Дело Николя Ле Флока - Жан-Франсуа Паро

— Мы это хорошо знаем, — ответил Бурдо. — Думаю, нам пора расставаться: уже поздно. Как вы сюда добирались?

— Меня ждет кабриолет, — ответил палач, — на месте кучера сидит один из моих помощников.

— А ему можно доверять?

— Как мне самому.

Когда Бурдо и Сансон, повернувшись к нему спиной, направились к двери, Николя подошел к столу и, прикоснувшись двумя пальцами к губам, приложил пальцы к тому месту, где под тканью мешка скрывалась голова. Понурившись, он постоял немного, потом встрепенулся и быстро догнал своих товарищей, медленно поднимавшихся по лестнице. Когда они проходили мимо папаши Мари, привратник с любопытством взглянул на переодетого Николя.

— Дорогой Сансон, — поспешно произнес Бурдо, — сделайте одолжение, подвезите нашего секретаря, господина Дезале, на улицу Сен-Дени; вам, это, кажется, по дороге.

— С удовольствием, — ответил Сансон, увлекая Николя к своему экипажу.

Дорогой комиссар не сумел найти подходящих слов для поддержания незамысловатой беседы. Сансон же, со своей стороны, уважая его молчание, прикрыл глаза и сделал вид, что дремлет. Напротив съезда с моста Менял кабриолет свернул на улицу Тровакидюр, по улице Сонри обогнул Шатле и поехал по улице Сен-Дени. Этим зимним вечером Париж словно вымер. Даже рынок и кладбище Невинных, эти наиболее оживленные уголки столицы, можно было распознать только по смрадному зловонию, исходившему оттуда, несмотря на холодную погоду. Постепенно стекла кареты запотели от дыхания. Последовав примеру Сансона, Николя закрыл глаза, и тотчас перед ним замелькали жуткие картины вскрытого тела вперемежку с образом его любовницы во всем блеске ее красоты. Внезапно он вспомнил одну деталь, подмеченную им еще при вскрытии. В тот вечер Жюли принимала у себя мужчину… И, если верить анатомам, не только принимала, но и была с ним близка. Она обманывала его. Задним числом он ощутил боль, хотя надеялся, что горечь от этого открытия рассеет печаль утраты. Напрасно: два чувства — горькая печаль и яростный гнев, коего заслуживало предательство, соединились, но не объединились. В голове крутился бесполезный вопрос: что бы он сделал, если бы застал Жюли в объятиях соперника? Честно говоря, ответа на него он не знал, и эта неуверенность терзала его, угрожая довести до безумия. Он глубоко задышал, пытаясь обрести спокойствие и безмятежность духа, необходимые полицейскому комиссару, ведущему расследование.

Из-за своего маскарада Николя не мог внести лепту в обсуждение результатов вскрытия. Однако у него в голове выстроилась достаточно четкая гипотеза. Пустой желудок госпожи Ластерье имел свое объяснение. Чтобы не подогревать свой бурный темперамент, Жюли никогда не ела мяса и ненавидела курицу, особенно курицу по-антильски, с острым соусом. Яйца и молочные продукты, фрукты, овощи и сезонные салаты составляли основную ее пищу. Поэтому тарелка, оставленная у изголовья кровати, никак не могла предназначаться ей. Следовательно, она была не одна, и кусочек курицы принесли для утоления голода временного любовника. Николя знал, что курицу по-антильски обычно готовили к его приходу, и, возможно, кто-то таким образом хотел сказать, что комиссар провел часть ночи со своей любовницей. Такой ход предполагал доскональное знание обычаев дома, а целью, совершенно очевидно, являлось выставить его в качестве главного подозреваемого — на тот случай, если будет доказано отравление. Нет, в несчастный случай он не верил. Слишком много ниточек, соединяясь одна с другой, постепенно сплетались в большую паутину, где суждено запутаться бессильной жертве невидимого и таинственного хищника.

Обстоятельства складывались наихудшим образом. С некоторых пор королевское правосудие расценивало отравление как наиболее тяжкое преступление и карало отравителей особенно сурово. До сих пор все помнили о целой цепи отравлений, случившихся в царствование Людовика XIV. Тогда король жестоко наказал преступников, дерзнувших преступить основной закон природы, особенно когда выяснилось, что отравители нашли прибежище даже на ступенях трона. Николя знал, какими методами ведется следствие по делам об отравлении, равно как и будущий приговор: сначала пытки, потом костер и посмертное бесчестие. Он вспомнил, как в его родной Бретани подозреваемого в отравлении допрашивали, помещая его ноги в башмаки, наполненные серой; мало кто выдерживал такую жестокую пытку.

