Дневник плохого года - Джон Кутзее

австралийцев трудиться усерднее, зачем увеличивать продолжительность рабочего дня? В условиях новой, глобализированной экономики, отвечают нам, придется трудиться усерднее, чтобы быть впереди, или даже чтобы просто не отставать. У китайцев рабочий день длиннее, чем у австралийцев, а зарплаты ниже, говорят нам, и живут китайцы хуже, постоянно во всем себя ограничивая. Поэтому в Китае и производятся товары более дешевые, чем в Австралии. Если австралийцы не начнут работать усерднее, они отстанут и проиграют большие глобальные гонки.

За этим упреком в избытке свободного времени (свободное время можно использовать — а можно и не использовать — для самосовершенствования) и за оправданием бесконечного труда скрываются допущения, которые больше не нуждаются в озвучивании, настолько самоочевидными они кажутся. Вот эти допущения: каждый человек на Земле должен принадлежать к тому или иному государству и действовать внутри той или иной национальной экономики; национальные экономики соревнуются друг с другом.

Я за это предложение не ухватился. Не хочу смотреть на обожаемое, избалованное и, пожалуй, самовлюбленное дитя, каким она, наверно, была. Нынешний год — год, когда наши с ней траектории пересеклись, — отмечает ее апогей. Еще лет десять — и она станет шире в кости, черты лица погрубеют; она превратится в никчемную,

Нет, сказал Алан, ему нельзя: в книге у него должны быть суждения, а сон — это никакое не суждение. Я ему сказала (сказала я Алану): Тогда найдите своему сну достойное применение. Сон ведь хороший, высококачественный — с началом, серединой и концом. Вот мне

вечно снится всякая ерунда. А кстати (спросила я Алана), кто это — Эвридика? Она ему тоже приснилась.

Орфей и Эвридика, объяснил Алан, это знаменитые любовники. Орфей был мужчина, Эвридика — женщина, которая превратилась в соляной столп.

Я говорю: Мне его жалко уже. У него ведь никого нет. Сидит целыми днями в четырех стенах или в парке с птицами разговаривает.

А Алан: Да ладно, если ему становится совсем одиноко, он всегда может поискать утешения в бутылке.

Поискать утешения в бутылке? Что ты имеешь в виду?

Сравнение экономической активности с гонками или состязаниями производит впечатление недостаточно продуманного — получается, что такие гонки не имеют финиша, а значит, и естественного завершения. Единственная цель бегуна — вырваться вперед и не сдавать позиций. Вопросы, почему жизнь должна уподобляться гонкам, или почему национальные экономики должны соревноваться между собой, вместо того чтобы по-товарищески отправиться на неторопливую, полезную для здоровья прогулку, не поднимаются. У нас гонки, соревнования — таково положение дел. Природой заведено, что мы принадлежим к отдельным государствам; природой заведено, что одни государства соперничают с другими. Мы таковы, какими нас создала природа. Мир — это джунгли (метафоры множатся), а в джунглях все виды конкурируют со всеми видами за пищу и место под солнцем.

разодетую в пух и прах женщину, каких много, и ей придется примириться с тем, что ни один мужчина больше не потрудится проводить ее взглядом.

Постой, разве ты не говорила, что он скрытый пьяница? Как бы там ни было, не стоит слишком его жалеть. Не каждый умеет зарабатывать на жизнь, превращая в деньги собственные рассуждения. Реально остроумный способ вести дела сразу в двух измерениях, если вдуматься.

Алан видит мир в двух измерениях — в личном и в экономическом. Личное измерение никого не касается, только тебя самого, а экономическое измерение отвечает за общую картину. Я, может, и согласна, логика тут есть, но я всё равно спорю с Аланом — мол, должно же быть что-то еще, и Алан заводится — а пускай видит, что женщина, ради которой он бросил жену, не просто кукла с красивым телом, а личность с собственным мнением, с темпераментом, как он это называет (но, конечно, по темпераменту мне далеко до моего повелителя, обычно отвечаю я).

Правда насчет джунглей заключается в том, что среди государств (биологических видов) в типичных джунглях больше нет ни победителей, ни побежденных: побежденные вымерли много лет назад. Джунгли — это экосистема, в которой выжившие виды достигли симбиоза. Подобная динамическая стабильность и означает существование в экосистеме.

Однако даже если отвлечься от неудачной аналогии с джунглями, заявление, что мир должен быть разделен на конкурирующие экономики, поскольку такова его природа, — искусственное. Конкурирующие экономики существуют потому, что мы решили: именно таким мы хотим видеть наш мир. Конкуренция — это сублимация войны. Неизбежность войны — не аксиома.

