Крылья империи - Владимир Коваленко

— На что?

— По-русски — на щелбан или на годовую получку.

— Тогда — на щелбан.

— Сразу видно — немец. Гансик. Рейнгольдович.

— Разумеется. А на что мне жаловаться? На колики в животе?

— Нет, не пойдет. Боль телесная есть ничто в сравнении с болью душевной. Будешь жаловаться на то, что тебя никто не любит. В том числе, кстати, и они. Это очень по-русски. И на то, что я тебя обидел, обозвал немчурой бескопытной, жополизом голштинским, и всяко еще, сам придумаешь…

— А почему бескопытной?

— Потому что кавалерия пехоту не уважает.

— Так я же гусар!

— Так значит, тем более обидно. Ну — пошел, вперед, вперед…

Наутро Сиверс заявился к Баглиру домой. Под глазами синяки, вид болезненный, но — счастливый.

— Князь, все подействовало! И когда у меня деньги кончились, они меня еще поили за свой счет! Я должен вам годовое жалованье.

— Мы же спорили на щелбан.

— Тогда я был немцем. А тут обрусел за ночь.

Баглир захохотал. Но денег не взял, объясняя это тем, что из спорщиков, ежели не на щелбан, как правило, один — дурак, а второй — подлец. А он слишком хорошего мнения о Сиверсе и о себе. Денег же у него и так полно. Девать некуда. Полковник скептически скалился, пока Баглир не сказал сколько. Тут всю смешливость Сиверса как оторвало.

— Купи землю, — посоветовал он, — и знаешь где? В Шлезвиге. Причем купи государственную. Она сейчас как бы датская, поэтому взять можно много и дешево. А скоро станет наша. И тогда за нее можно будет взять очень хороший барыш. Знаю я одного человека, который распоряжается временно оккупированными территориями. Он охотно продаст, только надо составить проект полезного использования — хотя бы для отвода глаз.

Баглир решил — да будет так. Авантюра, конечно, но хоть без человекоубийства. А проект — можно составить. В сельском хозяйстве он ничего не понимал. Какие там, в Шлезвиге, могут быть полезные ископаемые — тоже представления не имел. Для заводика вообще много земли не требовалось. Он сгрызал перья, дергал из себя новые, сгрызал и их, а дело не шло. Наконец решил: проект нужен для проформы — пусть будет с юмором. Пусть это будет канал, за проход которым с морских судов будем брать плату. Канал, укорачивающий путь вокруг Дании. Вот смехота! Велик крюк — Данию обплыть. Но писал серьезными, увесистыми словами, разве излишне канцелярскими. Потом остановился. Задумался. А возможен ли этот канал в принципе? При здешнем уровне развития?

Что же, он знал, кто может ответить на этот вопрос. Миних, тогда еще не фельдмаршал, был выписан Петром Великим, дедом нынешнего государя, для строительства Ладожского канала. Подлиннее, чем Данию от материка отчеркнуть. И построил! Баглир собрал бумаги в стопку и едва не бегом отправился к дому фельдмаршала. Весенняя слякоть плюхала под сапогами. И плевать ей было на начало июня.

Миних был дома, изучал план какого-то укрепления и тихо возмущался устарелостью конструкции. Узнав, что Баглир принес проект, взглянул на записку по диагонали.

— Отчего же нельзя? — спросил он. — Очень даже можно. И весьма полезно. И экономически, и — стратегически. Имеем: изрытый скалами штормовой Зунд и тихий, уютный канал, в котором утонуть можно — только если очень хотеть. Куда пойдет торговый корабль, если плата за проход каналом не велика? А это весь морской грузопоток России, Швеции, Польши, Пруссии, исходящий из Балтики в Северное море. Нет, ты еще умнее Манштейна. Везет же мне на порученцев, а? Завтра же подсуну императору. Или лучше прихвачу тебя с собой. А то тебя уже почти месяц при дворе не видали. На маскераде третьего дня почему не был? Как капитан гвардии имел право.

— Но экселенц! Я ведь и так Янусом двуликим отходил месяца два, и без маски мне приятнее. Хотя на улицах, бывает, пугаются.

— При дворе надо бывать. Иначе забудут. Память у царей короткая.

А вечером все в той же ресторации он встретил Комаровича. Прапорщик пил водку, на закуску никакого внимания не обращая. При этом строил свирепые гримасы, будто водка была его смертельным врагом. Рядом с ним, лицами в салат, возлежали еще двое конноартиллеристов: прапорщик и подпоручик.

— Кого я вижу! — обрадовался Баглир. — Догоняете друзей?

Комарович недовольно зыркнул на него, дернул щекой. Выглядел он едва не хуже Миниха — лет на шестьдесят старше, чем был.

— Наши лафеты Вильбоа велел изрубить в щепу, — сообщил, дыша в лицо водкой и луком, — и заменить на старый образец. За счет нашего жалованья, заметь, — прервался и из последних сил выдохнул: — Сволочь.

— Подлец, — согласился Баглир. — Но как он посмел? Проект же был утвержден высочайше!

Комарович не ответил, присоединившись к товарищам. Баглир же изловил лихача и велел гнать к конноартиллеристам. Часовые перед входом в расположение его не пустили.

— Пароль!

— Запал!

— Неверно, проваливай!

— С утра было верно, — опешил Баглир, — а теперь нет, морда?

— Не положено разговаривать, проваливай, стрелять буду! — часовой разозлился от обычного начальственного хамства. С чего бы?

— Разводящего позови! Я — ротмистр лейб-гвардии кирасирского полка князь Тембенчинский! По техническому вопросу к поручику Кужелеву.

— А хрен тебе разводящий!

Все-таки Баглир слишком много общался с немцами: с Минихом, с фон Фермойленом и другими кирасирами, с Сиверсом, наконец. Поэтому такой неуставной ответ его ошеломил, как дубиной по черепу. И разозлил.

— По уставу обязан позвать, — заявил Баглир. — Вас двое, один может сходить.

Голос его стал ласковым. Нехорошо ласковым.

— Ступайте прочь!

Часовые тоже не были в себе уверены. Понимали, что нарушают. Ружья держали нетвердо. И Баглир решил прорываться.

Стрелять в него не стали — не успели. Баглир ударил с обеих рук — стальные наручи, столь гармонично смотревшиеся с кирасирским панцирем, пришлись им обоим несколько выше виска — и потому упали оба без чувств, но не без жизни. Баглир поднял их мушкеты, с трудом вскинул на плечо — для него они были тяжеловаты.

Дворик был замусорен деревянной щепой и какими-то железками. Пушки валялись здесь же — без лафетов вообще. Над одной из них сидел Кужелев. Баглир сначала решил, что он пьян — поручик мерно раскачивался и шепотом разговаривал с холодной бронзой. Однако Кужелев был трезв, и глаза его были сухи.

— Что произошло? — спросил Баглир, вываливая перед Кужелевым ружья. — Я снял часовых, они не принимали утренний пароль. Я понял, что Вильбоа уничтожил лафеты? Где вообще все?

— Не знаю. Командир, кажется, пошел домой. Нет, не пить и не стреляться. Просто — полежать. Остальные — кто куда. Если никому не нужна честная служба, к чему служить вообще? А пароли поменял Вильбоа — из вредности, что ли? Он сказал, что лафет устарел — а проекту полугода нет! И велел заменить на едва не полувековую древность… Как подчиняться таким ослам? Как вообще служить после этого?