Орден для Поводыря - Андрей Дай

А руки, пока я предаюсь мечтаниям, уже хватают обжигающие, еще слабо шкварчащие куски. Пучок лука в соль. Много ли надо усталому, голодному телу!

— За победу! — Андрей Густавович поднимает небольшую походную рюмочку с хлебным вином.

— Надо, — кивает моим сомнениям доктор Барков. — Примите на веру.

Да и грех это – не пить с командовавшим обороной крепости офицером за его доблесть. Поднимаю чашу.

— За вашу доблесть и стойкость, господа русские воины!

В кулаке Безсонова рюмка превращается в наперсток, но он и его умудряется поднять как-то торжественно. Миша Корнилов стесняется траурно-черных ногтей, но тоже берет напиток. Это и его победа. Это он личным примером, шашкой и допотопным однозарядным пистолем отбил попытку неприятеля влезть с тылу. Тогда-то шальная стрела и поранила невезучего солдатика.

Хлеб есть хлеб. Человечество придумало тысячи коктейлей, сотни способов выпить хмельной напиток, и десяток видов идеальной закуски. Только так ничего и нет лучшего, чем занюхать хлебную хлебом. И заесть горячим мясцом. Все-таки наши далекие предки были хищниками, чего бы там археологи себе ни навыдумывали.

— Вашбродь, пищали туземные куды складывать? — Артемка так и не освоил этикет. А может и ну его? Кто еще станет меня веселить?

— М-да, — озадачился Принтц. — Действительно – пищали… Ничего полезного…

— Скажи, пусть сюда сначала тащут. Посмотрим на чудо китайской технической мысли, — водка – универсальное лекарство. Вот вроде и выпил-то грамм тридцать-пятьдесят, а уже легче. И усталость куда-то спряталась, и мысли побежали живее.

— Дрянь, — сразу поделился впечатлением о захваченном оружии временный комендант. — Был бы добрый кузнец, куда полезнее было бы стволы во что-то другое перековать.

— Совсем ничего нельзя выбрать?

— Абсолютно. Фитильные фузеи… или, как метко выразился наш юный друг – пищали. Вы, я слышал, большой ценитель оружия. Не желаете взять себе несколько экземпляров? Для коллекции, так сказать…

— О! Отчего же нет?! Почту за честь. И как образцы из прошлого, и в качестве памяти об этих днях.

— Ваше превосходительство, мы тут это… — Степаныч кивнул Мише. Тот резво припустил в сторонку, к какому-то свертку. — Примите от нас подарочек… Для памяти об… об нас, вопчем.

Корнилов откинул попону и вытащил саблю в ножнах. Не слишком кривую, как это предпочитают теленгиты, и украшенную без аляповатой роскоши. Вполне себе милое оружие, и со вкусом. Принял, конечно. Поблагодарил. Жаль, с парадным мундиром мне шпага положена…

Похожее, но без серебра на ножнах, оружие казаки презентовали и Принтцу. Тот обрадовался и растрогался, полез целоваться к Безсонову. Вроде и выпили всего рюмки по три.

Потом принесли ружья. А следом за загруженными древними карамультуками солдатами прибежали Гилев с Хабаровым. Поздравили, выпили, закусили и стали требовать отдать допотопный огнестрел им. Рассказал им, в качестве анекдота, историю про индейскую национальную избу – фигвам. Они посмеялись, переглянулись, и предложили выкупить трофеи. Не деньгами, так порохом и съестными припасами. И углем пообещали крепость на год обеспечить. Корнилов, на правах офицера, остающегося начальником русского форпоста, согласился.

Уточнил, что одну аркебузу оставлю себе. Никто не возражал. Всей честной компанией пошли выбирать. Конечно, не сразу. Купцы показались Баркову отвратительно трезвыми, а Безсонову очень захотелось выпить с Гилевым за победу. Подозреваю, ему все равно было с кем и за что пить. Три или четыре малюсеньких рюмочки не оказали никакого влияния на богатыря, и он этим обстоятельством был всерьез опечален.

— Иди, Василий, выпей со мной, — приказал он купцу. — За нашу славную баталию, и за господ Андрея Густавочича и Германа Густавочича.

Судя по неловкому языку, сотник все-таки недооценил коварство хлебного вина. А заодно, здорово повеселил нас с Принтцем.

Шустрый Хабаров метнулся к импровизированному столу, и набулькал "лекарства". Серебряные походные стаканчики инородца совершенно не впечатлили, и, ничтоже сумняшеся, он выбрал оловянные солдатские кружки. Безсонов даже крякнул в знак согласия.

