Власть без славы. Книга 2 - Фрэнк Харди

— Уж кому-кому, а вам с архиепископом Мэлоном не следовало бы ссылаться на хартию вольностей. Католическая церковь противилась ей изо всех сил.

Джон Уэст начинал не на шутку злиться. — Вы поддерживаете Хьюза, который преследует отца Джеспера, потому что ненавидите католическую церковь. Я все про вас знаю.

Джок Сомертон считал, что католическая церковь бич человечества, а архиепископ Мэлон такой же опасный врат рабочих, как и крупнейшие капиталисты. По его мнению, Мэлон боролся против всеобщей воинской повинности потому, что был не только сторонником ирландцев, но, в соответствии с политикой Ватикана, и сторонником немцев.

— Я вовсе не поддерживаю Хьюза, — невозмутимо ответил Сомертон, — я просто-напросто возражаю против вмешательства католической церкви в дела и политику профсоюзов.

— Я никогда не вмешивался в профсоюзные дела, но часто оказывал помощь профсоюзам, в том числе и вашему.

— Наш профсоюз никогда больше не примет вашей помощи.

— Много вы знаете! Уолш и Центральный исполнительный комитет готовы были помочь Джесперу по моей просьбе.

— Насколько я знаю Тома Уолша, ему, наверно, пообещали хорошо заплатить за это… гм… сотрудничество.

— Уолш поддержал бы Джеспера из принципа — он, если хотите знать, не менее принципиален, чем вы.

— Он только притворяется принципиальным. Он принципиален на словах, потому что держится за свое место, а в душе он оппортунист. И берет взятки. Уж если говорить начистоту, то мне известно, что ему заплатили за то, чтобы он поддерживал Джеспера.

— Ну, ну, поосторожнее!

— И заплатил ему за это не кто иной, как вы, мистер Уэст.

Джон Уэст метнул на Сомертона острый, как рапира, взгляд. Сталкиваясь с борьбой различных сил внутри лейбористской партии, он совершенно терялся. При помощи какого-то необыкновенного чутья он использовал в своих интересах многих лейбористских деятелей, но не понимал движения в целом и никогда не сумел бы понять. Сомертон был для него загадкой, как Эштон, Тэргуд и многие другие. Он не видел разницы между ними; он был не способен разобраться в политических и социальных факторах, оказывавших на них влияние. Он знал, что одних можно купить, а других запугать, но никак не мог понять, почему многих нельзя ни купить, ни запугать. Профсоюзные лидеры были для него еще менее понятны, чем политические деятели. Насколько он понимал, Уолш принадлежал к тому же типу, что и Боб Скотт, который прикидывался ярым социалистом, чтобы обеспечить себе голоса на выборах, но не мог устоять перед взяткой; но вот Сомертон отстаивал то же, что и Боб, а его нельзя ни подкупить, ни запугать. Джон Уэст приписывал это тому, что Сомертон — враг католиков, но дело, конечно, было не только в этом.

Сомертон был последним из профсоюзных лидеров времен «Индустриальных рабочих мира». Организация ИРМ просуществовала достаточно долго, чтобы изменить положение в австралийских профсоюзах. Ее идеи, основанные на классовом сознании, ее энергия и боевой дух проложили дорогу партии более оснащенных теоретически и лучше организованных коммунистов, которые появились в следующем десятилетии.

Влияние Джона Уэста на профсоюзное движение уже шло на убыль. Он объяснял это тем, что не мог оказывать на профсоюзные выборы такого влияния, как на выдвижение лейбористских кандидатов в парламент. Но он утешал себя мыслью, что в конце концов профсоюзы не имеют решающего значения для его планов.

Но Сомертон привел его в ярость. — А знаете ли вы, — злобно закричал Джон Уэст, — что отделение профсоюза в штате Виктория — ваше отделение — до сих пор не отдало мне тысячу фунтов из тех трех тысяч, которые я дал ему взаймы во время стачки?

— Знаю, но срок платежа еще не наступил. Вы получите ваши деньги. Если б я был секретарем во время стачки, союз не взял бы у вас взаймы. Из-за ваших ссуд и советов, на какую лошадь ставить, многие профсоюзы и профсоюзные лидеры влезли в долги. Я на скачках не играю, и теперь наш профсоюз отлично обойдется без ваших денег.

— Банки не станут ссужать вас деньгами во время стачек.

— Обойдемся и без ссуд.

— Я еще припомню это и вам и Блеквуду.

— Перси Блеквуд разъезжает по стране. И рабочие очень оберегают Перси.

— Ничего, я его найду. Я выкину его из парламента! Во всяком случае, если пароход с Джеспером отойдет не из Мельбурна, а из любого другого порта, ни один член профсоюза не станет работать на нем.

