Девочка со свечкой (СИ) - Теплова Юлия

Спустя какое-то время безуспешных попыток, мне удается извлечь край белой, плотной бумаги. Пальцы уже ломит.

Собираю волосы, выдыхаю и снова принимаюсь за дело. Медленно, с большой осторожностью тяну бумагу за край и у меня получается извлечь содержимое — небольшой конверт, к сожалению, не тот, который я искала. Этот белый, а тот был из крафтовой бумаги.

Облизываю губы и раскрываю его. Сердце бьется быстро, отдавая ударами в висках. Внутри свернутые в несколько раз бумаги. Дергаюсь от скрипа в коридоре и кошусь на дверь. Разворачиваю листы: какие-то таблицы, числа, колонки.

Скольжу глазами по строчкам и, вчитавшись, даже такому дилетанту, как мне, становится понятно, что я держу в руках компромат на Федорцова-старшего, а значит и прицепом — на Марка.

— Охренеть. — Выговариваю по слогам, пытаясь осознать масштаб своей находки и последствий, которые она может за собой потянуть.

Вот то, что искал тот, кто влез в мою квартиру. Двигал мебель, потрошил медведя и рылся в шкафу. Кому-то очень нужны эти бумаги. И этот кто-то точно знал, что я буду в галерее.

Федорцов был все время на виду, но ничего не мешало ему нанять кого-то, а потом героически появиться у меня. Но он может вообще даже не знать, что на его отца собран компромат.

Черт, вот кому мне верить? Похоже, только себе.

Я что, если ребятки во дворе не охраняют меня, а следят? И докладывают о каждом моем шаге Марку?

Раз компромат у меня, значит его продолжат искать и лучше мне его перепрятать. Где гарантии, что в квартиру не влезут снова?

И самый главный вопрос: как это попало к Насте? Она шантажировала Федорцова или пыталась защитить? А если шантажировала, то зачем? Он бы такое ей никогда не простил?

А что, совсем не знала свою сестру? Чем дальше я продвигаюсь, тем больше узнаю вещей, которые слишком сильно осложняют мне жизнь.

Убираю документы обратно в конверт и кладу его в сумку. Снова завешиваю трельяж.

Нервно хожу по комнате. Мысли бурлят в голове. Я массирую виски, прикрыв глаза. Пытаюсь вспомнить ситуации, где Свечка проявляла себя с меркантильной или мстительной стороны, но ничего не идёт на ум. Она была хорошим, порядочным человеком, а значит — бумаги попали к ней в руки по роковому стечению обстоятельств.

Снова лезу в сумку за конвертом. Кусаю губы. Мне кажется, что я не бумаги держу в руках, а ядовитую змею.

Мне не приходит ни одной нормальной идеи, куда можно перепрятать документы, поэтому я режу скотч на тонкие полосочки и приклеиваю к запястью. Накидываю кардиган и тихо, не включая свет, выскальзываю из квартиры.

Спускаюсь к почтовым ящикам, постоянно оглядываясь. Подсвечиваю себе телефоном и приклеиваю конверт к верхней стенке ящика. Снова оглядываюсь и поднимаю голову вверх, чтобы проверить лестничный проем. Разглядываю ящик, убеждаюсь, что конверт не видно, и он хорошо приклеен. Замыкаю ящик и бегу наверх. Все-таки находиться ночью одной в подъезде жутковато.

Захожу в квартиру и разуваюсь.

— Ты где была? — заспанный Костя включает свет и непонимающе моргает.

Он взъерошенный, в одних пижамных штанах. Я отвожу глаза, испытывая досаду и злость. Похоже, ему совсем не стыдно за свой поступок, раз он спит, как младенец.

— К щиткам выходила. У меня в комнате свет вырубило, а мне перевод доделать нужно. — Недовольно бормочу, не глядя на него.

— А… — Он трет глаза, кивая. — Инга…

Хочет еще что-то сказать, но я резко обрываю.

— Давай завтра. — Скрываюсь за дверью своей комнаты.

Уснуть мне удается в пять с небольшим. Я сплю беспокойно, постоянно просыпаюсь. Мне снова снится кошмар.

Я стою посреди залитой солнцем комнаты. На окнах шторы и цветы в горшке. Здесь уютно и тепло. Я знаю, что одна в доме. У моих ног лежат рыжие волосы. Они длинные и блестящие как у Рапунцель, тянутся через весь дом. Я иду по их следу. Выхожу из комнаты, иду по коридору, спускаюсь по лестнице и захожу в большой зал.