Солдаты так и стояли, рты пораскрывав, возле относительно аккуратно сложенных пищалей. Причем, даже пытались принять стойку "смирно". И все потому, что с другой стороны кучи, порозовев от смущения, вытянулся, пожирающий глазами капитана, фельдфебель Цам. А вот сам Принтц на иудейского унтера никакого внимания не обращал.

— Взгляните, Герман Густавович, вот на этот экземпляр, — тыкал кончиком дареных ножен, Андрей Густавович. — Чудная! Не побоюсь этого слова – чудесная схема спускового устройства. Насколько же прихотливо должен действовать разум неведомого китайского мастера, выдумавшего этакую… гм… бесполезную бессмыслицу.

— Зато каков ствол! — уже догадываясь причине заинтересованности томского фельдфебеля, не мог не заметить я. — Это же настоящая ручная пушка! Вы лишь представьте, любезный Андрей Густавович, сколь много в этакую-то мортирку можно пуль шомполом забить!

Я отгадал. Щеки Цама побагровели, а глаза стали из просто грустных – несчастными.

— Тем не менее, ваше превосходительство, сколько же труда было вложено в украшение этого сомнительной военной ценности приспособления. Полагаю, приобретение сей аркебузы в коллекцию, спасет не одну жизнь. Избави вас, уважаемый Герман Густавович, от попыток выстрелить из этого…

— Ваше благородие, — вклинившись в паузу, пропищал провинившийся унтер-офицер. — Господин штабс-капитан…

Мимо пробежал Артемка с новой порцией жареного мяса. А за ним, дергая казачка за рукав и рассержено шипя – отец Павел. И видимо что-то очень уж интересное священник пытался втолковать отмахивающемуся от приставаний Артемке, что в их разговор немедленно ввязался врач.

— Ну, за фузею-то грех не выпить! — зычно объявил Безсонов, запихивая подмышку выбранный мной экземпляр. — Фадейка, ирод! Где ты там? Господа пищаль выбрать изволили, а ты вина не разлил ищще? А ну как передумают батюшки наши начальники на твое невежество глядючи!?

— Чичас, чичас, — засуетился Хабаров.

Между тем, иеромонах оставил в покое моего денщика и направился прямиком к Цаму. К моему удивлению, за ним последовал и Барков.

Пока низкорослый купец разливал, явились мужички. Собрали разложенные на траве ружья и потащили упаковывать добычу для перевозки.

— Василий Алексеевич, — позвал Гилева Принтц. — Поделитесь соображениями. Вам это железо для каких целей понадобилось?

— Так для торговых, ваше благородие, — оскалил зубы прирожденный первопроходец. — Туземные калмыки жену готовы продать за самую плохонькую фузею. Так что знатный торг у нас выйдет!

— Избави Боже, — шутливо перекрестился капитан. — Под страхом смертной казни не решился бы огонь весть из этого… Только и пользы, если в качестве экспоната в музеум.

— Ура! — с чего-то воодушевился сильно охмелевший сотник, поднимая свою кружку.

Выпили. Лук кончился, и как всегда – когда именно его и захотелось. Правда, мяса на бочке было уже так много, что куски валились на землю.

Отец Павел и у томского фельдфебеля своего не добился. Стоял там, огорченно и растерянно хлопая ресницами над небесно-голубыми глазами, и не знал, кого еще побеспокоить. Да на пьяненьких нас посматривал укоризненно.

— Андрей Густавович, а чего это солдаты тут столбами выстроились? — наконец решился я удовлетворить свое любопытство.

— Солдаты? — деланно удивился капитан. — Где же вы, ваше превосходительство, здесь солдат видите?

— А эти? В мундирах…

— Только что, в мундирах, — поморщился жестокий командир. — Еще могут ямы рыть. Или тяжести носить. А вот служить… Разве солдат Русской Императорской армии может по горсти пуль в ружье шомполом забить? Так что…

— Да полноте вам, — вступился я за молодых евреев. — И на старуху бывает проруха. Назначили бы им урок, а унтер и исполнит… Пока же, в дозор их, что ли, отправить…

— Кого-то еще ожидаем? — блеснул глазами Принтц.

— Ну… О циньской крепости все размышляю…

— Разумно, — мгновенно понял суть проблемы разведчик. — Цам? Слышал распоряжение господина генерал-майора? Исполнять! Об уроке этим… криворуким, после поговорим.

— Точно так, ваше благородие! — обрадовался фельдфебель. — Спасибо, ваше превосходительство!

— Отличным офицером мог бы стать, — поморщился Принтц. — В бою голову не теряет, и разумом не обижен. Жаль – иудей. Ему бы учиться…

— Составьте список отличившихся, — посоветовал я. — Постараюсь представить к наградам. Быть может кавалеру будет позволено…

— Непременно, — улыбнулся офицер. — И в своем докладе особо отмечу. Эй, доктор! Что там у вас?