. Фосс написал книгу об искусствах и науках, в которой объединил под общим названием polymatheia философию, математику и логику, потому что это были универсальные науки, а его бывший студент Боксхорн, профессор риторики в Лейденском университете, посвятил полиматии свою инаугурационную речь. Собственные интересы Боксхорна распространялись далеко за пределы риторики и включали в себя сочинения о политике и войне, издание Тацита, сны, о которых он составил речь, мировую историю и сравнительный анализ истории языков[187].
Что же касается термина pansophia, он буквально обозначает «всеобщую мудрость». В глазах некоторых ее адептов эта благородная мечта ассоциировалась с постижением подлинной реальности, скрытой за видимостью, а также с попытками объединения христианских церквей, реформой образования, гармонизацией философских учений и созданием всеобщего языка, чтобы примирить все противоречия. Пансофия была связана и с более грандиозной мечтой: окончанием военных конфликтов (в эпоху Тридцатилетней войны), грядущей «универсальной реформой» всего несправедливого, что есть в мире, и даже надеждой на возвращение ко временам до грехопадения Адама[188]. Связь между полиматией и пансофией особенно четко прослеживается у двух ученых из Центральной Европы: немца Альстеда и его чешcкого студента Яна Коменского.
Полимат как составитель энциклопедии: Альстед
Иоганн Генрих Альстед был профессором философии и теологии в Герборнском университете в Гессене. Этот плодовитый ученый наиболее известен своей «Энциклопедией» в семи томах, опубликованной в 1630 году. С помощью принципа бинарных оппозиций, ставшего популярным благодаря протестантскому ученому Пьеру де ла Раме, в ее семи томах описываются и классифицируются не только академические дисциплины того времени, но и другие отрасли знаний, включая магию, алхимию, технические ремесла и искусство запоминания. Внешне Альстед казался благочестивым кальвинистом и не мог не знать, что Жан Кальвин осуждал любознательность. Но в душе, как свидетельствуют его письма, он проявлял живой интерес ко многим нетрадиционным видам знания, в том числе искусству комбинирования, о котором писал каталонский монах Раймунд Луллий[189].
Это искусство лежит в основе энциклопедии Альстеда, одной из последних, составленных только одним автором (еще одна энциклопедия в одном томе была опубликована на венгерском языке в 1655 году Яношем Апацаи Чере, который, как и Альстед, использовал дихотомии Раме для организации материала)[190]. Труд Альстеда дал дополнительный импульс для постепенной смены значения самого слова «энциклопедия» – от оригинального «круга наук», curriculum (интеллектуальной траектории, буквально – круговой дорожки, по которой должны были «пробежать» студенты), к книге, в которой собраны воедино разные знания. Альстед предварил свое издание высказыванием о том, что, хотя всеведущ только Господь, Он «оставляет отпечаток своего совершенства» на тех, кто «объемлет весь круг наук» (universum disciplinarum orbem)[191].
Полимат как пансофист: Ян Коменский
Возможно, Альстед и был «лисом», но Ян Амос Коменский (Комениус) определенно был «ежом». Коменский был родом из Моравии (сейчас это область в Чехии), учился вместе с Альстедом в Херборне и стал епископом Общины богемских братьев. После запрета братства в 1621 году Коменский бежал из Богемии и жил в Польше, Швеции, Англии, Трансильвании, Нидерландах. В это время он посвятил себя реформе образования и критике естественных языков, утверждая, что «значение слов должно быть неизменным, для каждой вещи – одно название»[192]. Его реформы задумывались как шаги к пансофии, которая будет обретена вместе с всеобщей гармонией в последние времена, ожидавшиеся им, как и многими, в ближайшем будущем[193].
Коменский был не первым, кто использовал этот термин. Он критиковал одного из старших коллег-полиматов, Петера Лауремберга, за публикацию книги «Пансофия» (Pansophia, 1633), считая, что «она не заслуживает столь возвышенного названия»[194]. В его собственном «Предвестнике всеобщей мудрости» (Pansophiae Prodromus, 1639) это понятие было определено как sapientia universalis, которое его ученик Самуэль Хартлиб перевел как «всеобщее знание или мудрость» (в другом месте Хартлиб использовал выражение «общее знание», а еще одна книга Коменского была переведена на английский язык под названием «Образец универсального знания» (A Pattern of Universal Knowledge, 1651)[195]. В третьем небольшом трактате по этой теме Коменский цитирует Аристотеля: «мудрому человеку следует ЗНАТЬ ВСЕ, насколько это возможно» (sapientem debere OMNIA SCIRE, quantum possibile est)[196]. По мысли Коменского, pansophia ассоциировалась с понятиями panaugia или panergesia (всеобщая «заря» или «пробуждение»), pampaedia (всеобщее воспитание), panglottia (универсальный язык) и panorthosia (всеобщее исправление, реформа всего мира)[197].
Исполины эрудиции
Самой важной причиной для того, чтобы называть XVII столетие золотым веком полиматов, было наличие тех, кого Герман Бургаве, сам преуспевший на ниве учености, назвал «исполинами эрудиции», – людей, которые перекидывали мосты между науками и писали многотомные труды. Это тем более впечатляет, если вспомнить, что их образованность была результатом чтения при свечах, а книги они писали пером и чернилами. Альстед, безусловно, попадает в их число, а еще о шестерых – Никола-Клоде Фабри де Пейреске, Хуане Карамуэле, Улофе Рудбеке – старшем, Афанасии Кирхере, Пьере Бейле и Готфриде Вильгельме Лейбнице – речь пойдет ниже.
Полимат как коллекционер: Пейреск
Французский чиновник Никола-Клод Фабри де Пейреск, советник парламента Прованса, – один из самых известных представителей того типа ученых раннего Нового времени, которых в ту эпоху называли virtuoso, то есть людей, обладавших средствами и свободным временем, достаточными для того, чтобы сделать приобретение знаний своеобразным хобби.
Одним из главных занятий virtuoso было коллекционирование, а также демонстрация своих коллекций в «кабинетах диковин» (Wundercammer), как их называли тогда в Германии. В таких кабинетах были и природные объекты, и творения человеческих рук – редкие, экзотические или неординарные в каком-то ином смысле. Владельцами коллекций зачастую были люди с широкими интересами, такие как Оле Ворм или Ганс Слоан, два ученых доктора, прославившиеся своими собраниями редкостей.
Ворм, придворный врач короля Дании Кристиана IV, особенно интересовался скандинавскими древностями – мегалитическими гробницами, урнами и погребальными ладьями. Его
