Ядерный принц - А Гардари

"Мужья всех баб, с которыми имел дело Славка, считали своим долгом предлагать мне свои услуги", - напомнил Некто слова Славкиной жены на проводах, более напоминавших похороны. В шумной компании после этих слов на несколько мгновений воцарилась мертвая тишина, в которой было слышно, как смущенно вымучивал улыбку Славка.

"Ты даже сам не понимаешь, как ты прав, Славка, - подумал Сан Саныч. - Семью мне сохранить не удалось..."

Мой спутник был желтый, худой, раскосый.

О, как я безумно его любил!

Под пестрой хламидой он прятал косу,

Глазами гадюки смотрел и ныл.

О старом, о странном, о безбольном,

О вечном слагалось его нытье,

Звучало мне звоном колокольным,

Ввергало в истому, в забытье.

(Н.Гумилев )

Память Сан Саныча помимо его желания вернулась в тот вечер, милый домашний последний вечер, когда все еще были вместе, когда он еще был кому-то нужен. Огонь змеящимися горячими язычками танцевал в открытой изразцовой печи, дробясь в хрустале бокалов накрытого стола и отражаясь в морозных узорах окон и ледяных наростах на подоконнике. Золотые всполохи жадно лизали последние доски старого шкафа, постреливали горящие угольки, перекликаясь с хлопками новогодних ракетниц и петард на улице. Празднично возбужденные мальчишки восторженно сжигали в печке старые тетрадки, спасаясь от холода в доме, едва теплые батареи отказывались греть.

- Пятерки горят, красиво горят.

Огонь перелистывал странички, загибая обуглившиеся уголки.

- Русский горит и немецкий горит, а математика гореть не хочет.

- Смотри, какие черные барашки.

Малиновыми пятнышками в черной пене трепыхалось пламя, подбадриваемое движением закопченной кочерги.

- Зачем ты вбок пошел, сейчас будет такой вонизм.

- Давай, давай, помешивай, не зевай.

И глубинное расплавленное золото обдавало жаром.

- Не делай факела, а то вывалится... Мама ругаться будет, - и украдкой через плечико взгляд - где там взрослые.

Листочки покрылись последней жаркой волной и стали осыпаться прозрачной, похожей на паутинку золой.

Сан Саныч достал со шкафа три охапки бумаги, и дети запрыгали от восторга, запихивая листы в печь.

- Ты решил сжечь свою докторскую? - сухо осведомилась Лизавета.

- Да, неудачный вариант, надо начинать все сначала. Ничего, на компьютере все сохранилось.

Сан Саныч ожидал услышать, как и прежде, бурю протеста, но не услышал ничего, кроме обрадованно запевшей, загудевшей печи. Огонь весело взвился, и белые листы, изгибаясь в предсмертной судороге, быстро стали такими же черными, как когда-то написанные на них буквы... Тепло печи, одновременно с запахом готовящейся к полуночи утки, растекалось по квартире, вселяя надежду на то, что следующий год будет более спокойным и более удачным, чем уходящий. С последним боем курантов под грохот хлопушек и искры бенгальских огней с брызгами шампанского и пепси-колы все дружно впрыгнули в Новый Год, оставив все беды и тревоги в прошлом. Так, по крайней мере, Сан Санычу тогда казалось... Но беда приходит, когда ее совсем не ждешь.

- Александр, нам надо поговорить, - сказала Елизавета, и суровая складка обозначилась у нее между бровями. - Я даже не знаю, с чего начать. Все как-то так быстро решилось и внезапно...

- Начинай с главного, - не ожидая почему-то ничего хорошего, посоветовал Сан Саныч.

- Я думаю, ты все поймешь... Мы с Виталиком на следующей неделе переезжаем. Мне не хотелось портить всем праздник, но ты должен знать... Мы расстаемся навсегда.

Чашка кофе лишь слегка дрогнула в руке Сан Саныча, но что-то с неслышным, но крайне болезненным звоном оборвалось у него внутри.

- Почему ты молчишь?

- Какой реакции ты ждешь? Выражения восторга, что я наконец-то свободен? Свободен от твоих капризов и моего сына?

- Но мы так долго шли к этому. Я думаю, что так будет лучше для всех.

- Возможно, ты права... Возможно...

Праздничный новогодний фейерверк за окном раскрасил небо всеми цветами радуги, и колючая украшенная елочка весело подмигивала ему из угла гирляндой крошечных огоньков.

Как cтранно и нелепо все в жизни. Вот живут люди в мире и согласии. Счастливы. И вдруг в их отношениях появляется трещина. Сначала маленькая и незаметная, потом она ширится, ширится и превращается в страшный ужасающий провал, а они, удивленные, стоят на разных берегах пропасти и не могут постичь, что же произошло. Любовь умерла, они просто друзья, добрые товарищи, но они уже не составляют единого целого, и бессовестно врет попугай, надрывно крича по утрам: "С добрым утром, любимая." И уже ничего нельзя изменить, ничего нельзя исправить. С болью и звоном рвутся нити, невидимые, незримые нити, связывающие людские души. Рвутся нити, разлетаются судьбы, остается боль и гулкая пустота...