Миновав заставу Сен-Дени, экипаж покатил по левой стороне бульвара до перекрестка с улицей Пуассонньер. По дороге Николя обратил внимание на массивное здание дворца Меню Плезир, возле которого завтра ему предстояло встретиться с Бурдо. Подъезжая к улице Анфер, где стоял дом Сансона, Николя как истый парижанин размышлял, каким загадочным образом в Париже оказалось две улицы с одинаковым названием: одна неподалеку от центра, в квартале Монпарнасс, а другая в пригородном квартале, именовавшемся Новой Францией, где новоиспеченные буржуа активно застраивали участки вокруг территории монастыря Сен-Лазар. На дороге, прилегавшей к монастырским владениям, в последнее время участились несчастные случаи, о чем в свое время докладывали Сартину.

— Взгляните, — произнес Сансон, чья мысль устремилась в том же направлении, — какой здесь опасный уклон. А ведь по этой дороге в Париж каждый день везут и несут на рынок свежие овощи. Здесь постоянно ходят женщины с большими тяжелыми корзинами за плечами, и не проходит и недели, чтобы кто-нибудь из них не упала и не сломала руку или ногу, потому что тут всегда либо грязь, либо лед. Вдобавок здешние пешеходы постоянно рискуют угодить под колеса проезжающих экипажей.

— Мне об этом прекрасно известно, — горестно вздохнул Николя. — Но монахи отказываются соорудить на свои средства нормальный тротуар для пешеходов.

Николя не раз слышал, как Сартин, масон и вольтерьянец, поносил владевшую миллионами конгрегацию лазаристов, которой принадлежала пара десятков парижских улиц и около двадцати пяти деревень в окрестностях столицы; однако члены конгрегации «оплакивали каждое экю, которое приходилось отдавать на благотворительность и благоустройство».

Пока он размышлял, экипаж подкатил к ограде добротного дома, и помощник палача, соскочив с козел, постучал железным молотком в ворота. Вскоре ворота распахнулись, и коляска въехала на вымощенный камнем двор. Сансон пригласил Николя следовать за ним, и, преодолев несколько ступенек, они вошли в дом. Впервые за последние два дня на Николя снизошло чувство покоя, словно кто-то, проникшись состраданием, заключил его в надежные и крепкие объятия. В доме пахло деревом и хорошим воском. Париж с его преступлениями остался далеко позади. Возле лестницы стояли два мальчика. Старшему, исподлобья взиравшему на незваного гостя, было лет восемь; он обнимал за плечи младшего брата, и весь вид его говорил, что он готов встать на защиту малыша. Видимо, гости в этот дом приходили крайне редко, поэтому любое появление незнакомца воспринималось детьми как покушение на привычную жизнь семьи. Сбросив плащ, Сансон окинул насмешливым взором костюм своего гостя.

— В этих лохмотьях вы, похоже, напугали моих сыновей, — произнес он. — Дети мои, позвольте представить вам моего друга. И пусть его внешний вид вас не пугает, ибо за ним скрывается истинный кладезь добродетелей. Ему необходимо было проникнуть в дом незамеченным. Не бойтесь, он переоденется. Сударь, позвольте вам представить Анри и Габриэля. Ну же, дети, обнимите своего отца!

Окинув недоверчивым взглядом загадочного гостя, дети церемонно поклонились, а потом, не выдержав, бросились к отцу и стали обнимать его и осыпать поцелуями.

— Довольно, довольно, не так бурно! А теперь бегите и предупредите вашу матушку, что у нас гость. А я тем временем покажу нашему гостю его комнату.

Жестом пригласив Николя следовать за ним, Сансон поднялся по лестнице и ввел гостя в уютную комнатку, обставленную со всем доступным деревенским комфортом и тотчас пробудившую у комиссара воспоминания детства. Затем хозяин вышел и вскоре вернулся с чулками, рубашкой, кружевным галстуком и серым фраком; хотя фрак оказался немного великоват, тем не менее он вернул Николя его природное изящество. Помощник палача принес кувшин с горячей водой и поставил его на туалетный столик, рядом с которым высилось зеркало-псише на колесиках. Вылив воду в фарфоровую полоскательницу и смыв с лица слой покрывавшей его пыли, Николя взглянул в зеркало и не узнал себя. Переживания резко состарили его лицо: положили трагические тени под глазами, выявили новые морщины и подчеркнули старые шрамы, приобретенные им как в озорном детстве, так и за годы полной опасностей взрослой жизни.

Сансон зашел за ним, чтобы сопроводить в столовую. На пороге, в саржевом платье гранатового цвета, с надетым поверх крахмальным передником, стояла пухленькая женщина. Увидев Николя, она неумело поклонилась, сопроводив поклон милой улыбкой. Благодушное лицо ее, обрамленное белоснежными кружевами чепчика, излучало доброту. Чуть постарше Сансона, она смотрела уверенно, и движения ее отличались властностью. Николя сразу понял, кто правит бал в этом доме, и кто из супругов играет в нем первую роль.