У подножия старого замка - Марианна Долгова

Катя все это время работала у родственников фрау Бестек в соседней деревне Шейнвизе. Однажды, когда ее хозяева укатили в город, она прибежала к Ирене. Катя очень изменилась, похудела, яркие синие глаза потухли и ввалились. Оспинки на ее осунувшемся лице стали почти незаметны. Она уже хорошо говорила по-польски: ее научили польские девушки, жившие во флигеле.

Ирена обрадовалась Кате, расцеловала ее. Вздохнув, сообщила:

— А Тамару увезли в Бремен.

— Знаю. К нам приходил Курт и хвастался, что теперь этой «жидовке» конец. Но ничего, Тамара не робкая, авось не пропадет!

Ирена обняла Катю за плечи, потянула в дальний угол кухни.

— Слушай, Катя, я надумала бежать… — начала она.

— Куда же ты побежишь? — удивилась Катя.

— Домой. В Польшу.

— Эва! Отсюда до твоего Гралева восемьсот километров. Десять раз поймают.

— Лесами буду идти. Их в Германии много. Давай вместе, а?

Катя отрицательно покачала головой.

— Все равно поймают. Ты лучше подожди немного. — И, оглянувшись, возбужденно зашептала: — Знаешь, наши девчата говорят, англичане и американцы уже открыли второй фронт. Теперь держись, фрицы!

— Неужели это правда, Катя?

Катя сдвинула белесые бровки.

— Правда! К девчатам наши парни из города приходили. Они на заводах работают и все знают, даже радио слушают. Ну, я пошла, а то как бы Курт нас вместе не увидел и не натравил свою овчарку.

Катя быстро поцеловала Ирену и убежала. На душе у Ирены впервые за эти месяцы сделалось вдруг легко и радостно. Она даже тихонько запела.

В кухню вошел Курт.

— Ты чему радуешься, чертовка?

— Погода хорошая, вот мне и весело.

— Врешь! К тебе забегала эта русская из флигеля. Что она тебе тут говорила?

— Что надо, то и говорила. А тебе-то что?

— Погоди! Все расскажу матери.

— Уходи, не мешай. Мне ваших коров доить пора. — И Ирена, схватив ведра, побежала к коровникам.

В начале сентября фрау Бестек получила объемистый конверт с черной каймой по краям. Немецкое командование извещало хозяйку о том, что ее муж штурмбанфюрер Эрвин Бестек погиб еще в позапрошлом году под Сталинградом.

Прочитав извещение и увидев два выпавших из пакета железных креста, хозяйка заревела в голос. Она осунулась на глазах и, как показалось Ирене, похудела сразу на добрый десяток килограммов. «Ничего! Так тебе и надо! Это тебе за Зосю, за осиротевшую Данусю, за сестренок, за Марину, за всех нас, проклятая ведьма!»

В эту ночь Ирена спала спокойно. Ей снился разрушенный войной безмолвный русский город и скованная льдом Волга. На льду и на заснеженных берегах чернели тысячи, сотни тысяч убитых немцев. Потом приснились незнакомые русские солдаты. Они шли строгие, рослые, сжав в руках автоматы…

Проснулась Ирена от грохота взрывов. Бомбы падали где-то совсем близко. В кухне было светло. Окна распахнуты настежь, рамы перекосились и повисли. Ирена сунула ноги в деревянные башмаки, накинула на плечи одеяло и выбежала во двор. Пахло гарью. Горели хозяйственные постройки, лиственницы и кусты в саду. От мощной взрывной волны с крыши сползла черепица и вылетели все стекла.

После этого налета фрау Бестек окончательно потеряла покой. Она обезумела от страха и вымещала на работниках свою ненависть и тревогу.

Вскоре Бестек сдала поместье брату, вернувшемуся с фронта без ноги, и переехала к сестре в Грайфенхаген близ Щетина. Ирену взяла с собой нянькой для троих меньших детей. Курт записался в фольксштурм и остался под Бременом. Ирена очень обрадовалась переезду: ведь он приблизил ее сразу на несколько сот километров к Гралеву.

Грайфенхаген была большая зажиточная деревня. Только напрасно фрау Бестек думала найти здесь покой. Не прошло и месяца, как и сюда стали прилетать самолеты. Но уже русские. Услышав вой сирены, хозяева бежали в бетонное убежище, что посредине деревни. Ирену туда не пускали. Да она и не собиралась прятаться. Стоя во дворе, радовалась, когда кругом все рушилось и гремело:

— Бейте их! Бейте, хорошие! Не жалейте гадов!

В Грайфенхагене хозяйка почти не следила за ней. Не было и Курта с волкодавом. И Ирена исподволь готовилась к побегу. Припрятала на гумне мешочек сухарей, немного сала, картофеля, стащила из чулана новый полушубок, платок, лыжные ботинки. Не забыла и нож, большой, острый, каким обычно резали свиней.

Немецкий язык к этому времени она знала уже настолько хорошо, что в случае чего могла сойти за немку. Знак с буквой «П» можно отпороть в любое время. Но как быть с документами? Где раздобыть аусвейс?[11]

Побег

Русская бомба разорвалась в самом центре Грайфенхагена. Взрывом снесло несколько домов, в том числе и дом сестры фрау Бестек. Начались пожары. Тушить их было некому.

