Орден для Поводыря - Андрей Дай

До орды, старательно подгоняющей усталых лошадей, шагов шестьсот. Руки вспотели и скользят даже внутри тончайших перчаток. Хочется, чтоб уже началось. Нет, жажды крови – нет. Просто – раньше начнешь, быстрей закончишь.

— Ну, братишечки! — медведем ревет Безсонов. — С нами Господь! Пали!

В уши впивается острый гвоздь. Я стреляю в какую-то серую тень. Казаки рядом вытягивают бумажный, похожий на конфетку, патрон из подсумка, скусывают часть, бросают пулю в дуло. Сильный, резкий удар о твердую, сухую, каменистую землю, сковырнуть сгоревший капсюль со штырька, а на его место одеть другой. Вспышка пламени из полуторасантиметрового ствола, еще одно облако сизого, остро пахнущего дыма. Сотник что-то кричит – беззвучно разевает рот, как рыба, выброшенная на берег. Я передергиваю скобу. Приклад толкается в плечо. Мутный силуэт впереди уменьшается наполовину.

Выныривает какая-то морда с совершенно ошалевшими, выпученными глазами. Замахивается острой железякой – то ли толстой саблей, то ли кривым мечом. Тут же получает удар в живот от Безсонова, и отлетает на пару шагов. Опустил ствол и бабахнул в него – морда исчезает в брызгах крови. Сотник хлопает по плечу – слабже чем лягается изделие американского оружейника, но все равно ощутимо, машет в сторону. Оказывается, казаки уже успели отойти назад и вбок. Туда вонючее облако еще не дошло, там хоть что-то можно рассмотреть.

Поднимаюсь, бегу. Богатырь топает рядом. Задыхаюсь, но рад этому. Здесь воздух чище. Вспоминаю, что забыл считать выстрелы. Сколько еще выстрелов до перезарядки?

Занимаем свои места в строю. В облаке что-то происходит, но нас пока никто не беспокоит. Казаки стреляют, и сразу вытягивают шомпола. Их фузеи нужно часто чистить. Иначе пуля может и не провалиться внутрь ствола. Нагар от дымного пороха, дьявол его забери!

Интересно, придут Могалок с Мангдаем? Или станут дожидаться, пока чья-то воинская удача не перевесит? И если придут, как, прости Господи, отличить одних инородцев от других? По мне, так они все одинаковые…

Безсонов орет и машет руками. Стрелки подымают ружья. Я тоже. Еще не вижу в кого, но стрелять готов. В конце концов, какая разница?

Почему я не догадался сменить магазин?

Вялый ветер немного сносит дым в сторону реки. Будто облако упало на землю, и, испугавшись человеческой ярости, удирает.

С неприятным щелчком перепонки в ушах встали на место. Вернулись звуки.

— Что там происходит? — спрашиваю у сотника.

— Ась? — орет он и тычет пальцем в пыль. — Похоже, вашство, туземцы зачали друг дружку резать!

"А сейчас вы можете видеть, как одни русские убивают других". К чему вспомнились слова корреспондентки Си-Эн-Эн? Черт его знает. Только, точно как тогда, стало вдруг нестерпимо стыдно. Подумалось, что они ведь наверняка родственники тут все. Маленькое, зажатое между двумя огромными империями, племя, принужденное выбирать.

Глава 3

Трофеи

Трупы складывали ровными рядами вдоль едва заметной тропинки. Десятки, сотни раздетых донага тел. Вились мириады мух. Остро пахло кровью и смертью. И не смейте говорить, будто смерть не пахнет.

В стороне, в старом русле какого-то безымянного ручья лениво ковырялись несколько выделенных купцами мужичков. Предполагалось, что это будет одна общая, братская могила. Мертвых уже не спросишь – как именно они хотели бы быть погребены, а время не ждет. Жара быстро сделает это мероприятие еще более отвратительным.

У истыканных стрелами валов форта Корнилов, Безсонов и оба оставшихся в живых зайсана яростно спорили по поводу раздела трофеев. Я не хотел вникать в частности, но все огнестрельное оружие мятежников должно было попасть в арсенал крепости. Каким бы оно убогим ни было, вооружать туземцев никакого желания не было.

Объединенные отряды победителей уже отправились в стойбище Турмека. "Перегнать скот", — скаля остатки гнилых зубов, пояснил Мангдай. Врал, гнида. Иначе, к чему бы ему отказываться от участия в "перегоне" казаков? Грабить и насиловать они туда рванули. Беззащитное селение не самого бедного в Чуйской степи князька должно было стать еще одной жертвой этой скоротечной войны.

Хотел вмешаться. Запретить. Есть же какие-то нормы… Женевская конвенция, едрешкин корень. Штабс-капитан не дал. Отговорил.

