Край бесконечности (сборник) - Сандра Макдональд

А Бурегону придется их миновать.

Убрав парус, он на двигателе подойдет ближе – к тем прохладным силуэтам, что маячат впереди, – и начнет добычу. И стена его не отпугнет. Тому, кто надеется заслужить место на Матери Могил, бояться не пристало.

Он устремится в самую стену Бури. Опыт у него есть – есть и знания предков. Наградой отважному станут фосфаты, силикаты, органика. И железо. Твердое вещество, идущее на технику вроде этого скифа. И благородные газы. И падунки – крошечные создания, чьи короткие жизни клокотала в вихрях Бури, чьи тела полны ценных питательных веществ и труднодоступных микроэлементов для неоперившейся молоди, подрастающей в корнях, листве и органических наносах экосистем дрейфующих миров.

Глубокая Буря – плодоносное, хоть и смертоносное поле. Этими сокровищами он купит себе место на Матери Могил.

Бурегон принял текущую сводку погоды и прогноз. Настроился на пульсосветовое вещание скифов, уже работающих на сборе урожая, и стал готовиться. В Глубоких Бурях хорошо то, что они необычайно стабильны, и новая сводка дала мало такого, чего бы Бурегон не предвидел заранее. И все же подготовка к первой фильтрации всегда отзывалась нервным трепетом. Зайдешь чуть дальше, и… что ж, все знают или помнят о неосторожных, которых вихрь засосал в свои объятия. Даже если расплавленная вода не сорвет плоть с панциря, то конвекционные потоки быстро затянут в багровые глубины атмосферы и там расплавят, сокрушат, разорвут. Для небесного добытчика не бывает излишних предосторожностей.

Тщательная проверка показала, что все капсулы целы. За скифом, болтаясь и сталкиваясь, тянулся длинный хвост грузовых капсул. Пустые служили поплавками и тянули скиф кверху, вынуждая постоянно подправлять курс. Он бросил небесный якорь, выставил маячок заявки над запасными капсулами, одну магнитным когтем заправил в трюм скифа и развернул суденышко навстречу буре. Сифоны сжались, ощущая толчки атмосферы. Бурегон быстро, но осторожно вошел в наружный слой турбулентности. Безопаснее было бы, прежде чем нырять в самую бурю, уравнять свою скорость со скоростью ветра, но для этого у скифа не хватало мощности. Зато конструкция позволяла ловить ветер и разворачиваться в нем так, чтобы сила урагана стабилизировала корпус, вместо того чтобы швырять и вертеть, как сброшенное летуном яйцо.

Бурегон подтянул предохранительные ремни, направил скиф вдоль стены облаков, сдул и сбросил понтоны, снизив плавучесть корабля, но увеличив обтекаемость. Удерживая в себе надежду – Матерь Могил учила, что намерение влияет на результат, – Бурегон глубоко вздохнул, ощутил в дыхалах привкус метана и ввел суденышко в бурю.

В скиф потоком ударил ветер. Наученные долгим опытом манипуляторы Бурегона остались лежать на управлении, даже не напрягаясь. Кожей ощущая вибрацию, он вел корабль ровно – мягко-мягко, не пережимая, но и не уступая ярости шторма. При переходе скиф на миг клюнул носом – Бурегон удержал и выровнял его, направив против ветрового течения. Скиф вздрогнул – он казался сейчас живым, как прогретая солнцем шкура Матери, на чьей широкой спине рос Бурегон, – и пошел ровно. Ловец ориентировался только по тепловому зрению. Здесь, в густом вихре облачной стены, в порты окон видны были только отблески внутренних огней суденышка, отражающиеся от монотонного багрянца тучи – словно они с корабликом забились дядюшке под крыло.

Мирное сравнение для бури, которая может убить одним движением. Стоит углубиться слишком далеко – и ветры разорвут крошечную лодку. Подойди слишком близко к стене – и турбулентность лишит управления, запустит кубарем.

Когда скиф наконец безмятежно поплыл среди бесконечных воронок, Бурегон открыл сифоны. И ощутил, как тяжелеет наполненный ветром трюм, как судно обретает остойчивость. Включились фильтры, капсула начала наполняться.

Времени ушло немного: шторм накачал богатую смесь. Когда давление в капсуле достигло нужного уровня, Бурегон герметично запечатал ее и, удерживая курс против яростного ветра, проверил, послушен ли ему нагруженный скиф. Тот стал тяжелее, медлительней – но повиновался как должно.

Бурегон вывел лодку из красновато-серого тумана под ясное черное небо. На выходе задел концом крыла маленький вихрь, который раскрутил судно в горизонтальной плоскости, словно выплюнутое в тропопаузу семя. Другие суда рассыпались от него роем новорожденных тучекатов, когда на них спикирует летун. От креплений на мягкой плоти суставов останутся синяки. Бурегон восстановил контроль и плавным виражом развернул скиф. В приемнике вопили голоса других добытчиков – хор одобрения и подначек.

Вот и его маячок. Ради экономии энергии он на время смены капсул прицепил и поддул понтоны.

И снова повернул в бурю, и снова возвратился, чтобы повторить все заново.

Бурегон уже наполнил все капсулы и проверял боковые швы скифа, как полагалось перед открытием трюма, когда на краю бури мелькнул пятнышко – остроносое и такое горячее, что больно смотреть…

Он перебрался к телескопу. Пятнышко тем временем падало в Глубокую Бурю. Поймав его в видоискатель, добытчик двумя глазами припал к объективам и увидел… что-то черное и гладкое. Форму в подробностях разглядеть не удавалось. Автофокус дал слишком сильное приближение, и Бурегон, пока объект скользил к кромке Глубокой Бури, подправил его вручную.

Больше летуна – даже больше народа. К тому же, будь у чужака хоть кроха разума, он не полез бы так близко к кляксе водяного пара без защитного снаряжения. Но на вид он немного напоминал летуна – закругленное обтекаемое крыло с острым носом. Впрочем, крылья не трепетали при спуске, широко лежали на воздушной подушке, пробираясь сквозь толпу дрейфующих миров.

Ничего подобного Бурегон еще не видел.

Брюхо красное от жара, стоит ему соприкоснуться с кислородом – вспыхнет, но, когда объект лег набок, Бергон разглядел, что спина у него холодная, черная даже на тепловатом фоне далекого неба. Эта стылая тьма была такой яркой, что казалось, ее окаймляет светлая полоска, – но это просто от контраста с просачивающимся теплом термосферы. Бурегон всегда интересовался ксенофизикой. Крылья у него свернулись в трубочку от изумления – он сообразил, что брюхо чужака могло накалиться от трения при входе в атмосферу, а холод верхней части объяснялся похищающим дыхание морозом высокого неба.

Неужели это корабль, а не животное? Что-то вроде… скифа?

Пришелец?

Вокруг незнакомца плясали молнии – ловили и поглаживали, как кормящая лоза Матери ловит Супруга, – и он словно бился в ловушке: на черной шкуре выросли оборки мерцающих разрядов и золотых сполохов. Ветер от его движения подсвечивал краешки крыльев, поток пара сворачивался завитками по следу.