Сколько костей! - Жан-Патрик Маншетт

Я начал рассказывать Шарлотт о визите. Она соскочила со своего насеста и пересела на канапе, свернувшись калачиком в углу и заявив, что так ей будет удобнее. Я встал с канапе и подошел к окну, чтобы открыть его и проветрить комнату, после чего сел в кресло.

– Пуританин, трус, тюфяк, – прошипела Шарлотт.

Я не стал обращать внимания и закончил рассказ, добавив к сказанному некоторые комментарии. Шарлотт встала и закрыла окно, потому что в комнате стало холодно.

– Завтра папаша Хейман попытается купить нам новую старую тачку. Между прочим, мне будет интересно прокатиться в департамент Сены и Марны.

– Мне тоже.

– Это исключено, – отрезал я. – Вы будете сидеть в этой квартире до окончания всей истории.

– Это исключено, Тарпон. Мне страшно одной.

– Я не шучу.

– Я тоже. Либо я поеду с вами, либо отправлюсь в издательства и устрою грандиозный скандал. Тем более что я давно уже собиралась это сделать.

Я подумал и вздохнул.

– Ладно, доживем до завтра, там будет видно. Сейчас два часа ночи, а позади у нас трудный день. Пора спать.

– Да, – согласилась Шарлотт. – Приходите спать.

– Идите спать, – сказал я.

– Приходите спать, – повторила она.

Я взглянул на нее. Она рассмеялась.

– Ладно, хватит, Шарлотт!

– У вас есть возражение? Я хочу знать причину отказа.

Я задумался.

– Я не красив, – проговорил я.

– Это мне судить. Другое дело, если я вам не нравлюсь. Скажите, что я вам не нравлюсь.

– Вы не нравитесь мне, Шарлотт.

– Мерзкий лгун! – воскликнула она.

– Ладно, черт с вами! – Я встал. – Хорошо, черт возьми!

Она пошла в спальню, и я последовал за ней. Я разделся в темноте и лег в кровать Шарлотт. Она обняла меня с неумеренной энергией и нервной страстностью, а потом неожиданно резко оттолкнула меня и высвободилась. Она спрыгнула с кровати, выбежала в комнату и помчалась в ванную. Я слышал, как ее рвало.

Когда она вышла из ванной, я напялил на себя пижаму, которую нашел в шкафу, и сидел на канапе в гостиной.

– Мне очень жаль, – произнесла Шарлотт нежным голосом. – Вы здесь ни при чем. Это все из-за этих типов. Я пережила сильное потрясение. Мне очень хотелось бы спать с вами, и я уверена, что это будет здорово. Через некоторое время, через день или два, хорошо?

– Хорошо. Когда вам будет угодно, – тоже нежным голосом отозвался я и, взяв ее под локоть, проводил в спальню. Я помог ей натянуть пижаму, уложил на кровать и начал нежно гладить ее волосы. Вскоре, она заснула.

Я вышел, оставив дверь приоткрытой на случай, если ей снова привидятся кошмары. Я пошел в ванную, постирал носки и, рубашку и повесил их сохнуть. Рубашка была разорвана на боку, но это ничего не меняло, так как мне нужно было надеть завтра что-нибудь чистое. После этого я принял душ и лег спать на канапе в гостиной, завернувшись в покрывало. Было три часа тридцать минут утра. Я тотчас же заснул и проснулся в полдень.

Из кухни доносились приглушенные голоса. Я направился в кухню, протирая на ходу глаза кулаками и удивляясь, что так долго проспал. В то же время я был доволен этим, так как чувствовал себя отдохнувшим и мои ушибы не причиняли мне неудобства.

На кухне Хейман и Шарлотт сидели за столом с утренними газетами и оживленно беседовали, куря сигареты. Шарлотт поцеловала меня в обе щеки, а Хейман стал варить кофе. Помимо газет Шарлотт принесла еще целую кучу круассанов. Я с волчьим аппетитом пожирал их, проглядывая газеты. Наших снимков нигде не было. Первые страницы газет посвящались боксеру, погибшему в авиакатастрофе, и некоторым политическим событиям. В разделе происшествий новые преступления отвлекли от моей скромной персоны внимание журналистов в интересах читающей публики.

Тем не менее была заметка о перестрелке на кольцевой дороге и загадочных событиях в лесу Фонтенбло. В первом случае полиция задержала "рецидивистов", пытавшихся проскочить через заграждение. Имена трех задержанных не сообщались. Во втором случае речь шла о "рецидивисте", раненном из охотничьего ружья. Никакой связи между этими двумя происшествиями не усматривалось. Ни обо мне, ни об исчезновении Шарлотт Мальракис и Хеймана нигде не говорилось.

– Продажная пресса, – заключила Шарлотт. – Они обходят нас молчанием.

– Это не они, а полицейские, – поправил ее Хейман обиженным тоном. – Журналисты делают свое дело.

– Ой ли?

– Послушайте, я не собираюсь ничего вам доказывать.