Здесь холодно и сыро. У ног стелется туман, и я с трудом вижу сквозь него рыжие волосы. Они ведут к сундуку, который стоит посередине зала. У меня бегут по коже мурашки, но я медленно иду к сундуку. Знаю, что нужно остановиться. Знаю наперед, что увижу, но все равно продолжаю идти. Останавливаюсь над ним и мучительно-медленно поднимаю тяжелую крышку. Вижу скрючившееся на дне тело и кричу.

А потом я просыпаюсь в поту, пытаясь отдышаться. И так повторяется примерно пару раз в месяц.

12

Хватаю ртом воздух и пытаюсь привести в порядок дыхание. Обнимаю себя руками за предплечья, поглаживая. Это не очень помогает.

События вчерашнего дня не желают укладываться в голове. От того и настроение откровенно паршивое.

За окном светло. Погода не радует. Я бреду на кухню. К счастью, Кости дома не оказывается. На столе стоит завтрак, заботливо прикрытый клетчатым полотенцем, и лежит записка с извинениями.

Хорошая попытка, но нет.

Заглядываю в Настину комнату: Костины вещи и ноутбук на месте, это значит, он пока не надумал уехать домой. Меня разочаровала даже не его выдумка с дурацкими сообщениями, а двуличие и недоверие. О какой дружбе может идти речь без того компонента? Как можно врать прямо в лицо, изображая заботливого друга. Мне не понять.

Умываюсь, размышляя, кому я вообще в своей жизни доверяла: Насте, маме, бабушке, Ане и Роберту. Признаюсь, что и забота Федорцова вызвала в моей душе странное оживление, напоминающее надежду. Надежду на его порядочность и небезразличие.

А компромат? На кого из бизнесменов нет компромата? Если очень постараться, то всегда можно что-то нарыть.

Еще несколько недель назад я считала Марка бездушным абьюзером, а теперь пытаюсь оправдать его. Убираю зубную щетку в стакан и качаю головой своему отражению.

— Инга-Инга, вот что теперь делать? — спрашиваю себя вслух.

Для начала — завтрак. Костя пожарил отличную яичницу и сделал овощной салат. Судя по тому, что еда еще теплая, ушел он совсем недавно. Я ничего не слышала. Сплю обычно очень чутко. Наверное, приснившийся кошмар меня совсем поглотил.

Вспоминаю, что у Антошки сегодня веселые старты, и это значит, что мне нужно до обеда успеть перевести три страницы. Мою посуду и выглядываю в окно. Мою «охрану» по-прежнему не видно.

Ставлю на письменный стол стакан с водой, включаю гирлянду и принимаюсь за работу.

Когда подходит время, я надеваю спортивный костюм, собираю волосы и, плюнув на косметику, собираюсь в школу. С собой прихватываю сменку, как в школьные времена.

Сегодня ветрено и дождливо. Похоже, теплые деньки закончились. Мне лень возвращаться за зонтом, да и время не позволяет. Ненароком думаю, не должны ли парни меня возить? Не все же им таскаться по пятам. Но решив, что могу нарваться на очередную порцию «комплиментов», бегу к остановке.

В школе царит привычная, для подобного заведения, обстановка: дети орут и носятся по коридорам, старшеклассники тусуются у столовой, учителя с недовольными лицами собираются у учительской. Во вторую смену не так много людей, поэтому коридоры кажутся просторнее.

Быстро нахожу нужный класс.

— Инга, привет! — радостно скачет Антошка и пытается меня обнять.

Пытается, но не решается. У него есть проблемы с тактильностью: может, это врожденное, а может, последствия обстановки, в которой он вынужден расти.

— Привет. — Треплю его по волосам.

Почему-то на ум приходит ассоциация с Робертом. Совсем недавно он также, почти по-отечески, трепал меня по голове.

Антошка красный, с налипшими ко лбу волосами.

— Я сейчас переобуюсь, и ты покажешь мне, куда идти, хорошо?

Антошка кивает. Он радостно дергается в предвкушении веселья. Посматривает на меня, а сам пытается хлопнуть ладошкой мальчишку в синей олимпийке. Тот, смеясь, уворачивается.

Затем мы детско-родительской толпой, во главе с учителем в старомодных очках спускаемся в спортзал.

Два часа я скачу в мешках, бегаю и ползаю, вытирая толстовкой пол.