Знак бесконечности - Татьяна Рябинина

После обеда мне надо было сходить в консультацию — показаться и отдать результаты узи. Федька уехал в офис, поэтому топать предстояло пешком. И это не очень радовало, потому что чувствовала я себя довольно скверно.

В начале четвертого месяца токсикоз потихоньку улегся. Меня перестало выворачивать наизнанку по несколько раз за день, головокружения и обмороки тоже прекратились. А вот дурнота осталась. Но я научилась с ней бороться. С вечера клала на тумбочку у кровати яблоко или печенье и съедала, как только открывала глаза, стараясь резко не шевелиться. Если этот трюк удавался, сносное самочувствие на весь день было обеспечено. Но стоило чуть помедлить или неосторожно повернуться — все. Как будто съела протухшую крысу.

Вот и в это утро я спросонья повернулась на бок, после чего за яблоком уже можно было не тянуться. Сглотнув противную кислую слюну, я положила руку на живот:

— Привет, Виктор Батькович!

Приветственное шевеление в ответ. Можно вставать.

Я занималась какими-то делами, но чем дальше, тем муторнее мне становилось. Конечно, можно было никуда и не ходить. В конце приема позвонила бы медсестра, чтобы убедиться, жива ли я, и записала бы на другое время. Но за окном был такой чудесный день, а я соскучилась по солнцу, которое не вылезало из-за туч уже больше двух недель. Подумалось, что, возможно, станет лучше, если потихонечку пройдусь по свежему воздуху. Всего-то одна трамвайная остановка.

Мне и правда стало получше, но очередь в душном коридоре явно не пошла на пользу.

— Что-то вы бледная, Светлана Николаевна, — нахмурилась моя Алла Петровна, едва я зашла в кабинет.

— Душно, — пожаловалась я. — И мутит опять.

— Анализы все в порядке, — она начала просматривать мои бумажки. — Узи тоже. Ну-ка, давайте давление… Как у космонавта. Только пульс…

Сердце истерично частило, мелко и противно.

— Такое было раньше?

— Вроде, нет. Во всяком случае, без причины — точно не было.

— Не нравится мне это. Сдайте в понедельник еще парочку анализов. И проверяйте пульс. В движении и в покое. Это не шутки.

Я вышла в коридор и села на диванчик. Сердце перебралось в горло. Я попыталась его проглотить, но оно сбилось в нитку.

— Ну, привет, миссис Каттнер, — сказала Маргарет, глядя на меня откуда-то снизу.

Остро пахло травой и цветами, как это всегда бывает перед грозой, а потом этот запах перебила противная вонь нашатыря.

Я закашлялась, открыла глаза и обнаружила себя лежащей на диванчике. Сумка и разлетевшиеся бумажки валялись рядом на полу.

— Тихо, тихо, Светлана Николаевна, — Алла Петровна не дала мне сесть и нащупала пульс на запястье. — Так, приехали… Крепко за соточку. Сейчас тихонечко поднимаемся и идем вот сюда, — она помогла мне подняться и отвела в пустой кабинет. — Ложитесь на кушетку и лежите спокойно. Если через полчаса не пройдет, будем думать, что с вами делать.

Через полчаса сердце отбивало фулл-он[3] на сто сорок ударов в минуту. Все вокруг плыло.

— Боюсь, придется вызвать скорую, — вздохнула Алла Петровна. — Это уже серьезно.

Кое-как дотянувшись до сумки, я достала телефон и позвонила Федьке. Он сказал, что поедет домой за моими вещами, чтобы сразу же отправиться в больницу, как только станет известно, в какую именно.

Время шло, скорая все не ехала. Я разглядывала стену грязно-розового цвета, плакат, изображавший страшные гинекологические болезни, и трещину в потолке, похожую на осьминога.

«И молодые осьминоги в последний путь проводят нас», — крутилось в голове на мотив «На поле танки грохотали».

Наконец в кабинет зашел фельдшер в синей форме. Посчитал пульс, измерил давление, вытащил кардиограф.

— Давно это с вами? — поинтересовался, облепив меня датчиками.

— Да не меньше часа, — сказала Алла Петровна. — Сначала было восемьдесят.

— А сейчас сто шесть два. Жуть с ружьем. Сейчас подколю, и поедем.

Укол в вену я практически не почувствовала. Звуки доносились словно сквозь толстый войлок. Воздуха не хватало.

Кажется, я умру, вяло и бледно пробежала мысль. Мышка бежала, хвостиком махнула…

Глупо-то как. И Витю жалко.

— Вы как? До машины дойдете? — фельдшер легонько похлопал меня по щеке.

Я открыла глаза и попробовала сесть. Все вокруг закрутилось каруселью.

Мы с Тони на карусели. На лошадках. У меня в руке шарик. И большой кислый леденец на палочке. Моя лошадка рыжая — совсем как Полли. А его черная — как Карбон. Играет музыка — «Kiss from a Rose». Или это мой телефон?

Окно открылось. Разбойничий свист.

— Давай носилки!

Я — существо без тела. Все вижу, все слышу, все чувствую. Как обычный человек. Но только без тела. А вот и тело — несут по коридору на носилках. Юбка задралась, хоть бы поправили, что ли. Слушайте, а я ведь и правда красивая. Несмотря на то, что бледная, как бумага. И растрепанная. И животик такой уже заметный. Черт, да поправьте вы мне юбку, эй! Я бы и сама поправила, но не могу.

Такую-то мать, а я ведь прекрасно знаю, как это — быть без тела. Сначала очень хорошо. Свобода. Эйфория. Зато потом становится очень даже паршиво. И холодно. Так холодно, как будто попала в скандинавский ад. Мука страшная. Со мной это уже было. И даже не один раз. Нет, первый раз холодно не было. Потому что вернулась в тело обратно. Не успела замерзнуть. А вот во второй…

Да осторожнее вы! У меня там ребенок все-таки. Не бревно несете. Витюша, потерпи, малыш, ладно? Может, мы еще и не умрем. Может, они нас довезут живыми.

Да что ж вы ползете так медленно? Я еще в автошколе быстрее ездила. Сирену включите. И мигалку. Включили? Молодцы. Если б еще долбоклюев этих убрать, которые ни за что скорую не пропустят. Чтоб их самих в больницу на беременных черепахах везли! Нет, на беременных не надо, беременным и так тяжело, я знаю.

Приехали? Ну слава богу, наконец-то. Перегрузили на каталку. Повезли. Эй, это вообще больница или лабиринт Минотавра? Сколько можно по коридорам возить? Осторожно! Осто…

Кажется, я куда-то лечу. Или откуда-то? Все вокруг переливается безумными психоделическими красками: лимонное, кислотно-зеленое, ядовито-фиолетовое. С хохотом пронеслась мимо странная птица — белая, с голубой шапочкой и длинным клювом. Что ж ты ржешь-то так мерзко, образина? Не птица, а какой-то дьявол, честное слово.

Вот дал бы мне лучше кто-нибудь воздуху глоточек. Совсем немного, на один раз. Когда тела нет, все равно хочется дышать. И пить…

— Сейчас, Света, — услышала я сквозь цветные всполохи, чей-то тихий,