– Прекратите, – сказал я, – пожалуйста. Нам предстоит еще провернуть уйму дел.

Немного позднее мы вышли из квартиры. Хейман направился в сторону Орлеанских ворот, а оттуда – на национальную дорогу двадцать, чтобы попытаться купить в близлежащем предместье машину, предназначенную на слом. Мы с Шарлотт поехали на метро в Сент-Огюстен, где находился институт Станислава Бодрийяра, занимавшийся социальной реабилитацией слепых.

Дождь прекратился, но низкое небо было обложено облаками, и дул пронзительный ветер. Убедившись, что приятель Жюль был примерно одного роста со мной, я одолжил у него розовую рубашку. В его гардеробе не оказалось ни одной рубашки белого цвета.

Институт Станислава Бодрийяра находился в двух шагах от церкви Святого Августина и занимал третий этаж солидного дома. На углу улицы располагался бар, из которого был виден вход в здание. Шарлотт играла черными защитными очками.

– Может, лучше надеть их? Я уверяю вас, что легко сойду за слепую. Не забывайте, Тарпон, что я актриса.

– Мы уже это обсуждали. Этих людей не проведешь Они видят слепых ежедневно с утра до ночи. Делайте как договорились.

Шарлотт что-то проворчала и пожала плечами. Она пересекла улицу и направилась к входу в здание. Я вошел в бар и заказал кофе. Я увидел, как Шарлотт вошла в здание. Было четырнадцать часов тридцать девять минут. В пятнадцать часов десять минут я увидел, как подъехало такси и из него вышла Рене Музон. В пятнадцать часов двадцать пять минут Шарлотт вышла из здания.

– Чертовы бюрократы, – проворчала она, подойдя к стойке бара. – Мне пришлось разыграть целую комедию. Я сказала, что хочу говорить только с директором и не уйду пока он не примет меня, что я по личному делу и что не собираюсь ставить в известность весь белый свет, и прочее и прочее. К счастью, там все-таки не совсем забыли о милосердии... Представляете, как я выглядела, когда в конечном итоге заявила, что ищу работу.

– Но вы его видели?

– Не более двух минут. Очень вежливый. Он объяснил что вакантных мест нет и в любом случае оклады очень низкие, так как у них хорошо платят только слепым, таково правило. Из трех женщин, которых встретила, только одна была зрячей. Вы были правы, отправив меня вместо себя. Я столкнулась с вашей блондинкой.

– Рене Музон?

– Да, секретарша, толстуха с крашеными волосами и поросячьими глазками, вся в белом, похожа на белую слониху.

– А директор? Какое впечатление?

– Красивый тип лет сорока, брюнет, высокий, загорелый. Его зовут Жорж Роз. На его дверях висит табличка.

– Вы сможете узнать Жоржа Роза?

– Не сомневаюсь. Но вы и вправду идиот.

– Хорошо, – сказал я. – Теперь остается только ждать.

Мы заказали еще две чашки кофе и сели за столик.

Шарлотт искоса поглядывала на меня.

– Вы знаете, Тарпон, очень глупо, что мы приехали сюда в половине третьего. Ни то ни се. Надо было приехать в половине пятого. А теперь приходится убивать время. У вас бывало мертвое время во время следствия?

Я пожал плечами.

– Бывало.

– Мы могли бы остаться в квартире, – заметила Шарлотт. – Вдвоем. До трех или четырех часов.

– Вы хотите подвергнуть меня психоанализу? – спросил я.

– Вы мне нравитесь, Тарпон, вы очень забавны.

– Знаете, – сказал я, – когда все утрясется, мне было бы очень приятно вступить с вами в связь.

Шарлотт прыснула и развела руками.

– Вступить в связь! Боже мой!

В этот момент в кафе вошел Хейман. Он прибыл на час раньше условленного времени.

– А, вы уже здесь, – отметил он. – Я не помешал? – Он перевел взгляд с одного из нас на другого.

– Все в порядке, – сказал я. – Вы пришли раньше времени.

– Я нашел почти сразу. – Он сел за столик и поднял вверх два пальца, привлекая внимание официантки. – "Альфа-ромео". Шестьсот пятьдесят франков. Очень почтенного возраста – пятнадцать лет. Побывала в различных передрягах. Шасси будет всю дорогу бить нас по ягодицам. – Он повернул голову к официантке. – Кружку пива и порцию коньяка. Ее можно разогнать до ста пятидесяти, но при этом она вся дребезжит.

– Надеюсь, с улицы нас не видно? – спросил я его.

– Нет. – Хейман выхватил коньяк, из рук официантки так, что она даже не успела поставить его на стол. – Я припарковал драндулет на углу и, заметив кафе, зашел сюда смочить горло. Я думал, вы будете ждать меня, прогуливаясь на свежем воздухе. – Он выпил коньяк и левой рукой схватил кружку пива, не дожидаясь пока его правая рука поставит на стол пустую рюмку из-под коньяка.