Она сказала: Мыс Аланом вместе три года. А до Алана я была с другим парнем, французом. Мы с ним были помолвлены. Звали его Люк. Люк-Везунчик. Люк из Лиона. Он здесь работал в винодельческой отрасли. Люк написал матери, что мы решили пожениться, и послал ей нашу фотографию, где мы с ним вместе, Люк и Аня. Мать буквально взбеленилась. Сказала, что не потерпит в семье двух

А я сказала: Да разве Senor К. такой уж мошенник? Ведь у всех у нас имеются суждения, ведь мы тоже пытаемся их распространять. У меня, например, свои соображения относительно цвета и стиля, относительно сочетаемости одежды. И в обувном магазине я покупаю туфли, которые, по моему мнению, подходят к платью, купленному накануне. В результате того, что у меня есть собственное мнение, деньги зарабатывают обувной магазин, обувная фабрика, которая выпустила туфли, импортер, который их импортировал, и бог знает кто еще. И чем, в таком случае, отличается от меня Senor К.? Ему снится сон о смерти, он просыпается в тревоге, беспокоится, не заболел ли. Он идет к врачу на обследование. Деньги зарабатывают врач, секретарша врача, лаборатория, которая делала анализ крови, и так далее, и всё из-за сна. Что же тогда экономическое измерение, если не общий итог, добытый из наших личных измерений, наших снов, мнений и тому подобного?

Если мы хотим войны, мы выбираем войну, если хотим мира, с тем же успехом выбираем мир. Если мы хотим конкуренции, мы вольны начать конкуренцию; точно так же мы вольны стать на путь товарищеского сотрудничества.

В действительности же люди, пустившие в обиход сравнение современного мира с джунглями, имеют в виду следующую мысль (но не озвучивают ее, поскольку она слишком пессимистична, слишком фатальна): homo homini lupus[17]. Мы не способны к сотрудничеству, потому что в природе человека — не говоря уже о природе мира — низость, порок, хищничество. (Бедные оболганные звери! Волк не является хищником для другого волка: сказать lupus lupo lupus значило бы оклеветать его.)

камбоджиек. Дело в том, что Люков старший брат успел жениться на девушке из Камбоджи, стюардессе. Я тогда Люку и говорю: Передай своей мамаше, что я не камбоджийка. Да, пока не забыла: пошли ее ко всем чертям. И сам можешь ей компанию составить. Вот так Люк и проворонил свой das Gluck.

Хороший вопрос, отвечает Алан. Только ты кое о чем забыла: сны о туфлях не смогут перейти в экономическое измерение, если у тебя нет денег на эти туфли. То же самое с тревожными снами: тревога не перейдет в экономическое измерение, если ты из-за отсутствия денег не

можешь от нее избавиться. Но есть и более общий момент, который ты упустила. (Алан обожает ситуации, когда может сказать: От тебя ускользнула одна тонкость или А вот чего ты не заметила, так это следующего, и мне иногда тоже приятно такое слышать — и видеть, как Алан заводится.) Дано: некая величина начинает жизнь в личном измерении, прежде чем перейти в измерение экономическое. Но затем происходит нечто. Как только критическая масса достигнута, количество переходит в качество. Вот и получается, что экономическое измерение не только включает личное, но и переступает его пределы.

17. О высшем разуме

Недавно постановлением суда США государственным школам одного из городков Пенсильвании было запрещено на уроках естествознания изучать теорию сотворения вселенной, известную как теория Высшего Разума; а если конкретнее, школам запретили преподавать теорию Высшего Разума в качестве альтернативы дарвинизму.

У меня нет желания ассоциировать себя с активными сторонниками теории Высшего Разума. Тем не менее, я по - прежнему полагаю теорию о том, что причиной эволюции стали случайные мутации и естественный отбор, не только неубедительной, но и абсурдной, учитывая, насколько сложные организмы явились в мир. До тех пор, пока никто не имеет ни малейшего представления о том, как из подручных материалов создать муху, можем ли мы уничижительно называть наивным следующее заключение: муха была создана разумом на несколько порядков выше нашего собственного? В данном случае наивен индивидуум, возводящий имеющиеся в ходу нормы западной науки в следующие эпистемологические аксиомы: то, истинность (или «обоснованность» — менее прямолинейный термин, предпочитаемый наукой) чего нельзя научно доказать, не может быть истинным (обоснованным) не только по стандартам истинности (обоснованности), используемым практиками науки, но и вообще по всем принимающимся в расчет стандартам.