Эпоха великих реформ. Исторические справки. В двух томах. Том 2 - Григорий Джаншиев

Вслед за открытием московских судебных установлений стали открываться провинциальные окружные суды осенью 1866 г. Большая и оживленная борьба происходила между уездными городами из-за чести и преимущества иметь у себя окружный суд. Особенно горячая полемика завязалась между представителями Белозерска и Череповца. Этот спор, как равно и другие, Д. Н. Замятнин решал на месте после тщательного ознакомления с географическими, топографическими и судебно-статистическими данными[81].

Местные общества, относясь с полным сочувствием к предстоящему открытию нового суда, не скупились на материальные пожертвования, вследствие чего расходы казны были значительно сокращены.

Сенатором Гольтгоером были открыты в ноябре 1866 г. окружные суды: Новгородский, Белозерский[82], Устюжский[83], Псковский[84].

Старшим председателем Московской судебной палаты, сенатором В. П. Поленовым, были открыты окружные суды: Владимирский, Ярославский, Рыбинский, Кашинский, Калужский, Рязанский, Тульский, Тверской, Ржевский[85].

III

К концу 1866 г. новый гласный суд со всеми новыми и невиданными дотоле принадлежностями, судом присяжных, мировым судом, адвокатурою и пр. уже действовал в десяти губерниях двух судебных округов. Новые формы суда, с уравнением всех пред лицом закона, с гуманным отношением ко всем и с сугубым снисхождением к случайно впавшему в преступление, производили громадное воспитательное впечатление на народ и общество, привыкшее дотоле видеть явную поблажку людям сильным и богатым со стороны подкупленных либо запуганных судей, или бессилие закона и судей пред запирательством ловкого мошенника и душегубца.

С понятным любопытством и затаенным вниманием следило правительство и печать за тогдашними процессами. Залы судебных заседаний в столицах и в провинции ломились от напора слушателей, жаждавших посмотреть на новую обстановку и формы гласного и человечного суда. Каждая новая прокурорская и адвокатская речь составляла событие дня. Все газеты того времени переполнялись судебными отчетами. Даже дамы в салонах говорили о новых казусах, новых разъяснениях кассационной практики.

И общество, и правительство как бы упивались замечательным успехом нового дела, в особенности суда присяжных, с которым соединялось столько дорогих чаяний, но которое внушало столько опасений, по-видимому, очень основательных.

Уже в своем первом – и увы! последнем – всеподданнейшем отчете о деятельности новых судебных учреждений министр юстиции, Д. Н. Замятнин, с справедливою гордостью упомянул о громадном успехе открытых мировых учреждений[86].

Отметив затем плодотворную деятельность общих судебных учреждений, отчет продолжает: «И здесь глубокое сочувствие всех сословий к судебному преобразованию выразилось в том напряженном внимании, с которым присутствующие при судебных заседаниях публика следит за ходом дела пред судом. Быстрота решения дел при соблюдении всех необходимых форм судопроизводства производила как на присутствующую публику, так и на участвующих в деле лиц, поразительное впечатление».

Сильно ошибся бы тот, кто принял бы приведенную оценку отчета за плод официального оптимизма и столь распространенного у нас пристрастия к учреждениям «своего» ведомства. Лучшим доказательством справедливости приведенной характеристики может служить отзыв о новых судебных учреждениях, появившийся из «чужого» лагеря. Вот этот отзыв, помещенный в «Северной Почте», официальном органе Министерства внутренних дел (рядом с этим официальным панегириком шло от двуличного П. А. Валуева то противодействие, о котором упоминается выше во главе Х). «Благодетельные последствия судебной реформы, – писали в конце 1866 г. в названной газете, – одинаково признаются всеми без исключения правительственными ведомствами и свидетельствуются губернаторами всех губерний, где уже введены новые судебные установления».

Не трудно представить себе тот горячий энтузиазм, с которым общественное мнение приветствовало официальное удостоверение блистательного успеха новых судебных учреждений. Самым красноречивым выразителем благодарного общественного мнения выступили «Московские Ведомости». «Поистине, едва верится, – с непритворным умилением восклицал будущий зоил нового суда М. Н. Катков в статье 28 марта 1867 г., – чтобы в столь короткое время так крепко и так успешно принялось дело столь важное и столь мало похожее на прежние наши порядки, начиная с основной мысли и до мельчайших подробностей. История не забудет, – так заканчивал он статью, – ни одного имени, связанного с этим великим делом гражданского обновления России».

