Беспокойные дали - Сергей Аксентьев

— Что вы там высматриваете? — одернул его замполит.

— Да вот смотрю, — разочарованно протянул Платонов, — одной Золотой звезды у Леонида Ильича недостает. Уж месяц как ему её вручили, а на портрете четвертой звезды нет.

— Вы не зубоскальте, Платонов, а отвечайте по существу вопросов начальника факультета, — оборвал его замполит, — Со звездой генсека без вас разберутся.

Платонов пожал плечами.

— Итак, майор Платонов, — разряжая обстановку, заявил

начфак. — В понедельник на утреннем докладе в Москву начальник училища проконсультируется с начальником военно-морских учебных заведений. Дадут Вам «добро» — будете участвовать в конгрессе, нет — значит, нет! Понятно?

— Так точно! — ответил Андрей, уже понимая, что все потеряно.

— Но, учтите,— опять вклинился замполит, — даже если вам и разрешат участвовать, то никаких контактов с иностранцами быть не должно и обязательный ежевечерний доклад начальнику кафедры обо всем, что вы там услышали!

… Во вторник Пятница зачитал Платонову текст телефонограммы, полученной из ВМУЗ: «Открытие в Баку 14-го Международного астронавтического конгресса — важное общественно-политическое событие для республики Азербайджан, которое нельзя не приветствовать. Участие представителей ВМФ в нем было бы весьма желательно, но запоздалая информация о предстоящем форуме не позволяет делегировать на конгресс представителей ВМУЗ. Что же касается индивидуального участия в конгрессе преподавателя третьей кафедры майора Платонова А.С., то, учитывая его большую учебную загруженность в период работы конгресса, руководство ВМУЗ рекомендует майору Платонову А.С. воздержаться в этот раз от участия, чтобы не создавать напряженности в учебном процессе кафедры».

Платонов понуро выслушал приговор и подвел итог:

«…Отговорила роща золотая Березовым шершавым языком…»

— Что вы сказали? — встрепенулся Пятница

— Так, ничего. Есенин, — грустно улыбнулся Андрей, — Разрешите идти?…

Глава III

Бакинская мозаика

1

Поздний звонок в дверь оказался приятным сюрпризом. На пороге стояла улыбающаяся мама.

–Ты откуда? — изумился Андрей.

— С самолета, — явно довольная произведенным эффектом ответила она.

— А где твои вещи? — засуетился он.

— Всё свое ношу с собой, — кивнула она на маленький желтый чемоданчик в руках.

Они обнялись. Расцеловались.

Пока мать в ванной приводила себя в порядок с дороги, Андрей накрывал на кухне импровизированный праздничный стол и, продолжая изумляться, выговаривал:

–Хоть бы телеграмму послала. Я бы тебя встретил по-человечески.

— Да чего меня встречать, — откликалась мать, — ты же знаешь, что не люблю я встречи — расставания. Получила от тебя письмо. Узнала, что тебе дали квартиру, и решила махнуть на новоселье. Если не возражаешь, конечно?

— Брось мать, о чем ты говоришь. Я всегда рад тебя видеть.

— Радуешься, то радуешься. Только вот радость твоя, какая-то короткая, — запальчиво отреагировала она.

— Перестань — отмахнулся Андрей.— Опять ты за старое! Всё это выдумки твоего воображения.

— Ладно, ладно, — примирительно закивала она, выходя из ванной аккуратно причесанная, посвежевшая.

Мать всегда тщательно следила за собой. Любила одеваться красиво и со вкусом. Она часто говаривала: «Я могу не поесть, но показаться на людях непричесанной и небрежно одетой не могу». Это был её принцип.

— Это я так, старая ворчунья. — Сказала она. — Тоскливо мне сын одной вот и злюсь иногда, что нет тебя рядом. А то, что город незнакомый и ночной рейс — это ерунда. Не дикий же Запад. И потом, — улыбнулась мать, — в самолете я познакомилась с одним дядечкой азербайджанцем. Культурный такой. Всё ухаживал за мной: то мандарины предлагал, то минеральную воду, то шоколад. Рассказывал про Баку. Очень хвалил. Сам он главным инженером на текстильном комбинате работает.

— Ну, ты даешь, — расхохотался Андрей. — Наших джигитов охмуряешь? А комбинат этот рядом с нами.

Андрея всегда поражала в матери необычайная способность быстро сходиться с людьми. В городе у неё было полно приятелей и друзей, а в доме всегда шумно и весело. В детстве, благодаря маминым многочисленным знакомым, у Андрея не было проблем с билетами в цирк, театры и кино. На любые премьеры, на любые гастрольные выступления, «за просто так», водил ватагу своих приятелей. А полюбившиеся фильмы смотрели с пацанами по несколько раз.

