Дворец вожделений - Лора Роулэнд

Это был высокий самурай лет сорока, облаченный в боевые доспехи, оставлявшие открытыми мускулистые руки и ноги. На коже виднелись свежие шрамы, черная щетина покрывала щеки и выбритое темя. Лицо было хмурым. За ним вошли еще три самурая, как две капли воды похожие на первого. В комнате повисла зловещая тишина. Они направились к женщинам, и те уставились на своих похитителей, словно кролики на удава.

Госпожа Кэйсо-ин с трудом поднялась на ноги и обратилась к мужчинам с высокомерной бравадой:

— Вы своевременно почтили нас своим присутствием. — Рэйко и Мидори с тревогой посмотрели на нее. — К кому я имею честь обращаться?

— Заткнись и сядь! — крикнул первый самурай, поднимая меч.

Кэйсо-ин пискнула и упала на четвереньки. Самурай, явно главный, указал мечом на Рэйко.

— Ты! Ползи сюда, — приказал он.

Рэйко содрогнулась от ужаса и попятилась в угол. Самурай двинулся следом. Жало меча сверкнуло у самого ее лица.

— Не двигайся, — предупредил он, — или я тебя зарублю. — Рэйко поняла, что он выбрал ее намеренно, поскольку во время боя она убила нескольких его соратников. Даже сейчас, безоружная, она казалась ему опасной. Поверх стального клинка Рэйко взглянула в прищуренные глаза самурая, на его раздувающиеся ноздри и решительно сжатые губы. Тот стрельнул глазами в сторону своих спутников. — Смотрите за остальными.

Двое мужчин с мечами в руках приблизились к Кэйсо-ин и Мидори. Третий пнул ногой госпожу Янагисава и, когда та даже не шевельнулась, расслабился.

— Теперь можешь войти! — крикнул главарь.

В комнату шагнул молодой крепкий крестьянин с мягким круглым лицом и повадками слуги, которому очень хочется угодить. В каждой руке он держал деревянное ведерко с крышкой.

— Здесь еда и питье, — объявил главарь.

Юноша поставил ведра на пол.

— Наконец-то! — воскликнула госпожа Кэйсо-ин, подползла к ведеркам и подняла крышки.

Рэйко заметила, что в одном из них была вода. В другом лежали моши — круглые плоские лепешки из риса — и моченые овощи.

— Я не могу есть эту дрянь, — с недовольной гримасой сказала Кэйсо-ин.

— Сможешь, потому что ничего другого не будет, — рыкнул главарь.

Рэйко не успела предупредить Кэйсо-ин, чтобы та не провоцировала главаря, и старуха, стоя на коленях, разошлась.

— Я требую, чтобы нам подали горячую пищу, — заявила она. — Заберите эти ведра с дерьмом и извольте принести мне теплой воды для мытья.

— Не смей здесь распоряжаться! — пренебрежительно бросил главарь.

— Вы знаете, кто я? — старые, слезящиеся глазки Кэйсо-ин гневно вспыхнули. — Я мать сёгуна! Я распоряжаюсь повсюду! И приказываю вам сделать так, как я сказала! Потом доставите нас на ближайшую почтовую станцию, чтобы мы могли вернуться домой.

Не обращая на нее внимания, главарь мотнул подбородком в сторону своих приспешников. Те дружно попятились к двери.

— Не смейте уходить, когда я с вами разговариваю! — закричала Кэйсо-ин, а Рэйко в душе молила ее замолчать. — Рассказывайте, что вы собираетесь с нами делать. Назовите свои имена, чтобы я могла сообщить о вас сыну!

Никто не ответил. Яростно взвыв, Кэйсо-ин схватила рисовую лепешку и запустила ею в мужчин.

— Нет! — в ужасе крикнули Рэйко и Мидори.

Однако Кэйсо-ин продолжала швырять лепешки. Одна из них попала главарю в грудь. Его лицо потемнело от злости, ноздри затрепетали. Он пошел на Кэйсо-ин, поддав по дороге ведерко с едой, из которого вывалилось все содержимое. Несмотря на ярость, старуха от страха плюхнулась на пол. Главарь схватил ее за запястье и рывком поставил на ноги. Затем одним мощным движением мужчина швырнул ее в угол.

Она ударилась с такой силой, что из груди вырвалось хрюканье, а со стены посыпалась штукатурка. Рэйко в ужасе замерла. Мидори прижала руки к губам.

— Это научит тебя хорошим манерам, — бросил главарь Кэйсо-ин, скользнув предупреждающим взглядом по Рэйко и Мидори.

Мужчины вышли из комнаты. Дверь с грохотом захлопнулась, звякнули железные запоры. Шаги застучали вниз по лестнице. Скрипнула внешняя дверь, снова зашуршали листья, потревоженные уходящими мужчинами. С минуту Рэйко, Мидори и Кэйсо-ин сидели, оглушенные и безмолвные, среди разбросанной еды, лишь их прерывистое дыхание нарушало гробовую тишину, повисшую в комнате. Госпожа Янагисава лежала в беспамятстве. Снаружи верещали белки, словно насмехаясь над бедными узницами. Рэйко поднялась на подгибающихся от пережитого страха ногах и направилась к Кэйсо-ин.