— Я слышал, что пароход отправится именно из Мельбурна.

Джон Уэст встал и перегнулся через стол. — Слушайте, Сомертон, если вы мне станете поперек дороги, я вас раздавлю. Я выкину вас с этой должности, хоть бы мне это обошлось в целое состояние!

— Не сомневаюсь, что это весьма понравится Тому Уолшу. Он давно уже старается выжить меня и будет стараться еще больше, если при этом ему перепадет несколько фунтов.

Джон Уэст угрожающе поднял кулак. Если бы не могучее телосложение Сомертона, Джон Уэст ударил бы его по лицу.

— Если ты, кривоногая гадина, дотронешься до меня хоть пальцем, я тебя на куски разорву, — внезапно изменившимся голосом проговорил Сомертон.

Джон Уэст опустил руку и пошел к двери. — Вы еще пожалеете об этом — и вы и Блеквуд, — неуверенно пробормотал он.

Правительство сделало большую оплошность, решив отправить Джеспера из порта Аделаида.

Джон Уэст немедленно явился туда, прихватив с собой Уолша, и тот организовал там массовый митинг моряков и портовых рабочих. На митинге было решено бойкотировать судно «Нектар», на котором предполагалось отправить Джеспера. Судовой команде «Нектара» Джон Уэст подарил пятьсот фунтов.

Однако власти его перехитрили. Джеспер был отправлен на английском судне, вышедшем из порта глухой ночью.

Поняв, что планы его рухнули, Джон Уэст поехал поездом в Перт и организовал громадную демонстрацию с участием двух тысяч бывших фронтовиков, которая должна была встречать судно в порту, но оказалось, что английский пароход погрузил в Аделаиде лишний запас угля нарочно для того, чтобы не останавливаться в западных портах.

Возвращаясь в Мельбурн, Джон Уэст весь кипел от злости на тех, кто расстроил его планы. Он проклинал Джока Сомертона и Перси Блеквуда.

На другой же день после своего приезда он выступил с речью на митинге перед пятью тысячами рабочих, собравшихся перед зданием парламента. Джон Уэст наловчился произносить пламенные речи; из него мог бы выйти неплохой лейбористский деятель, если б он вздумал заняться политикой.

Он начал с сообщения о том, что проделал четыре тысячи миль, стараясь избавить несправедливо обвиненного человека от незаслуженного наказания. Он употреблял такие выражения, как «солидарность рабочих», ссылался на священную хартию вольностей, на право каждого быть судимым судом присяжных и в конце концов вызвал у слушателей негодование и гнев. Он высказал свое мнение о деле Джеспера, утверждая, что хотя священник, видимо, был противником всеобщей воинской повинности, но ничего нелояльного не совершил и во всяком случае нельзя было признавать его виновным без суда.

Огромная толпа трижды прокричала «ура» — в честь лейбористского движения, в честь солидарности и в честь Джона Уэста. Потом все запели хором «В единении наша сила» и «Страна моя, Ирландия».

На следующий день Джон Уэст велел Фрэнку Лэмменсу разведать, есть ли какая-либо возможность выкинуть Блеквуда из парламента, а заодно приказать ребятам основательно проучить Сомертона. Пройдоха Тэннер и Арти Уэст с большой охотой взялись за это дело, но их шайке пришлось убедиться, что Сомертон превосходно владеет искусством самозащиты. Дважды получив взбучку от целого отряда телохранителей, не отходивших от Сомертона ни днем, ни ночью, они отказались от дальнейших попыток. Джону Уэсту пришлось ограничиться финансированием кампании, направленной на то, чтобы выжить Сомертона с поста секретаря профсоюза. Он истратил на это почти две тысячи фунтов, и наконец, через два года, при помощи всяческих жульнических проделок, Сомертон был забаллотирован на выборах.

Судьба избавила Джона Уэста от хлопот по расправе с представителем округа Брокен-Хилл: Перси Блеквуда случайно застрелил какой-то сумасшедший.

Тем не менее Джок Сомертон и многие другие были уверены, что Джон Уэст причастен к этому убийству.

Однажды вечером, полгода спустя, Джон Уэст сидел у себя в гостиной, поджидая архиепископа Мэлона, который накануне вернулся в Мельбурн.

Джон Уэст встал с кресла и принялся его разглядывать. Сиденье было обито горностаем с искусно вышитым гербом, на котором была изображена кривая сабля и лев на задних лапах; сверху шла надпись на гэльском языке. Джон Уэст отступил на несколько шагов, любуясь обивкой. Потом он передвинул кресло так, чтобы свет выгоднее падал на него, снова осмотрел со всех сторон и, наконец, снова уселся в него.