Встречи на берегах Ёдогавы - Анатолий Мамонов

«Главное, что пронизывало все его существо, — это любовь к людям, любовь к будущему, — говорится в по слесловии к избранным стихам поэта. — Что же касается произведении, созданных Огума за короткую жизнь то кажется, за десять послевоенных лет еще не поя вился человек, который был бы его достойным преем ником».

Эти слова были написаны 15 августа 1955 г., ровно через десять лет после того, как Япония заявила о своей безоговорочной капитуляции. Огума не дожил до того времени, когда вышли из тюрем оставшиеся в живых его товарищи по оружию.

Он прожил всего тридцать девять лет. Родился за шестнадцать лет до Октябрьской революции и умер на кануне Пирл-Харбора, в 1940 г., когда Японская империя с помпой отмечала две тысячи шестьсот лет своего существования.

После войны в Японии началась новая жизнь произведений Огума. Любители его поэзии получили и полное собрание его стихов и избранное. Художественное и политическое значение творчества Огума огромно, а наследие его достаточно обширно. Его мужественная и гордая лира звучит все громче и громче.

Слава приходит к поэтам по-разному: реже — при жизни, чаще — посмертно. Огума мог лишь угадывать будущее признание. Мечтавший в юности написать столько книг, чтобы, сложенные стопкой, они оказались вровень с ним самим, Огума выпустил всего две книжки: «Сборник стихов Огума Хидэо» и «Летящие сани». Третий сборник — «Кочевники» — был издан после смерти поэта.

«Я умираю, так и не увидев солнца», — говорит Хандзо, герой романа писателя-классика Симадзаки Тосона «Перед рассветом» (1935). Эти слова мог повторить и Огума: в его время, казалось, даже солнце в стране было упрятано за решетку. Верно сказано в упомянутом послесловии: «Судьба поэзии Огума и его книг в точности отражает судьбу и страдания, через которые прошел японский народ».

Отец поэта, выходец из крестьян, был бедным портным, и семья еле-еле сводила концы с концами. В четырехлетием возрасте мальчик лишился матери. «С детства я сам заботился о себе», — писал впоследствии Огума. будущему поэту удалось окончить лишь восемь классов: началась трудовая жизнь. Кем только ни приходилось работать! И кузнецом, и сторожем, и рыбаком… Он собирал морскую капусту и рубил дрова, подковывал коней и писал очерки для местной газеты. Жизнь была его главным и единственным университетом.

Из родного города Асахигава в 1925 г. Огума приезжает в Токио. Столица встречает его, как злая мачеха — пи пристанища, ни работы. Огума возвращается домой, по не теряет надежды снова оказаться в столице. Второй раз в Токио ему повезло: он устраивается работать в кузницу.

Жизнь идет вперед. Огума-кузнец бьет по наковальне молотом, а Огума-поэт слагает стихи:

Не трепещи от страха, конь,И не храпи, мой друг,Ведь я кузнец!Когда к твоим копытамЯ прикасаюсь огненным железом,Живой дымок струится…Да, я жесток,Ведь я кузнец!

К концу 20-х годов имя Огума приобретает известность. Он автор многих стихотворений, детских рассказов, очерков, зарисовок, один из создателей литературного журнала «Энто» («Круглая шляпа»). Творчество Огума удивительно многообразно: он пишет сатирические стихи и стихи о любви, выступает за равноправие женщин и призывает к революции…

Кто имел силу пережить, тот должен иметь мужество помнить, — писал Герцен: Огума же не только помнил о прошлом — о горькой жизни в нужде и голоде, он говорил об этом во весь голос. Его поэзия была исполнена пафоса борьбы, его стихи «вносили бодрость в литературу того времени, в которой начинал ощущаться дух пораженчества».

Об Огума можно сказать словами Китамура Тококу, революционного поэта конца XIX века: «Человек рожден для борьбы, но бороться надо не ради самой борьбы, а потому, что в жизни есть вещи, против которых нужно бороться. Бороться можно мечом, можно и кистью, и тогда кисть не отличается от меча». Сам Огума раскрывает свое жизненное кредо в стихотворении «Действительность канатоходца»:

Умирая, Гоголь просил:«Лестницу… лестницу…»Мопассан зыдыхался!«Темно… темно…»Байрон кричал:«Вперед!., вперед!..»

Те словаУходящих из мираМогут выбрать живые.О живые, возьмите любое —Созвучное вашему сердцу!ЯВыбираюПредсмертный клич —Зовущее словоБайрона!

