Чиста пацанская сказка - 2 - Беркем Атоми

— Х… х… — заикал Шнырер, роняя на стол свежеотрезанные уши.

— Холодные? Эх, извини, остыли значит, пока до тебя добрался. Такие пробки, не поверишь. Значит, будем считать, что о глупостях мы поговорили, и ты все понял. Так?

— Да-а… — слабо прошуршал пересохшими губами Бэмцыон Мыцаакович.

— Тебя не зря считают подающим надежды поцем, Быня. Ну давай, скатывай, че сидишь-то.

Финансист торопливо схватил увесистую глазастую пирамидку за распростертые крылья, и поставил ее перед почетным клиентом. Проведя по передней грани руками, партнеры совершили трансакцию, ободравшую финансового гения на три процента за услуги платежной системы «Крылья Твоей Свободы». Горестно вздохнув при виде двух девяток и семерки на новом клиетском счету, Бэмцыон Мыцаакович проводил дорогого гостя мимо ошарашенной Ипсочки. На прощание новый клиент тяжко хлопнул своего финансового благодетеля по плечу, любуясь ярко горящей на левой щеке директора Иудиной меткой.

— Ипсочка, золотце, срочно мне экипаж, срочненько… — засуетился Бэмцыон Мыцаакович, едва дверь за гостем захлопнулась. — И налей мне уже коньяцку. Два, таки нет — три пальца, да…

Глава седьмая, в которой нашего героя закрывают одни гады. Они реально собираются его прессануть и всяко шугают. Но обламываются. До героя еще доходит, за че ему тер зыган. Во тормоз!

Пройдя мимо брюкера с умоляющими глазами, терпеливо дожидающегося на крыльце темпераментного незнакомца, сделавшего столь щедрые авансы, Марат свистнул извозчика и покатил по Шекельинке. Выудив из кармана подобие портсигара, Марат достал из него вторую половину Фараонова перста, первую же ныне имел под украшенным перхотью воротником господин Шнырер. Вложив активированный наушник в ухо, Марат пробурчал:

— Сука… В одиночку киряшь, да? А мне даже не предложил… — и скомандовал извозчику разворачиваться.

Экипаж Шнырера был проведен аж до самих Краменок, где по-прежнему взволнованный финансист робко поскребся в будку охраны у ворот нехилого поместья.

Марат оставил извозчика на проселке, велел ждать и прогулочным шагом углубился в окружающий поместье лес, предлагавший достойный выбор здоровенных лип, на голову превышающих средний уровень леса.

Шнырера от ворот повели аж двое охранников, и, насколько мог судить бывший го-дань Веера Мяо, вели на совесть — если бы Марату с напарником поручили конвоировать нинзю, они повели бы его именно так. Сдав клиента вышедшим из дома, привратники отправились обратно. Ни слова пока еще сказано не было — Фараонов перст транслировал лишь Шнырерово пыхтение. Из такой картины следовало два невеселых вывода. Первый: на охрану человека, пользующегося этим особняком, тратится куча лавандоса, достаточная для содержания четырехсот крайне избалованных баб. Второй: все эти деньги охрана отрабатывает до последней копейки.

В принципе, можно было слезать и отправляться дослушивать в пролетку, но Марат, на свою беду, залюбовался прохождением патруля по территории. К его оправданию, там было на что взглянуть — траектория, скорость, расстановка несли отпечаток руки великого мастера, настоящего го-даня, каким Марату хотелось… или уже не совсем? когда-нибудь стать.

Сюрприз, как ему и положено, подкрался незаметно. Уже прикидывая очередность спуска, Марат вдруг ощутил внезапный укол тревоги; затем, без какой-либо паузы, его тело словно овеяло еле заметной прохладой… Бля-я-яха-муха! Дурила картонная,…, баран!.. Нащупав Марата, прохлада быстро собралась в кулак и присосалась к Маратову солнечному сплетению, заставляя руки и ноги неметь. Поняв, что сейчас кулем полетит вниз, Марат наметил траекторию и зачем-то держался, сколько мог, с каким-то отрешенным любопытством наблюдая, как сначала руки перестают ощущать рельеф коры, а тело — одежду; толстая ветка липы становится стеклянно-гладкой, а затем и просто исчезает… Удар донесся, но так смазанно, что напомнил ощущение, когда давишь на скорости картонный стаканчик. Упав на бок, Марат понял, что все это время шла передача — Шнырер говорил и ему отвечали.

— … час его, я думаю, уже пакуют.

— Да вы что?! Вот так?

— А вы думали, господин Шнырер. Или вы считаете, что шыкель идет на всяких глупостей? Нет, господин Шнырер, шыкель таки идет на нужные всем йоббитам штукэс. Правда, многие хорошие люди узнают об этом, только когда имеют цорыс — вот, как вы, уважаемый господин Шнырер.

— Примет ли меня раф Пендель?

— Да, конечно, глубокоуважаемый господин Шнырер. В принципе, ваш вопрос уже исчерпан, но когда раф Пендель освободится, я таки провожу вас… Пройдемте пока ко мне, расскажете о мелких подробностях этих пысты холоймэс…

Марат с немалым изумлением выслушал версию мерзкого, двуличного, вероломного финансиста, с которым так мило договорился о взаимо, вза-и-мо, граждане судьи! взамовыгодном гешефте… И этот, помогальник ихнего Пенделя, от тоже сучонок, а! Во жопа, нет, вы гляньте, какая техничная задница — Быня, несчастный напуганный йоббит, принес свое горе раф Пенделю, а эта тварь нагло обманула бедного финансиста. Завернула, внушила ложные надежды — кто сказал, что Быня больше не увидит «этого хойского хулигана»?! Откуда ты это знаешь, э, как тебя там? Оба, как «что делать?», что это еще значит — «оставьте себе?» Да ты попал, йоббитского углового помогальник! Мои лавэ он тут дарит, да-а-арит такой, ишь, козлина! Странно, почему начальник охраны докладывает этому козлу? Начальник охраны, всегда и везде, докладывает только и исключи…

— Ты че его, не убил там?

— Убьешь эту срань! Я когда в армии еще, пересекались мы с человеками. Их эти в разведке обычно держали. Живучие, чуть хуже троллей, а хитрожопые — ужас…

— Ты из уха у него эту хреновину выковырни. Во, сюда давай, ага.

… Ойю-у-у-у-у… Как же я так нажраться-то… бли-и-ин… Не, да чтоб я, да чтоб еще раз… — тоскливо заскулил про себя Марат, попытался перевернуться — и вспомнил. — … Заметили?! Нет? Слава…

— Я вижу, вам полегчало, мой дорогой друг? — … О. Голос. Знакомый какой-то голос…

— … — вяло послал голоса Марат.

Ему до сведенных зубов захотелось пива — холодного, светлого, щекотного. Опять вспомнил, что не нажрался, и пива тут же расхотелось. Тем более, что мочевой пузырь довольно чувствительно резало — значит, прошло часов пять. Или семь. Под веревками, стягивающими кисти и лодыжки, болело уже привычно.

— Мы обсудим с вами пару вопросов, дорогой мой, но позже…

Голос помолчал, гундося с закрытым ртом что-то вроде «угу-гу, угу-гу», постучал пальцами по невидимой столешне, затем хмыкнул, видимо — приняв какое-то решение, и позвонил.