Школьные годы пришлись на трудное послевоенное время. Жили в старом деревянном доме барачного типа. Дом был разделён на квартиры— клетушки с индивидуальными входами для каждой семьи. Быт был прост: в холодную пору топили печи углем и дровами, воду брали из колонки за два квартала и носили домой в ведрах на коромысле. Мама много работала, и Андрей с детства привык к самостоятельности. Вырос в детском саду. Взрослел и набирался житейской мудрости в школе. Пока была жива бабушка, она вела домашнее хозяйство, присматривала за Андреем и подкармливала его. Когда бабушки не стало, он остался предоставленным самому себе. Питался в основном в столовой, расположенной недалеко от дома. В будни с мамой виделись накоротке по утрам и вечерам. Выходные и праздничные дни для обоих были долгожданными. В эти дни они могли пообщаться вдосталь.

С детства мать внушала Андрею, что в жизни чего-нибудь стоящего можно добиться только упорным трудом. А чтобы труд не был в тягость, нужно стремиться делать то, что хорошо знаешь и что тебе по душе. И тогда обязательно придет успех. Это был ещё один жизненный принцип, которому она неукоснительно следовала. Она гордилась тем, что в её «Трудовой книжке» была всего одна запись: «Принята 19 октября 1931 года на должность телефонистки». И с тех пор неизменно исполняет эту работу с удовольствием.

Однако, взрослея, Андрей стал понимать, что при взаимной тяге друг к другу, живут-то они, в общем, каждый своими интересами. Потом, когда он уехал в училище, а после его окончания служил в Заполярье, это стало очевидным. Школьные приятели и друзья постепенно растворились в своих делах и проблемах, город год от года все больше становился чужим; мамины заботы и помыслы для него, приезжавшего на месяц, были не понятны, да она с ним особенно ими и не делилась. Оттого и получалось, что через пару недель общения, оба, не признаваясь, начинали тяготиться друг другом, а когда снова оказывались разделенными огромными расстояниями, с нетерпением ждали новой встречи, прекрасно понимая, что она не принесет желанной радости…

— Ну, так вот, — смеясь, продолжила мать, — прилетели мы в Баку, ваш джигит меня спрашивает: «Вам куда?» Я говорю к сыну. Он служит в училище преподавателем. А бакинец сразу же подхватывается: «Это же на Зыхе, нам по пути. Я вас подвезу!» Вот на его машине и добралась до тебя безо всяких приключений!

Андрей с нескрываемым восхищением разглядывал мать. Правильное, почти не тронутое годами и лихолетьем лицо с бедно-кремовой ухоженной кожей, карие, подвижные, чуть раскосые глаза, с едва заметными лучиками морщинок в уголках, модная короткая стрижка, легкая стройная фигурка, укутанная в цветастый халат кимоно, придавали её облику артистическую утонченность и благородство. Глядя на нее, не верилось, что она дочь полуграмотной домохозяйки и мелкого коробейника, что неизбалованна жизнью и что вот-вот ей стукнет шестьдесят. Словно угадав его мысли, мать заявила:

— А ещё смоталась я от предстоящих юбилейных торжеств. Не хочется думать о годах. Не хочется выслушивать принародно казенные фразы. Соберутся в клубе все работники и начнется трескотня. Вот, мол, товарищ Платонова скромный труженик, преданный своему делу. И хотя давно могла бы загорать на заслуженном отдыхе — продолжает активно трудиться. И ни кто ведь не подумает, что этот «активный и вдохновенный труд» всего лишь спасительное бегство от одиночества и пустоты. Ни семьи. Ни сына. Ни внуков. Никого! Вот и всё вдохновение!..

Мать помолчала, рассеянно глядя в черный проем окна, и вздохнула:

— Потом зачитают приказ. Вручат очередную грамоту и ценный подарок: будильник или настенные часы. А дальше ступай на все четыре стороны. Вот и рванула я от почетных грамот и ценных подарков к тебе.

— И правильно сделала, — сказал Андрей. — Отдохни. И вообще…. — Андрей подошел, мягко обнял мать за плечи. — Бросай-ка ты всё к чертовой бабушке и перебирайся ко мне. Квартира теперь есть. Живи в свое удовольствие.

— Не-е, сын, — решительно возразила она, — там мой дом. Там и дни свои доживу. А вот тебе, — она пристально поглядела ему в глаза, — пора бы и о семье подумать.

От этого взгляда. Андрею стало не по себе и он отвернулся.

— Давай мать, не будем сегодня об этом…

Но видно у неё наболело, и она уже была не в состоянии сдерживать себя: