Собрание сочинений в шести томах т.5 - Юз Алешковский

Меньше всего меня удивило, что увлеченно палачествовал, скажем, Моловский. Хотя еще минуту назад я был уверен, что на кассетке всего лишь модный в наши времена компромат: шлюхи под банкетным столом, в ногах хозяев новой жизни… малолетки обоих полов… гуленьки в бассейнах и так далее…

Но происходившее на экране и преступлением-то трудно было назвать – это было предельно извращенное глумление не только над плотью и душами жертв, но над природой самой Жизни, и поэтому действия бездушного палача, не способного к утолению похоти своего разума, казались мне действиями биоробота, которому один хрен – что гайки закручивать на межзвездной орбите, что, спутав программы, глаз человеку выдавить из орбиты ока. Я с трудом превозмог спазм тошноты и слабость в топталах. А перед «ящиком», скажем, Сукоедов, не старик еще и не урод, отчаянно рукоблудил.

В иной ситуации я, возможно, задумался бы: почему беднягу не «забирают» возбудители более-менее натуральные? Вон во дворе у нас один пенсионер часами стоически набирается на чистом воздухе сеансов от стираных лифчиков и трусиков соседок-двойняшек…

Пришлось обломать жалкий кайф рукоблуда ударом ребра ладони по хребтине. На экран не глядя, вытаскиваю из видика кассету. Пока шантажист не очухался, шаманаю по полкам: не ошибся ли я кассетами? Проверил некоторые – все они были из других опер и балетов – невинные по сравнению с тем адским зрелищем оргии на чьей-то обалденной яхте… в вечной зелени садовых лабиринтов заморского имения, снятых с вертолета… в сауне… всего такого, думаю, явно не хватало некоторым оригиналам, стесненным режимом несвободы телодвижений во времена застоя. А тут еще финансовый кризис вслед за мужским климаксом грянул – беда, один урод предать другого спешит, дав ночи полчаса…

Я так был потрясен и в таком пребывал бешенстве от мельком увиденного, что еще не успел осознать, как самто я попал и во что именно вляпался, довольно бездумно клюнув на котлы и на бабки, точней, на кучу премилых возможностей…

Технику свою я оставил на месте. Не стал приводить вырубленного типа в чувство ни с чем не сравнимой тоски, уже над ним витавшей. Он сам в него пришел, еще до выхода моего из подъезда. Я услышал глухой выстрел. В последний момент, хоть и рассеян был, успел прочитать на общем почтовом ящике настоящую фамилию покойника: Головин. В тот же миг я и подумал о своей собственной участи.

4

Довольно бздилогоннная тревога и страх, что я теперь повязан с нелюдью, видимо, настолько меня оглупили, что я начисто забыл о смертельной опасности. То есть я вел себя так, как зверюшки, шоссейку или рельсы ночью перебегающие. Они глухи к сигналам инстинкта сохранения жизни только потому, что не реагируют на иноприродное, – на громче громов и молний небесных рычащую и сверкающую технику, на автомашины и электропоезда. Может быть, думаю, точно так же и человечество относится без опаски ко всему, общую гибель ему сулящему? Вот ведь и я, отмахнувшись от умных опасений души, вляпался в отношения с нелюдью. Мне надо было все как следует обдумать, сделать надо было выигрышными свои игровые ходы, а потом уже действовать так, чтобы и наживку съесть, и на крючок не подсесть. А теперь…

Я позвонил Моловскому. Сухо дав понять, что все о’кей, назначил встречу в кафе. Поздороваться я с ним, мудак, не смог чисто физически, глупо тем самым высветив перед этой падалью настроение свое, порожденное наличием информации. Это была первая моя роковая ошибка. Затем я молча же передал пакет с кассетой. Моловскому, показалось мне, было не до моих настроений. Кассету он внимательно осмотрел, выискал на ней какую-то мету, с благодарной улыбкой сказал: «Она… Ах, Сукоедов, Сукоедов…», вздохнул так, как вздыхают при удачной и окончательной от чего-то ужасного освобожденности, и вручил мне пакет с остальными бабками.

Глаза Моловского скрыты были за темными стеклами очков. Ход его мыслей мстительно зловещих был мне ясен. Он уже обдумывал, как грохнуть бывшего друга, а потом скорей всего и меня. Такие монстры стараются избавиться от всех потенциальных свидетелей.

Тем не менее, встав из-за стола, я вновь допустил ошибку. Я глупо подумал, что выгодней действовать в открытую: «Это, говорю, лишнее, Сукоедов уже в астрале. По собственному, так сказать, желанию». «Вот как… благодарю за хорошую новость. А это вам от меня обещанный презентик».

Если бы я сделал вид, что часики меня радуют, взял бы их и сказал «спасибо», то, возможно, все было бы в порядке. Но я не в силах был взять уже снимаемый с лапы палача дорогой подарок. Не мог. Это вовсе не было демонстрацией. Уходя, я с инстинктивной брезгливостью отвернулся от поганой этой нелюди. Подтвердил, тупость, что успел заглянуть в кассету, что стала мне известной суть дела, – засветился. Попробовал было пофинтить, заметив мимоходом и без объяснений, что подарок мною не заслужен, но было уже поздно. Моловский весело заметил, что, наоборот, как сыщик и исполнитель, я достоин еще более ценного подарка, а в будущем он надеется снова подкинуть мне щепетильное дельце. До встречи, еще раз благодарю – вы мой спаситель…

Иду домой, ненавидя себя как последнего ублюдка. Просто отплевываюсь от общения с нелюдью и отказываюсь понимать причины существования ее на Земле. Сука, думаю, мне бы не спасать тебя, а удавить собственными руками, ибо ты недостоин ни следствия, ни суда, ибо необходимость немедленного уничтожения тебе подобных – очевидна. Жалею, жалею, что собственноручно не привел в исполнение сей справедливый приговор, он по душе пришелся бы и нормальным людям, и трижды проклятой нашей жизни…

Жизнь-то – хрен с ней, думаю, с такой вот жизнью на Земле. Если честно, то мне и жить расхотелось. Тошно было думать и о том, что нелюдь эта могла существовать и до перестройки. Мочите, глушите, заваливайте, я этого достоин. Одно хорошо: никто из моих людей не попал в поле зрения нелюди.

Только на следующий день заметив охоту, на меня начатую (возможно, заранее подготовленную) и что намертво заказан, – я перестал гнать соплю, взбесился и поклялся не дать свинцовой пульке себя опередить.

Собственно, и не смерти я испугался, а мелькнула в башке моей бестолковой вполне нормальная мыслишка насчет того, что шобла Моловского превратит меня сначала в героя одного из своих ужасающих фильмишек, что попытают сначала изощренно, падлы, – так попытают, что буду молить избавить меня от пыток. Вида не подаю господам, безусловно следящим за мною, что мне, зайцу, известно о начале травли.

В детали входить не буду, но как-то маневрирую в толпе, в метро, на улице и в подъезде для лишения убийц момента неожиданности. И вообще, решаю живым не сдаваться. Это придало мне злой и веселой силы, это уже было моим преимуществом в травле.

Вот еще одна моя глупость: не подстраховался я, не приделал Моловскому свои заячьи уши, не посадил ему на хвост пару бывалых оперов. Уже прищучил бы монстра, обезвредил бы сволочь по-тихому и премило резвился бы на лужке с лопоухой своей зайчихой. Впрочем, на какие шиши резвился бы я? На грязные эти бабки, что ли?

Вот тут-то меня и осенило! Звоню Моловскому. Повезло. Взял, гад такой, трубку, взял. Спокоен, но, видать, предельно насторожен. Времени, мрачно втолковываю мало и у вас, и у меня. Мы оба попали. Действую вынужденно. Раз имел глупость связаться с вами и случайно, повторяю, случайно увидеть ваши дьявольские забавы, то был бы кретином, себя не подстраховав. Правильно? «Пожалуй, – отвечает. – Что дальше?»

Решаю, говорю, свалить ко всем чертям из слишком свободного нашего Отечества. Поищу несвободы в тиранической стране какого-нибудь континента. И, откровенно говоря, помолюсь в изгнании, чтобы поскорей хватанул вас рак простаты или мозга. Пока что улаживаю дела. Дней пять в городе меня не будет. Так что не охотьтесь, дайте вашим гончим дух перевести. Вам вынужденно придется отвалить мне за единственную копию больше, чем, скажем, Сукоедову, а мне вынужденно принять большие эти бабки. Жить-то, согласитесь, надо, несмотря на вампиров вроде вас. Дома меня нет и не будет. Словом, мы ведь с вами не маленькие. Вернувшись, дам знать, готовьте ровно лимон, но без всяких шуток в момент совершения моей с вами гнусной сделки. Поскольку травите вы меня, а не я вас, то я, а не вы, диктую условия встречи и обмена баш-на-баш, устраивает?..

– Вполне. Правда, странновато, что, владея такою вот уликой, вы не действуете официально.

– Лет восемь-десять назад – именно так я и действовал бы. Сегодня опасаюсь, что вы и ваши подельники подпалите ментовку вместе с этой кассетой и ментами, если, конечно, не выкупите ее у них лимона за три. Чуете разницу?

– Ваша скромность удивительна. А я ведь вас имел за полного мудака. Жду звонка, согласен…

О’кей, клюнул, выродок!!!.. Риск, что Моловский немедленно свалит вместе с кассетой, скажем, в Париж, был минимален. Только тюрьма или смерть могут помочь этим выродкам завязать с ихним нелюдским хобби. А за бугром – где это за бугром развернется он так, как в джунглях нашинского беспредела?..