От тягостных воспоминаний Сан Саныча отвлек Славка. Складывалось ощущение, что все эти четыре года он провел в одиночном карцере и вот теперь на неделю выпущен на свободу. Он никак не мог наговориться. Сан Саныч помнил, что временами Славик бывает невыносимым, но таким занудой его могла сделать только Австралия. В студенческие годы его хвастовство рано или поздно разбивалось вдребезги, когда случайно попадало в область чьей-то компетенции. Со временем появился даже чисто спортивный интерес - уличить Славика во лжи. Теперь же он оперировал убийственным аргументом: "Как ты можешь судить, ты же не был в Австралии." Против этого было сложно что-то возразить. Австралия, по его словам, была раем для утомленных российскими дрязгами душ. Славик любил в ней все, от законов кенгуру, запрещающих оставлять детей без присмотра взрослых, до уникального климата Барьерных рифов, дающего ровно тридцать градусов по Цельсию и днем, и ночью. С пеной у рта он доказывал, что Америка - жалкая падчерица по сравнению с Австралией. Чего уж говорить про Россию...

Славика понесло, и он уже просто не мог остановиться:

- Конференция организована погано, полчаса ходил из угла в угол, пока все оформили. А у нас, в Австралии, все четко и быстро. И отношение к людям в Австралии лучше, чем в Америке. Мы там живем особой русской общиной, дети по выходным ходят в русскую школу, проходят сразу две программы: австралийскую и российскую. В австралийскую культуру несем свежую струю русской.

Он не собирался униматься:

- Тебе никогда не хватит денег решить в России свою жилищную проблему. Социальные программы схлопнулись, а чтобы накопить на квартиру, тебе надо... - Славкины шестеренки в голове со скрипом завертелись, - тебе надо шестьсот твоих месячных окладов. А если я не ошибаюсь, конечно, твой оклад даже ниже прожиточного минимума. Так что ты обречен жить в одной комнате в коммуналке. А я вот все думаю: из скольких спален квартира нам нужна, с гостевой спальней или нет. Вот сначала решим, в каком городе будем жить, а уж потом и квартиру купим.

"Этот враль все фантазирует, он пока еще не может выяснить: оставят его на этой работе или придется искать другую. Срок контракта скоро истекает. Однако через пару лет он действительно купит себе домик," - сообщил внутренний информатор Сан Саныча.

- У вас в стране еще не начали выдавать кредиты под жилье? - с деланным участием между тем спрашивал Славик. - Жаль, жаль, право жаль. А у нас дают... - И он раздувался фазаном в курятнике от осознания собственного превосходства. - А как у тебя с английским? Бедненький, ты ведь, наверное, половины не понимаешь. - С фальшивой заботой и легким сожалением продолжал он. - В командировки сейчас легко пускают? А если демократы провалятся на выборах? Опять все кончится? Опять будут кататься только партийные функционеры?

В его словах была правда, жестокая правда нашего трудного российского времени, от которого счастливый человек Славик теперь был совершенно независим. Однако Сан Саныч вдруг почему-то завелся и сам изумился этому. Жизнь в эпоху перемен не баловала, и он стал гораздо терпимее, мягче относиться к людям. Это может подтвердить каждый. Но тут Сан Саныч выдал:

- Слушай, Славик,... иди ты со своей Австралией знаешь куда? Или уже забыл, как это звучит по-русски? Так я тебе напомню. ... Австралопитек чертов.

Так звучала только цензурная часть достаточно длинной речи Сан Саныча. Он вылез из бассейна, завернулся в одеяло и улегся на шезлонге, вперив взгляд в печальное, удрученное своей бесполезной красотой, разукрашенное драгоценными каменьями небо.

"Что ты от него хочешь? - прозвучал внутри Сан Саныча голос. - Для него Австралия - свет в окошке. Он всегда будет стоять на том, что сделал правильный выбор. Ежели ты зародишь в нем сомнение - он ведь просто повесится. Со знанием правды ему не выжить." "А какого черта он..." - возразил все еще возбужденный Сан Саныч. "Патриотизм в нас взыграл, - захихикал Некто, - что-то новенькое. Славик убеждает в первую очередь СЕБЯ, что может жить без России. Пожалей ты его бедного, убогого. Будто бы он что-то новое сказал. Вспомни свою первую заграничную командировку. Вспомни дурдом подготовки к отъезду. Если бы тебе тогда представилась возможность не возвращаться, ты бы вернулся? Вспомни, как, все-таки возвратившись, сам в течение недели адаптировался к ней, родимой, до боли знакомой, до жути грязной и пьяной. Вспомни этого алкаша с желтой слюной, у которого капало из носа, что сидел напротив тебя в автобусе по дороге из "Шереметьево". Да вспомни заодно и аэрофлотовский самолет по дороге ТУДА и ОТТУДА... Небо и земля... "