Край бесконечности (сборник) - Сандра Макдональд

Обычно народу в компании набиралось до дюжины. В тот день за столом собрались Тори и Радж из проекта по выведению воды на поверхность, Вольтер, которую по-настоящему звали Эдит, Джулио с Карлом и Малик – они работали в группе антираковой терапии. И Соломон. Марс, как говорится, самый тесный городишко в Солнечной системе. На нем редко встретишь новое лицо.

А эта была из новичков. Она села рядом с Маликом. Темные волосы, невозмутимое лицо. Черты островаты для классической красавицы, и на предплечьях темные волоски. При таких генах женщины после тридцати пяти вечно борются с темными усиками над верхней губой. Соломон не верил в любовь с первого взгляда, но, едва она подсела к столу, сразу вспомнил, что с утра толком не причесался и у рубашки рукава длинноваты.

– Марс и есть Америка, – широко взмахнул пивной кружкой Тори. – Точь-в-точь.

– Вовсе не Америка, – возразил Малик.

– Не та, что теперь. Какой она была вначале. Вспомни, сколько занимал путь из Европы до Северной Америки в шестнадцатом веке. Два месяца. Сколько сюда от Земли? Четыре. Даже дольше, смотря по расположению на орбите.

– Вот и первое отличие от Америки, – сухо вставил Малик.

– Ну порядок величины тот же, – упорствовал Тори. – Я к тому, что для политиков расстояние измеряется временем. Мы в месяцах пути от Земли. Они там до сих пор считают нас чем-то вроде затерянной колонии. Как будто мы перед ними в ответе. Вот сколько среди нас, сидящих за этим столом, получают указания от людей, которые в жизни не вылезали из гравитационного колодца, но воображают, что понимают, в каком направлении нам двигаться?

Тори первым поднял руку, за ним Радж, Вольтер. Карл. Нехотя – Малик. Тори самодовольно усмехнулся.

– Кто занимается настоящей наукой? – продолжал он. – Мы. Наши корабли новее и лучше. Наши разработки экосистем на доброе десятилетие обогнали все, что есть на Земле. В прошлом году мы вышли на самообеспечение.

– Не верю, – перебила Вольтер.

Новенькая пока молчала, но Соломон видел, как внимательно она слушает каждого. Он смотрел, как она слушает.

– Даже если мы еще нуждаемся в материалах с Земли, то можем за них заплатить. Черт, дайте нам несколько лет, и наши шахтеры вытеснят их из Пояса, – говорил Тори, отступая от последнего утверждения только ради того, чтобы выдвинуть новое, столь же невероятное. – Я же не говорю, что надо полностью разорвать дипломатические отношения.

– Нет, – кивнул Малик, – но клонишь к тому, что нам следует объявить о своей политической независимости.

– Забегая вперед – так и есть, – признал Тори. – Потому что расстояние измеряется временем.

– А связность мысли – пивом, – вставила Вольтер, в точности копируя интонацию Тори. Новенькая улыбнулась.

– Ладно, предположим, нам нечего терять, кроме своих цепей, – сказал Малик, – но стоит ли возиться? Де-факто, у нас и так собственное правительство. Если подчеркнуть этот факт, мы только намутим воду.

– А ты думаешь, Земля ничего не замечает? – спросил Тори. – Думаешь, ребятки в лабораториях на Луне и в Сан-Пауло не говорят, поглядывая в небо: «Вон та красная точечка пинает нас в задницу»? Они ревнивы и завистливы – и не зря. Я только об этом и говорю. Если мы сделаем что-то по-своему, у нас будут месяцы форы до их первой реакции. Англия потеряла американские колонии, потому что управлять с шестидесятидневной задержкой невозможно. Тем более – со стадвадцатидневной.

– Ну, – сухо напомнила Волььтер, – были еще французы.