Ирена выскочила из-под навеса над колодцем, не раз спасавшим ее от осколков. Убедившись, что хозяева сидят в убежище, она кинулась на гумно, достала из тайника припрятанный узел. Теперь бежать, бежать, пока хватит сил! Ирена кинулась в сторону парка, остановилась на минутку перевести дыхание. Прислушалась. Только огонь трещал позади. Впереди узкая полоска поля и… лес. У одинокого дома на окраине деревни стоял велосипед. Ирена схватила его, повесила на руль узел и побежала к лесу. Там развязала узел, надела полушубок, ботинки, повязала голову платком и, озираясь, вышла из лесочка на дорогу, ведущую в Щетин.

Был поздний вечер. Ирена села на велосипед и покатила по пустынной дороге. На багажнике была прикреплена связка новых деревянных корков[12]. Видно, владелец велосипеда собирался на базар в Щетин. Его корки были для Ирены как нельзя кстати. Она подумала: «Если меня задержат на дороге и спросят, куда и зачем еду, скажу, что на рынок. Отец велел продать корки».

Ирена на всякий случай и имя немецкое себе придумала. Она теперь Эрна Шредер. «Потребуют документы, скажу, что забыла дома. Риск, конечно, большой, потому что ни одна уважающая себя немка не имеет права забывать документов. Но делать нечего».

На рассвете Ирена благополучно минула Щетин, объехав его стороной. Сразу за городом она свернула с большой ровной дороги на узкую и ухабистую тропинку, которая вела к дальнему лесу. Все кругом было присыпано тонким слоем выпавшего накануне снега. Стоял конец ноября. Здесь было значительно холоднее, чем в Бремене.

Где-то впереди залаяли собаки. «Деревня», — догадалась Ирена. Было уже светло, но деревня еще спала, и Ирена, не встретив ни души, выехала на едва приметную под снегом тропинку, бегущую рядом с лесной дорогой. Днем ехать было опасно, и Ирена свернула в лес и отоспалась в густом ельнике. А к ночи двинулась дальше в сторону границы.

Поля и дороги были по-прежнему пустынны. Тихо и в лесу. Глаза девушки уже успели привыкнуть к темноте. В полночь на небе появилась луна. Она освещала холодным светом причудливые, сверкающие снежные шапки на верхушках деревьев и застланные белым покрывалом спящие поля и лесные поляны. При луне Ирене было не так страшно и одиноко. Хуже было, когда луна ныряла за тучи. Глаза, освоившиеся с ее серебристым светом, сразу теряли тропинку, и Ирена несколько раз сваливалась в припорошенные снегом канавы и ямы. Ботинки и одежда намокли от снега, липли и холодили тело. В темноте за каждым деревом или кустом чудился зверь или человек. Ирена вздрагивала от шороха падающей шишки. Если ее поймают, то она никогда больше не увидит брата и сестер. За побег от хозяев сажали в лагеря, из которых редко кто возвращался. Помня об этом, Ирена решила до самой польской границы ехать только ночью, а днем отсыпаться в лесах. Лесов-то кругом много. Кончается один, а рядом уже виднеется другой. Ирена знала, что эти леса сливаются на северо-востоке с ее родными, далекими мазурскими лесами.

Компаса у нее не было. Ориентироваться по звездам она не умела, к тому же они часто бывали закрыты снеговыми тучами. Но она припомнила, как отец учил распознавать направление по стволам деревьев: с северной стороны они всегда покрыты мхом. И еще ей помогали пролетавшие в вышине самолеты. По их нарастающему шуму Ирена угадывала, где восток.

На пятые сутки лес внезапно кончился, и Ирена увидела невдалеке черепичные кровли фольварков с надменно устремившимся ввысь костелом. У стогов близ фольварков копошились немцы. Издали они казались куклами. Впереди начинался новый лес, и Ирена торопливо нырнула под его душистую, мохнатую зелень. Поела, нарезала ножом еловых лапок и легла.

Так она спала уже несколько ночей. Будил ее холод. Солнце, если и показывалось, то ненадолго. Небо словно лежало на верхушках заснеженных деревьев. К ночи мороз крепчал, выжимал оставшуюся в деревьях влагу, и они трещали. Иногда казалось, что это выстрелы, и Ирена вся съеживалась и замирала от страха.

Ирена была в пути уже вторую неделю, как неожиданно потеплело. Начался снегопад. Ехать стало невозможно. Колеса велосипеда пробивали подтаявший, невидимый под снегом лед в колеях лесной дороги, проваливались местами по самые оси в жидкое ледяное месиво и обдавали Ирену ледяной водой. Порой велосипед так застревал в глубоких разъезженных за лето колеях, что она с трудом его вытаскивала. Теперь ей приходилось больше нести его на плече, чем ехать на нем. А бросить было жалко — с велосипедом она не чувствовала себя такой одинокой, и с его помощью ей удавалось пройти за ночь тридцать километров. К счастью, на развилках лесных дорог довольно часто попадались указатели.