Нарушитель - Николай Гуданец

— Десять лет — чего?! — выкрикнули из дальнего угла.

— Жизни. Любому, кто провинится перед нашим корабельным братством, будет сокращен срок его жизни. Чем больше вина, тем короче жизнь.

— Да вы бредите! — взорвался Навшан. — Какой срок жизни вы намерены сокращать? Вы разве Господь Бог? И знаете, кому сколько лет отпущено?

— Каждому будет отпущено шестьдесят лет жизни, — отрезал Хольвик. — И гарантирована быстрая, безболезненная кончина. В наших условиях это самое целесообразное.

Последняя фраза почти потонула в гаме и грохоте. Изображение дрогнуло, слегка сместилось.

— Тихо! — зычно проревел Хольвик. — Дайте же мне ответить!

— Заметь, — проворчал Гур, включив стоп-кадр, — материал подвергался монтажу. Очевидно, в интересах истины.

— Поймите, другого выхода нет. Да, это предлагаю именно я, глава Провозвестников Свободы. Мы обязаны поступиться частью своих прав — ради будущих поколений, ради их жизни, свободы, процветания. Разве есть другой способ установить на корабле законный порядок, избежать перенаселения, тесноты, голода?.. Если есть, назовите его! Погодите, не перебивайте. Каждый сможет высказаться. Тише! Вы возмущаетесь потому, что не видите дальше своего носа. Сегодня вы — главари, вы не нуждаетесь в защите закона. А дальше, дальше — что? С годами придут новые вожаки, моложе и крепче, кто тогда сможет поручиться за вашу безопасность? Вы уверены, что доживете хотя бы до пятидесяти, что вам не перережут во сне глотку? Кто уверен — пусть встанет и скажет. Ну? Я жду.

Встал Навшан.

— Лично мне твой закон не нравится, — с усмешечкой сказал он. — Хотя бы потому, что мне шестьдесят два года. А я не прочь пожить еще. Обещанная тобой безболезненная кончина меня отнюдь не прельщает.

— Изволь, я отвечу. Где существует наказание, там должно быть и поощрение. Срок жизни можно и продлить — тому, кто этого заслуживает.

Присутствуюшие стали перешептываться.

— Это уже другой разбор! — одобрительно брякнул кто-то.

— Погодите радоваться! — не уступал Навшан. — Кто будет решать? Кто будет отмеривать нам жизнь? Уж не ты ли?! — он яростно ткнул пальцем в сторону Хольвика.

— Ошибаешься. Не я, не ты и даже не сход. У нас будет высший судья, свободный от ошибок и пристрастий, не поддающийся подкупу. Каждый, чей срок жизни истекает, сможет подать ему прошение с перечнем своих личных заслуг. И судья воздаст по справедливости.

— Что же это за судья?

— Бортовой компьютер системы жизнеобеспечения, — веско произнес Хольвик. — В отличие от навигационной электроники, к нему есть доступ. Компьютер никогда не ошибется, никогда ничего не забудет. Его не проймешь ни угрозами, ни посулами, он абсолютно беспристрастен. Лучшего судьи невозможно пожелать.

Среди неразборчивого ропота раздался срывающийся голос Навшана:

— Браво, Хольвик! Идея действительно великолепная. На словах. Правда, ты упустил из виду, что кто-то будет обслуживать этого электронного судью, вводить в него данные. И этот кто-то будет единовластным нашим повелителеми!

После его слов разразилась поистине буря всеобщего негодования. Судя по еле заметному скачку изображения, ее апогей впоследствии вырезали.

— Ти-хо!! — зычно проревел Хольвик.

Бритоголовые боевики привстали, готовые по первому знаку ринуться на беснующихся паханов. Наступило относительное затишье, которым воспользовался Навшан.

— Нас толкают на страшный путь! — вскричал он. — Сегодня компьютер решает, кому сколько жить. Завтра он будет решать, как жить. Послезавтра — как мыслить. Это значит сунуть голову в удавку! Стоит лишь начать, и мы не заметим, как превратимся в стадо рабов. Тупых, замороченных рабов!

— Чушь! — перебил его Хольвик. — Нечего нас пугать, мы не дети…

— Я требую вынести вопрос на всеобщее обсуждение! — не унимался Навшан. — Пусть решают все! Все, а не горстка избранных!

— Чем тебе, дед, не нравится наша горстка? — осведомился сидевший напротив него парень с жутким, обезображенным коллоидными рубцами лицом.

Его поддержал один из бритоголовых.

— Кто решать-то будет? Дешевки, фоски, говноловы? Сами разберемся.

Последние слова Навшана явно пришлись аудитории не по вкусу, и Хольвик сразу этим воспользовался.

— Здесь не место устраивать твой вожделенный народный форум, — обратился он к Навшану. — Со времени старта мы уже недосчитались почти тридцати человек. Их убийцы тоже будут голосовать за новый закон? Или ты не видишь, что творится на корабле? Драки при каждой раздаче пайки. Чуть ли не каждый день изнасилования. Чем дальше, тем хуже. В крытой — и то больше порядка. Я знаю, как в камере уважают пахана. Его слово там крепче камня. А здесь? Недавно закололи шилом Сипатого, и это сделали его же подельники. Чья теперь очередь? Твоя, Шуруп? Или твоя, Мыльный? А ты, Обрез, может, расскажешь, почему у тебя забинтована рука? Кто на очереди, кому из нас завтра полоснут по горлу, проломят череп? У нас же нет никакого закона — ни имперского, ни блатного. Так дальше нельзя.

Усевшись, он обвел кают-компанию выжидающим взглядом.

Почти сразу же встал Обрез, плотно сбитый, смуглый детина с забинтованной левой кистью руки.

— Он прав, паханы. Здесь полно наблатыканных шпанят. Им что коренной, что фрей парашный, все едино. На блатное понятие они класть хотели. Если мы их не вправим, останется от нас, паханов, одно название. Позавчера двое пащенков подруливали к моей бабе. Зажали ее в углу, перо приставили, стали раздевать. Я их шуганул, так они на меня с перышком. Если б не подоспели эти вот братки, — он кивнул на бритоголовых, — мне бы кишками рот замотали. И хоть бы кто из блатных дернулся на подмогу. Как хотите, а он кругом прав.

— А ты что скажешь, Музыкант? — спросил Хольвик, едва Обрез закончил свою речь.

— Что тут скажешь, буза кромешная, — откликнулся, не вставая, субъект с пожелтевшим, вяленым лицом наркомана. — Я знаю, кто зачеркнул Сипатого. Хотел я толковище собрать, честь по чести. Сами знаете, что полагается за пахана. Ну, и кто подписался? Кто из вас подписался, говорю? Верно борода сказал, кончился блатной закон. Хоть кого из нас заделают, никто не шепотнется.

— Значит, нужен новый закон, как по-твоему? — Хольвик навалился на стол, буравя Музыканта немигающими глазами.

— Я думаю, иначе эту шпанку не вразумить, — заявил тот.

— Исчерпывающе. Кто еще хочет высказаться?

И опять вскочил Навшан.

— Выходит, вы печетесь о своей безопасности? О своих привилегиях паханов? Отлично. Только если Хольвик добьется своего, я ржавого гвоздя не дам за вашу безопасность. Никто, слышите, никто не сможет поручиться за вашу шкуру, если этот людоедский закон вступит в силу…