– И очень хорошо, что потеряла, – словно не услышав ее, продолжал Тори, – ведь кто вставил свое слово, когда наци застучали в ворота Англии? Разве я не прав?

– Гм, – подал голос Соломон. – Вообще-то, нет. Ты зашел совсем не с той стороны. На самом деле мы – Германия.

Как только он заговорил, взгляд новенькой обратился к нему. Почувствовав, как перехватило горло, Соломон поспешно отхлебнул пива. Теперь голос будет срываться, словно ему снова четырнадцать. Вольтер поставила локти на стол, обхватила щеки смуглыми ладонями и подняла брови, всем видом требуя: «Докажи!»

– Ладно, – Малик сразу забыл о разногласиях с Тори. – Беру наживку. Чем это мы похожи на палачей-фашистов?

– Тем, как будем драться, – ответил Соломон. – У Германии была самая передовая наука – как и у нас. Была лучшая техника. Были ракеты. Ни у кого не было ракет, а у них были. Один нацистский танк мог подавить пять танков союзников. Просто они были лучше. Лучше по конструкции, лучше по исполнению. Немцы ценили науку и ученых, поэтому были тонкими и умными.

– Если не считать расизма и геноцида, – вставил Джулио.

– Да, если не считать, – согласился Соломон. – Только они проиграли. У них было техническое превосходство, совсем как у нас. Но они проиграли.

– Потому что были безумными психопатами, – сказал Джулио.

– Нет, – покачал головой Соломон. – То есть были, конечно, но история знает фашистов и психопатов, которые не проигрывали войн. Немцы проиграли потому, что, хотя танки у них были лучше, Америка, к примеру, выпускала десять танков на каждый, выпущенный Германией. У союзников была громадная индустриальная база, а что конструкцией они уступали – кому какое дело? У Земли тоже есть развитая промышленность. И люди. Пусть, чтобы добраться сюда, у них уйдут месяцы или даже годы, но, когда они доберутся, мы не совладаем с такими полчищами. Передовая техника – это замечательно, но пока мы строим свои лучшие образцы из сырья, которое нам привезли. Чтобы перебить демографическое преимущество Земли, нам нужна новая парадигма.

– Объявляю «новую парадигму» девизом этого вечера, – подняла руку Вольтер.

– Поддерживаю, – согласился Джулио.

Соломон почувствовал, как жар ползет от шеи к щекам.

– Все согласны? – провозгласила Вольтер.

Ей ответил дружный хор.

– Решено, – подытожила она. – Кто-нибудь, поставьте этому человеку еще пива.

Разговор, как обычно бывает, перешел на другое. От политики и истории – к искусству и инжинирингу тонких структур. Главный спор в этот вечер завязался на тему о превосходстве пучков нанотрубок над узелками – при конструировании искусственной мускулатуры. Под конец обе стороны перешли на оскорбления. Впрочем, пререкания велись в добродушных тонах – искренних или притворных, не столь важно. Встроенный монитор переключился на музыкальную передачу из маленького селения с плато Сирия – вой и медный гром алжирского раи вплетались в классические европейские напевы. Именно такую музыку предпочитал Соломон – потому что она была насыщенной и интеллектуальной, и никто не звал под нее танцевать. Половину вечера он просидел рядом с Карлом, толковавшим о повышении КПД за счет подачи топлива. На новенькую он старался не смотреть. Когда та пересела от Малика к Вольтер, сердце у него подскочило: может, она пришла не с Маликом? И тут же упало: а вдруг она лесбиянка? Казалось, лет десять свалилось у него с плеч – такого гормонального взрыва он не переживал с младших курсов университета. Соломон твердо решил забыть о существовании новенькой. Если женщина перевелась в центр на работу, еще будет время выяснить, кто она такая, и найти предлог для разговора так, чтобы не выглядеть отчаявшимся и одиноким. А если она просто с визитом, то нечего о ней и думать. И все-таки он часто поглядывал на нее, просто чтобы не терять из вида.