Какою ирониею звучит этот благородный и идущий от сердца панегирик новому суду, когда сопоставишь его с теми бесчисленными злостными инсинуациями, с тем систематическим бросанием грязи, которое усвоил себе впоследствии тот же Катков в союзе с гонителями святых начал правды и справедливости, положенных в основание судебной реформы. Однако это безостановочно возобновляющееся в известной части печати поругание основ нового суда должно, по справедливому замечанию гуманного французского поэта, не умалить, а усугубить уважение к ним в глазах истинных их почитателей:

Храм поруган нечестивой,Святотатственной рукойИ стоит он молчаливыйИ печальный, и пустой…Все бегут толпой из храма,Но служитель верный в нем,Гуще клубы фимиамаОн вознес пред алтарем.У поруганной святыниВесь простерся он во прах,Горячее, чем до ныне,Веры жар в его мольбах!

Глава двенадцатая

Введение мирового суда

(Справка к 30-летию)

Если судебная реформа вносит к нам действительное, живое право на место призрака права, то мировой суд вносит право в такую сферу, где не существовало и призрака права, даже и понятия о возможности права.

I

17 мая 1866 г. открыты были в Петербурге и Москве первые в России мировые судебные учреждения, и таким образом ныне (1896) исполнилось первое тридцатилетие со дня существования этого, еще так недавно столь популярного в правительственных сферах и столь симпатичного народу института, находящегося теперь далеко не в завидном, скажем прямо, в тяжелом положении. Упраздненные или находящиеся накануне упразднения мировые учреждения, как и все вообще учреждения, выходящие из моды, нередко и особенно в последнее время делались предметом явно несправедливой и пристрастной критики, не признающей за ними никаких заслуг и представляющей в самом извращенном виде смысл и цель учреждения мирового суда и значение выполненной им крупной культурной миссии. Какие бы превратности ни ждали в будущем мировые учреждения, уяснить и отметить их историческую роль в прошедшем столько же дело исторической справедливости по отношению к ним, сколько и практической необходимости в интересах правильного ориентирования в явлениях современной общественной жизни.

Благодаря тому систематическому игнорированию подлинной истории нашего современного судоустройства, которое составляет отличительную черту нынешних злостных критиков нового суда, стала беспрепятственно гулять созданная больным воображением невежественных консерваторов басня, будто наш выборный мировой суд есть не что иное, как осуществление самой крайней демократической программы à la Руссо, осуществленной радикалами 60-х гг. в разгар либеральных увлечений, на место благоразумных предположений гр. Д. Н. Блудова[87]. Между тем история нашего процесса показывает, что первая мысль об учреждении у нас «мировых судей» (juge de paix) возникла еще в 1826 г. и была впервые предложена председателем Государственного совета гр. Кочубеем[88].

Но, оставляя в стороне вопрос о разыскании отдаленных корней нашего мирового суда, достаточно для разъяснения дела обратиться к эпохе, непосредственно предшествовавшей составлению Судебных Уставов. В томе TV Дела о преобразовании судебной части в России мы находим записку гр. Блудова, где он с полною откровенностью объясняет причину и цель учреждения мирового суда. «Основанием предложений об учреждении судей мировых, – говорится в Записке 1859 г., – были два важных обстоятельства: уничтожение крепостного состояния и решительное отделение власти судебной от административной. Доселе крестьяне помещичьи, составляющие почти половину крестьянского населения, не имели никаких дел гражданских, и не было повода учреждать гражданские суды для разбирательства споров по имуществам движимым незначительной цены, как сие установлено в отношении к маловажным проступкам, кои предоставлены ведению полиции. Но когда в одно время предполагается (это писалось в 1859 г.) не только освобождение от крепостной зависимости, но и устранение полиции от всякого вмешательства в дела судебные, то власть и деятельность становых приставов необходимо заменить судебным установлением, которое будет гораздо полезнее, ибо оному можно вверить и ведение маловажных гражданских дел. Во всех хорошо устроенных государствах существуют такие судебные лица и места; они тем в особенности полезны, что споры в оных оканчиваются большею частью примирением или решаются всегда сокращенным порядком, всего чаще при первой явке сторон, на основании словесных между ними объяснений, без издержек»[89]. Таким образом, уже в 1859 г. были намечены гр. Блудовым, этим авторитетнейшим в глазах противников нового суда государственным человеком, основные черты мирового института.