Огума прекрасно знал жизнь, видел ее исторические закономерности. Верность правде жизни, свежесть, сочность поэтической образности делают его творения прекрасными и неповторимыми. Великое соседствует в стихах Огума с малым, непреходящее с мимолетным. Под куполом неба с мириадами застывших в нем звезд слышится плач ребенка и шепот матери, бродит смешной чудак, продающий денежный пепел, тоскуют о счастье суеверные проститутки, едет в Маньчжурию — быть может, на смерть! — бывший босяк, которого распирает радость оттого, что одет он в новехонький казенный мундир.

Все это реальные образы реального японского мира. Огума видит жизнь без прикрас, такой, какой была она для миллионов его соотечественников:

Есть еще люди, воюющие с нищетойБолее страшной, чем настоящая битва…Как же могут жить дальше людиСреди копоти, пыли, мокрот?Слово «любовь» устарело.Слово «ненависть» позабыто.Забыли все, что живут.Забыли, что умереть должны.Просто лишь суетятся,Лишь тяжело живутПод легко плывущими облаками.

Вступление Огума в строй поэтов-борцов совпало с периодом ослабления японского пролетарского движения, однако перо в его руке всегда было разящим мечом. В «Стихах на коне» Огума сравнивает свою жизнь с поединком между полицией и преступником. Поэт с гордостью заявляет, что он — коммунист и не станет трусливо жить на коленях, ибо он в тысячу раз сильнее врагов, у которых против него только одно оружие — репрессии.

«Стихи на коне» — такие пишутся в походе, во время боя, с ними идут в атаку и на штурм — ключ к пониманию мировоззрения Огума. Быть поэтом, в представлении Огума, — значит быть впереди идущих на штурм. Это — программное стихотворение поэта, свидетельствующее о том, что он сумел сохранить верность революционным убеждениям и в условиях жесточайшего террора наступившей «эпохи полумглы», а затем и «эпохи мрака».

Стихи написаны в 1934 г., когда уже не стало Кобаяси Такидзи, погибшего от пыток в полицейском застенке, когда были арестованы главные руководители созданной, по так и не приступившей к деятельности Японской лиги пролетарской культуры, когда под натиском репрессий «чрезвычайного времени» Союз пролетарских писателей принял решение о самороспуске.

1934 год — это начало периода шатаний и разброда, завершившегося для некоторых прогрессивных писателей (например, Хаяси Фусао) прямой изменой пролетарскому делу, переходом на сторону фашизма. Культивируется так называемая свобода творчества (каждый пишет «что хочет» п «как хочет»), отказ от остроактуальных политических проблем времени.

С горечью за отступников пишет Огума в стихотворении «Политика — моя возлюбленная»:

Все так любили, ласкали политику,А сейчас брезгуют ею.Я не сплю до утра, размышляя об этом.И если могу я идти против жизни.Хотя бы единственным словом..Политика, это твоя заслуга!

Корабль пролетарской литературы Японии получил пробоину и накренился. Писатели-отступники, анархистски настроенная интеллигенция, «авангардисты», себялюбцы и трусы — вся эта накипь схлынула прочь. Тем ясней и отчетливей увидели люди подлинных рыцарей революции — пусть немногих, но несломленных, непокоренных. Среди них был и Огума. В этот период творчество его переживает расцвет. «Я — придворный поэт революции!» — с гордым достоинством заявляет Огума.

Во многих стихах поэта воспевается Россия, родина социализма, родина Ленина. Еще в юности Огума был покорен волшебными строками Пушкина. «Я слышал, — вспоминает писатель Ои Хироскэ, — что Юаса Ёсико (известная переводчица, побывавшая в СССР, встречавшаяся с Горьким. — А. М.) устно переводила стихи Пушкина, а Огума тут же очень хорошо перелагал их на японский лад и очень гордился тем, что имел самодельный томик своих переводов стихов русского поэта. Но после смерти Огума я так и не смог узнать, где находятся эти драгоценные переводы из Пушкина».

Поэзия Огума Хидэо испытала благотворное влияние Маяковского. Огума горячо любил Маяковского, считал себя его последователем и учеником. Его памяти он посвятил взволнованное стихотворение «Языком Маяковского».

…Огума Хидэо из тех поэтов, к которым признание приходит не сразу. Я брожу по зеленой траве, окружающей камень-памятник. Издалека доносится отчаянный стрекот цикад: как будто трепещут на ветру сотни флагов. У памятника безлюдно. Он чуть в стороне от оживленной дороги, огибающей озеро. Но ведь и у памятника Пушкину на Пушкинской площади в Москве не каждый день останавливаются москвичи — больше приезжие, туристы. Любовь к поэту — в сердцах соотечественников, в сердцах благодарных потомков.