Бусы из плодов шиповника - Владимир Павлович Максимов

ведь там с Петром и девочками почти двадцать лет прожили в Сибири. Сначала в Читинской, а потом в Иркутской области, – будто о чем-то сожалея, глубоко вздохнула она. – Галина с Ларисой у нас обе в Иркутске родились, так что мы с вами, можно сказать, земляки, – закончила Евгения Ивановна, поспешно обернувшись к плите, на которой что-то зловеще зашипело.

– Ну, давай, земляк, по рюмочке коньяка хлопнем за знакомство да закусим чем бог послал, – предложил Петр Ефимович, садясь на угловой диванчик к столу, спиной к окну, задернутому теперь красивыми, яркими шторами.

Мы выпили, закусив коньяк дольками лимона с сахаром и маслинко и такими же тонко нарезанными, почти прозрачными, дольками балыка. Так что бог послал Петру Ефимовичу, на мой взгляд, весьма отменную закуску.

– Сейчас уже жаркое будет готово, – предупредила от плиты Евгения Ивановна и спросила: – А где Галина-то?

– Пошла в свою комнату пристроить подарок, – ответил я.

– А что за подарок, если не секрет? – снова наполняя наши рюмки, из початой нами с Галиной и Ларисой в обед бутылки, спросил Петр Ефимович, озорно подмигнув мне, как это делала Лариса.

– Кактус, – ответил я.

– О-оо-о! – со значением, улыбнулся отец Галины, подняв свою рюмку и жестом предлагая выпить. – Цветущий небось? – добавил он. И, выпив рюмку, закончил: – Не думал что все так серьезно у вас…

Вскоре в кухню вошла Галина. Она была в красивом (уже другом, не том, что днем) домашнем халате.

Галина помогла матери разложить по тарелкам жаркое, и они тоже подсели к столу. Галя – рядом с Петром Ефимовичем на диванчик, а мы на табуретки, стоящие ближе к плите.

– Женушка, ты там рядом с выключателем сидишь. Погаси, пожалуйста, верхний свет. В глаза бьет, – попросил Евгению Ивановну супруг. – Пусть только боковушки светят. Так как-то уютнее, – продолжил он, когда верхний, действительно очень яркий, свет был погашен. – Помнишь, как мы с тобой в Чехословакии, в каком-то старинном средневековом замке в горах, при таком же вот интимном освещении обедали? – спросил он Евгению Ивановну, со значением посмотрев на нее.

– Помню, Петя. Как не помнить, – ласково отозвалась жена.

– По рюмочке коньяка выпьете? – спросил Петр Ефимович женщин.

– Я не буду, – отказалась Евгения Ивановна.

– А я выпью вина, – ответила Галина. – Есть у нас сухое красное вино? – спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь.

– У нас все есть, кроме денег и счастья, дорогая доченька, – шутливо ответил Петр Ефимович, протягивая руку куда-то вниз, и доставая из шкафчика под окном бутылку красного вина «Каберне». – А ты чего такая хмурая? – поинтересовался он. – Что-то не так?

– Все так, – не очень любезно, ответила Галина, подставляя свой фужер отцу, успевшему уже вытащить пробку из бутылки с вином.

Мы втроем выпили, и мне снова, как и сегодня днем, стало так хорошо, тепло, уютно в этой небольшой, но очень уютной кухоньке, среди этих прекрасных людей, будто я прожил вместе с ними много счастливых лет…

На следующий день я сдал в агентстве «Аэрофлота» свой билет на 29 декабря от Москвы до Иркутска, заплатив при этом 25 % неустойки и купив билет на 3 января уже следующего, 1977 года. Поскольку мне хотелось хоть пару дней пробыть, все же дома. Да и с друзьями встретиться хотелось. Хотя от всех этих манипуляций мои совсем невеликие, аспирантские доходы трещали по всем швам. Но я знал, что на обратную дорогу из Иркутска до Ленинграда родители меня деньгами наверняка снабдят, довольные тем, что я, хоть ненадолго, навестил их. Ободренный этой мыслью, я заказал тут же в почтовом отделении агентства междугородние переговоры и позвонил домой, предупредив маму, которая подошла к телефону, что приеду сразу после Нового года.

«А в Питер улечу из Иркутска, – размышлял я на обратной дороге к дому Галины, – числа 5–6 января. Тем более что, с учетом разницы во времени в пять часов, дома я должен быть уже 3 января рано утром. Так что все успею. А здесь, в Серпухове, в новогоднюю ночь, как намекнула Галина, могут произойти решительные для нас обоих изменения. Тем более что, судя по всему, родителям Галины и ее сестре я, кажется, понравился. Теперь дело только за ней самой…»

В веселой, порою бестолковой, но радостной предновогодней суете мы с Галиной были почти все время вместе. То ходили на рынок, то в магазин за какими-то еще недостающими продуктами и приправами к новогоднему столу. То обедали вдвоем в их гулкой, безлюдной квартире, всякий раз выпивая по нескольку малюсеньких рюмочек коньяка. «Для настроения», как говорила Галина. И много говорили потом обо всем на свете, вспоминая и Байкал. И наши короткие, как в одноименном фильме Киры Муратовой, встречи. Там, на биостанции Больших Котов, в конце лета. И все эти совместные действия так сближали нас, что порою мне начинало казаться, что мы с Галиной уже женаты.

Я даже как-то раз насмелился и сказал ей об этом.

– Да, немного похоже, – задумчиво ответила она. – Скорее всего, из-за общих бытовых забот. Только не стоит это состояние идеализировать. Я думаю, что, если бы мы в самом деле поженились, пред нами тут же встал бы целый ряд неотложных, но необходимых и не всегда приятных вопросов. Например: «Где жить?» В том числе и географически. Здесь, в Ангарске, в Питере? И еще раз – где жить? У твоих, моих родителей или снимать жилье, поскольку своей квартиры у нас нет и в ближайшие сто лет, – грустно пошутила Галина, – как я понимаю, не предвидится. Существенный вопрос и на что жить? Или на какие шиши снимать жилье? Ты, как я понимаю, не миллионер с причудами, и живешь на аспирантскую стипендию. А предварительно не решив все эти вопросы, все бы могло закончиться, как в стихотворении Маяковского: «Семейная лодка разбилась о быт…» Кстати, – перевела Галина разговор со столь действительно печальных и очень трудно разрешимых в те времена для нас обоих проблем, на другую тему: – Я попросила Ларису, чтобы ее муж 31 декабря (они будут справлять Новый год с нами) принес гитару и настроил ее на семиструнный лад. Ты ведь, насколько я помню, играешь на семиструнке?

– Да, – ответил я, совсем невесело, будто придавленный справедливыми доводами Галины, которые я решить, при всем моем желании, тем более быстро, увы, не мог. Ни где жить, ни на что жить. А жить в аспирантском общежитии – это был не выход. Ни для меня, ни, главным образом, для Галины, привыкшей все-таки к определенному комфорту.

– Вот и хорошо, – проговорила Галина. –