Охотники за сказками - Иван Симонов

Уже нетерпение донимает, а раздвоенной сосны и обещанной тропинки все нет как нет.

— Прошли, может быть, не заметили? — вяло спрашивает старшего Павка.

— Может быть, прошли, — не дожидаясь ответа Кости, в тон Дудочкину небрежно и лениво тянет Ленька Зинцов.

— А может, не дошли еще? — сомневается Павка.

— Может, и не дошли, — тая усмешку, соглашается Ленька.

— Не дал выслушать бабушку как следует, вот и «может быть»! — недовольно выговаривает Леньке старший. — Все ему бежать скорее надо.

Я внимательно смотрю направо, и каждое гладкое местечко в эту сторону начинает казаться тропинкой. Но раздвоенной сосны не видно.

— Может быть, назад вернуться, посмотреть еще раз? — твердил Павка одно и то же.

— Может быть, и вернуться надо, — повторяет Ленька и продолжает преспокойно идти вперед.

Старший недовольно хмурит белесые брови и молчит.

— Здесь тропинка, — наконец произносит Костя и забирает вправо.

Он начинает отмеривать шаги так подчеркнуто уверенно, что мы совсем не уверены, та ли это тропинка и вообще тропинка ли.

Пять минут шагаем молча. Никаких признаков тропинки уже не заметно. Костя останавливается, когда перед ним встает густая чаща можжевельника.

— Не туда идем, — оборачивается он.

— Не туда, — теперь старшего начинает разыгрывать Ленька.

Костя молчит.

Пробуем возвратиться на старое место, где свернули с тропинки, и натыкаемся на валежник.

— Снова не туда? — удивляется Ленька.

— Снова! — теряя обычное спокойствие, резко отвечает Костя.

Теперь мы не только дорогу к дедушкиной сторожке, но и вообще никакого заметного следа отыскать не можем.

— Не робеешь, Костя? — бодрясь в голосе, спрашивает меня старший.

— Что ты!

Он вспоминает про столб с номером 286, о котором рассказывала бабушка.

— Найти его — и все в порядке.

— Пр-равильно! Веревочку потерять, а иголочку отыскать… в стогу сена, — хлестко закругляет Ленька.

— Еще что?! — неожиданно вспыхнул Костя. Ленька почувствовал, что перехлестнул. Боек на язык, а промолчал.

Поищем, Костя? — встряхивая головой, участливо спрашивает меня Костя-старший.

Ясное дело! — отвечаю я, теребя запрятанные в карман кисти пояса.

По мнению старшего, потерянная тропинка теперь находится влево от нас.

— Пройдем пятьсот шагов, а там увидим.

Берем направление, но вместо тропинки выходим на незнакомую порубь. Перед глазами тысячи пней. Одни иструхлявели, другие еще держатся. Между ними пускается молодой сосняк вперемежку с кудрявыми березками: борются, кто победит.

Одинокие высоченные сосны с шапкой ветвей на самой вершине торчат разрозненно вдалеке одна от другой. А кругом четыре стены стволов, и… ни звука. Ни единого шороха. Даже перестука дятлов не слышно, словно мы очутились на необитаемой безжизненной земле.

Зябко. Неуютно.

Недавняя растерянность Леньки прошла. На смену вновь выступила приглушенная на минуту горячность.

— Дошли, товарищ старший? — насмешливо налегает он на последнее слово.

Ответа нет. Костя снимает с плеч вещевой мешок и достает из него шерстяные чулки. Тетка Катерина предупредительно положила их сыну, чтобы змея не укусила за ногу. Она слышала, что через шерсть змеи не кусают.

Костя натягивает чулки поверх узких серых штанов и прикалывает их вверху булавками. Потом так же молча достает и надевает ботинки, которые берег всю дорогу.

— Передышка? — дружелюбно спрашивает Ленька.

— Можешь отдыхать, — не поднимая головы, отвечает старший. — Вы пока перекусите немножко, — советует он мне и Павке. — А я пойду посмотрю, в какую сторону нам идти нужно. Если буду кричать — отзывайтесь.

Оставив нам на хранение вещевой мешок и не захватив с собой ни одной лепешки, старший направляется в сторону солнца. Несколько минут мы видим его шагающие длинные ноги в белых чулках, белую рубашку между зелени, потом все пропадает.

Время тянется утомительно медленно. Ленька сидит в сторонке, молчит. Мне на него и глядеть не хочется.

Напрасно мы сообщали в письме Надежде Григорьевне, что Ленька ведет себя примерно. Хвали не хвали, он все такой же непостоянный и задиристый. На час дружбы, на неделю ссоры.

Ленька тоже чувствует свою отчужденность, но из самолюбия и виду не показывает. Небрежно отламывает кусок пирога с капустой и протягивает мне:

— Коська, хочешь?

Я отрицательно мотаю головой. Так и сидим, играя в непринужденность, один да двое.

— Э-э, э-эй! — с переливами доносится издалека голос Кости.

— А-у-у-у! — встряхнувшись, громко отзывается Павка. И, повернувшись в сторону звука, мы оба вместе голосим:

— А-у-у! А-у-у-у! А-у-у-у!

Ленька лежит, закинув ногу на ногу, и пренебрежительной улыбкой одобряет наши старания.

Через каждые пять — десять минут отзываемся на крик Кости и сами время от времени даем о себе знать.

Костя прошел из-под солнца далеко вправо — оттуда подает голос.

Возвращался бы, что ли, скорее!

Следующий его сигнал долетает до нас уже с противоположной от солнца стороны. Можно было подумать, что Костя обходит нас по кругу. Но зачем?

На этот вопрос я не нахожу ответа.

Потом старшего совсем не стало слышно. Сколько мы с Павкой ни кричали — напеременку и оба вместе, нет ответа. Пропал Костя.

Десять… двадцать минут, может, полчаса прошло — молчит.

— Заблудился, — беспокоится Павка. — Надо искать идти.

Где искать?

Или знак подать.

Как подать?

Павка тугодум. Он до вечера будет сидеть, ничего не придумает. Вот если бы подсказал кто…

Павка по привычке невольно обращает взгляд на Леньку, а Ленька смотрит на сосну, неподалеку от которой мы расположились. Измеряет ее от корней до вершинки.

— Подожди…

Павка закусывает край пальца зубами, сердито бычится исподлобья и утихает. Это верный признак, что Павка думает. Он то затаит дыхание, то засопит тяжело и часто.

— Может… на сосну забраться? — неуверенно спрашивает он. — Оттуда покричать…

Решаем попробовать, если лучшего не придумали.

Я вытягиваюсь на цыпочки, подсаживаю Павку. Он карабкается по толстому стволу и снова сползает, едва я опускаю руки. То же самое получается во второй и третий раз.

Ленька нашел сухой и длинный шест, подвязывает на него белую тряпицу, в которую недавно был завернут пирог.

— Что, сиделка тяжела?.. Ну-ка! — отстраняет он вспотевшего от бесплодных усилий друга.

Бескозырку в сторону. Гимнастерку — тоже. Морщинистые рукава рубашки сами собой выше локтей держатся. Захлестнул конец шеста, тем же шнурком к боку его привязал, закрепил в три опояски на высоко поддернутых брюках.