Тайная тетрадь - Магомед Бисавалиев

мясо, охотнику придётся сперва своё мясо есть». Имеется в виду «нелегко будет ему меня достать». Тяжёлое и очень трудоёмкое дело это. В подтверждение тем словам эти мои ноги, — сказал, указывая на больные суставы, отец.

— А что у камилухцев?.. — спросил я, возвращая отца к воспоминаниям.

— У них порядок в плане охоты. Отправятся человек 15–20, организуют сураг (загон дичи на стрелка), перебьют 20–30 штук и всё мясо делят поровну между собой. В остальное время года не ходят, охота закрывается.

— Если всё делить одинаково всем, это ведь нечестно будет. Быстрый молодой меткий стрелок и человек, не очень удачливый в охоте, как могут получить равные доли?

— Делили поровну, но остаётся определённое преимущество за тем, кто попал в дичь. Он забирает вместе с долей мяса ещё рога и шкуру.

— Неужели не было ни одного человека, который бы нарушал традицию? Если кто-то захочет сам без толпы пойти, это разрешается?

— Так-то могли ходить, штрафа или наказания за это не было. Просто люди были привыкшие, как волки, к «стайной» (командной) охоте. По их мнению, так было удобнее. Был один охотник, который не любил участвовать в этих охотничьих «кампаниях». Чаще всего ходил сам, и обязательно возвращался с дичью. Я был с ним в приятельских отношениях. Его звали Могорил АсхIаб. Такой умный мужик был, с юмором. Долго не мог я понять секрет его удачливости. Нельзя сказать, что он быстрее нас, уже в возрасте был. Стрелял тоже не лучше многих из нас. Но он бил без промаху и всегда с дичью возвращался. Поинтересовался я однажды у АсхIаба, в чём секрет. АсхIаб с хитрым прищуром посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:

— В чём секрет, спрашиваешь? Я дичь убиваю терпением и медлительностью.

— Медлительностью? — повторил я в недоумении. — Как медлительность может пригодиться на охоте?

— Именно так. А вы с Исхаком как сумасшедшие бежите за турами по горам. Иногда попадаете, но чаще без ничего остаётесь. Вы хотите бежать быстрее тура. Это не дело, тур и олень быстрее человека, это глупое и бесполезное дело, — бросил АсхIаб и опять усмехнулся. — Их надо брать терпением.

— Как именно? Кроме как идти на тура и ждать удобного момента для выстрела, что там может быть? — спрашиваю я.

— Долго надо ждать, чем дольше ты ждёшь, тем больше у тебя вероятность получить добычу. Я готовлю себе еду на целые сутки, беру военный бинокль, поднимаюсь туда, где обычно бывают туры. И в каком-нибудь овраге или местах водопоя сижу терпеливо с биноклем. Всё время смотрю, есть ли что-нибудь на горизонте. В течение суток обязательно появится что-нибудь. Будь это тур или олень, косуля или козёл горный, а если очень повезёт, появится сам ХIераб с медвежатами (ХIераб — «старый». Так называют джурмутовцы со стародавних времён бурого медведя. Особое отношение к этому животному в горах Антратля. Есть ритуальные мероприятия, фольклор, песенки и причитания, связанные с медведем. С чем это связано, трудно предположить, оставим это на изучение этнографам).

— Вот тут начинается самое сложное, нужно ждать их приближения, — продолжил он. — Глупые, суетливые люди пытаются идти навстречу, ползком или на четвереньках добираться. Дичь очень легко чует запахи и малейший шорох, один неосторожный шаг — и ты теряешь её. Надо ждать, пока она сама к тебе направится. Если в лесу живут олени и ты возле речки, не может быть такого, чтобы они хоть через 10 часов не прошли на водопой мимо тебя. Жди и не торопись с выстрелом. Как-то пошёл я на охоту, один пошёл, как обычно. Вижу, огромный бурый медведь исчез в зарослях кустарников. Осмотрелся я, а там пещера небольшая. Иду в село, беру винтовку, тулуп, еды и питья на сутки и возвращаюсь к берлоге. Сижу напротив неё, метрах в 20 наготове с ружьём.

Прошёл целый день, не вышел медведь. Я сижу себе, жду, чтобы время скоротать, бубню под нос и для себя, и для медведя: «Мун боана-а‑а, дун воана-а, мун боана, дун воана-а, балазиха, ХIераб, кисал бегьзилала» (Ты там посидишь, я тут посижу, посмотрим, Старый, кто из нас выиграет).

Вдруг раздался хруст веток перед берлогой — и выскочил Старый. Я прицелился в его сердце и выстрелил. Медведь упал, от шума выстрела со склона горы пошла большая снежная лавина прямо на него, унесла мою добычу. Внизу была речка и небольшой водопад. Я побежал к водопаду, вижу, вместе со снегом полетело что-то огромное, чёрное, лохматое. Не было смысла там возиться, я вернулся домой. Никому ничего не сказал, а утром с кинжалом и лопатой направился к водопаду. Нашёл место, где лежал убитый медведь, выкопал его, снял шкуру и направился в Камилух, — закончил АсхIаб свой рассказ.

Он ушёл в мир иной давно, да направит Аллагь его в рай, не зря ведь говорят: человек не умер, если он в памяти людей жив, — добавил отец.

Отец ещё много историй рассказывал о жизни в горах, о людях, о событиях. Зимой бывает в Махачкале со мной, смотрит телевизор, читает газеты, иногда с чётками поднимается на верхний этаж, чтобы посмотреть, не наступила ли весна. Весной он едет в горы. Порой мне кажется, перебирая чётки, он считает свои счастливые дни, свою молодость в горах, своих лошадей и оружие, альпийские луга, хвойные леса, изумрудные чистые речки, снежные вершины, охоту на тура и медведя.

Отец и помидоры

— Это было в конце 40‑х годов прошлого века, — рассказывает отец, — я, будучи учеником шестого класса, был назначен секретарём Герельского сельского совета из-за острой нехватки кадров в селе. Получил свою первую в жизни зарплату, был безгранично рад и заглянул в магазин в райцентре что-нибудь домой купить.

Выбора большого не было. Купил школьные принадлежности, пенал для карандашей, ещё что-то, а дальше ищу что-нибудь съедобное. Завмаг кивнул головой на полку, а там стоит двухлитровая баночка. Внутри какой-то сок и чуть продолговатые красненькие фрукты плавают, размером с маленькие яблоки, но не яблоки. Спросить тоже не рискнул, я же секретарь целый, не рядовой человек, попросил баночку, будто я постоянно покупаю такое. Заплатил, завернул, положил аккуратно в рюкзак и направился в село.

От райцентра до аула более 40 километров. Была поздняя осень, и заснеженная узкая тропинка то поднималась от речки вверх в горы, то обратно спускалась к речке. По этому серпантину, извилистой, опасной тропинке надо было идти более 7 часов без остановки. С большим трудом к вечеру добрался до аула. Было суровое послевоенное время, дома братья и сёстры голодные. Когда я появился с рюкзаком, их радости не