— С вами все в порядке? — спросила она.

— Нет. Он сломал мне руку, — дрожащим голосом пролистала старуха и потянулась к Рэйко, чтобы та ее осмотрела.

— Она распухает. — Рэйко осторожно ощупала сустав под пятнистой старческой кожей. — Но по-моему, это всего лишь растяжение. — Она оторвала конец своего пояса и забинтовала руку.

— В один прекрасный день этот зверь пожалеет, что так обошелся со мной, — прошипела Кэйсо-ин.

— А до тех пор лучше не злить его снова, — вежливо сказала Рэйко, тактично скрывая укор. Она обязана защищать мать сёгуна, хотя глупая старуха пренебрегает осторожностью. — Он опасен. Мог убить всех нас.

Кэйсо-ин надулась, не желая признавать ошибки, но жалость к ней пересилила злость Рэйко. За пятьдесят лет, прошедших с того времени, как Кэйсо-ин родила сёгуна, этой женщине потакали все, и ей не нужно было сдерживать себя. Бессмысленно ожидать, что она изменится. Рэйко вздохнула и принялась собирать еду.

— Давайте лучше перекусим, — предложила она, раздавая женщинам перепачканные овощи и моши. — Нам нужно поддерживать силы.

Кэйсо-ин нехотя взяла свою долю, а Мидори покачала головой:

— Меня тошнит, я не могу есть.

— Попробуй, — настаивала Рэйко. — Может, тебе станет лучше.

Пока они угрюмо жевали, Рэйко обдумывала последний инцидент. Пятеро похитителей походили на людей, у которых силы больше, чем мозгов. То, что они принесли еду, означает, что пленницы нужны им живыми. Они снова придут, и тогда, возможно, Рэйко удастся их перехитрить и убежать.

Эти мысли навевали слабую надежду, но другие соображения сильно тревожили Рэйко. На кого работают эти люди? Кто приказал организовать похищение? И намерен ли он убить их после того, как они послужат каким-то его целям? Сколько еще людей стерегут их тюрьму? Ведь ее ум не может соперничать со сталью клинков.

Рэйко почувствовала такой упадок духа и беспомощность, что чуть не заплакала. Но она настроилась бежать от похитителей и должна извлечь максимальную пользу из их условий, в которые они ее поставили. Покончив с едой, она стала осматривать комнату в поисках чего-нибудь пригодного в качестве оружия. Проверила емкости для еды и отходов. Хлипкие деревянные посудины ни на что не годились. Похитители не оставили ничего, способного им угрожать. Рэйко попыталась вырвать половую доску, но в руке остались лишь бесполезные щепки. В отчаянии она подняла глаза к потолку.

Рэйко осматривала балки, и в ее голове зрел план. Надежда вновь проснулась, но ей потребуется помощь. Она взглянула на своих подруг. Мидори вообще не в счет, Кэйсо-ин слишком глупа, и обе физически слабы. Остается госпожа Янагисава. Она подошла бы на роль сообщницы… если только удастся вывести женщину из транса.

Рэйко опустилась на колени, вглядываясь в остекленевшие, невидящие глаза.

— Госпожа Янагисава! — позвала она. — Вы меня слышите?

ГЛАВА 8

Уединившись в сторожевой башне, возвышавшейся над стеной его имения внутри замка Эдо, канцлер Янагисава смотрел в раскинувшийся под окном сад. В разрывах залитой солнцем листвы виднелись личные владения сёгуна, располагавшиеся в нескольких сотнях шагов. Цунаёси Токугава сидел на тенистой веранде, обложенный подушками, а лекари в синих одеждах поили его лекарствами. Озабоченный тон их разговора долетал до Янагисавы, который знал, что сёгуна настолько огорчило похищение матери, что ночью он занемог. Сам Янагисава тоже провел бессонную ночь, обдумывая последствия, которые это преступление могло иметь для него. Он услышал приближающиеся шаги, выглянул в дверь и увидел начальника полиции Хосину.

Тот вошел в башню и встал у окна рядом с канцлером.

— Я приказал войскам быть готовыми к выступлению, как только начнется операция по спасению, — сказал Хосина. — Еще я обязал офицеров собирать по городу информацию о похищении.

Его появление взволновало Янагисаву, хотя они уже три года были любовниками и в данный момент все его внимание занимали государственные дела. Словно его сердце было колокольчиком, а Хосина молоточком, рождающим песню в холодном, безжизненном металле. Хосина вызвал у Янагисавы приступ страстного вожделения, который тот постарался подавить. Привязанность делала его уязвимым, а уязвимость означала смерть для человека в его положении. Канцлер ощутил укол обиды на Хосину, слабое место в его броне.