— Это не наш монастырь, ваше превосходительство, — сказал. — Их нужно хотя бы попробовать понять. С их точки зрения, уже одно то, что они выбрали, чью сторону принять, достойно такого вознаграждения. Вмешаетесь – они решат, что их лишили награды. Станут говорить, что белый длинноносый амбань ничуть не лучше маньчжурского. Пусть их…

Принтца я нашел на бастионе, подле все еще пышущей жаром пушки. В одной выправленной перемазанной глиной и сажей рубашке, он, раскинув руки, валялся на жесткой траве. Я даже сперва решил, что он мертв, и был несказанно рад, своей ошибке.

У временного коменданта Чуйской крепости выдался нелегкий день. Как он сам признался тем же вечером, следующий же штурм мог Турмеку и удаться. Большая часть неопытных солдат, едва ли больше чем по паре раз до этого палившие из своих ружей, заклинили стволы лишними пулями, и стрелять больше не могли. Даже не знаю, сможет ли седой фельдфебель починить эти допотопные самопалы.

Боеспособными остались лишь казаки и всего восемь из ста пехотинцев. Пушки не успевали прочищать, и порох стал вспыхивать прямо в тряпочных картузах. Со всего гарнизона было только трое раненых. Причем, двоих фейерверкеров опалило порохом, и только в одного стрелка попала стрела. Благо ранения, хоть и неприятные, но легкие и доктор обещал скорое выздоровление.

А вот теленгиты раненых добили. Возможно, что и своих тоже. Деловито так, прошлись по полю, время от времени тыкая саблями. О потерях я союзников не спрашивал. Честно говоря, было все равно. Хребет взбеленившемуся зайсану и его "эскадрону" сломал русский офицер Андрей Густавович и его рыдавшее от страха малолетнее разноплеменное воинство. А добили уже мы с Безсоновым. И если и после этого туземные князьки умудрились потерять хотя бы одного воина, то грош им цена, таким союзникам.

Впрочем, я их и звал не воевать, а разделить с нами победу. Согласитесь, это несколько разные вещи. Никуда они теперь не денутся. Через три дня должна начаться ярмарка на ручье Баранты, это в тридцати пяти верстах от крепости. А за день до ее начала Могалок с Мангдаем, от лица всех своих людей, должны принести клятву верности Его Императорскому Величеству Александру II Освободителю.

И, кстати, это будет последний в местной истории торг в урочище Баранты. Отныне и навсегда ярмарка станет проходить в окрестностях Кош-Агача. Так, чтобы прибывшие торговые караваны могли видеть черно-желто-белый имперский флаг над дозорной вышкой крепости.

— Герман Густавович, ваше превосходительство! — мне показалось, как-то жалобно позвал Артемка. — Тама, с той стороны… За острогом, значить. Уж все накрыли. Вас токмо, с их благородием ожидают.

— Что? Что накрыли?

— Ну дык, ясное дело чево. Скатеркой бочку спод зелья огневого и накрыли. И мясо поджарили. Дохтур и хлебное вино уже всем прописал. Для здоровья, значицца.

— Бочку? — в голове не укладывалось, как можно было теперь, когда сломанные человеческие фигурки еще не прибраны, не преданы земле, есть жареное мясо и пить водку. Это же, как нужно было к жизни относиться, чтобы…

— И правда, Герман Густавович, — неожиданно поддержал денщика капитан. — Пойдемте. Полдень уж давным-давно миновал, а у нас с вами с утра маковой росинки… А здесь и без нас обойдутся.

— Как-то не хочется, — искренне признался я, тем не менее, вставая с травы.

— Это из вас еще сражение не вышло, — приговаривал Принтц, аккуратно подхватывая меня под локоть и утягивая в обход бастиона, на удивительно зеленый, в этом серо-ржавом краю луг. — Организм, знаете ли, все еще в бою. По себе знаю. Я вот, тем годом по Туркестану хаживал, так…

Трупы и правда выглядели не аппетитно. И не стоило их разглядывать. То ли дело насаженные на шомпола ароматные, пузырящиеся кипящим жирком мясные кусочки. Мммм. Живот тут же отозвался довольным урчанием. Гера мысленно потер руки в предвкушении пира.

Пучок тоненького, остренького дикого лука. Горсть серой соли на тряпице. Несколько отварных картофелин. Размякшее на жаре, оплывшее по краям, нарезанное толстыми ломтями сало. Несколько испеченных на камнях лепешек. И мясо. Господи, как же я далеко от хрустящих скатертей, снежно-белых салфеток, холодных бликов хрусталя и обманчивой глубины серебряной посуды! Где-то мои нежно любимые сдобные булочки с корицей? Где тающее на горячем хлебе сливочное масло? Пельмешки… Ооооо! Крепенькие, умело закрученные в "сатурны" пельменьчики. Посыпанные перцем и политые сметаной!

А руки, пока я предаюсь мечтаниям, уже хватают обжигающие, еще слабо шкварчащие куски. Пучок лука в соль. Много ли надо усталому, голодному телу!