Тысяча и один день - Александр Громов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не так это просто – обоим вылезти из машины, не потеряв физического контакта. Надежнее оставить в покое отложной воротник и схватить блондинку за волосы, что я не без удовольствия и делаю. Ее корежит от отвращения.
– Открой дверцу и медленно выходи, – свистящим шепотом командую я, свободной рукой отпирая заднюю дверцу. – Так. Медленно, я сказал…
Разумеется, комп в коттедже имеется, и очень хороший, а подруги, напротив, не наблюдается, если не считать за таковую небольшую белую кошку, которая сразу же принялась тереться о наши ноги, не делая никакой разницы между мной и хозяйкой, и отчаянно мявкать, требуя не то ласки, не то пищи. Вернее второе, потому что, как только я сыпанул ей в миску какого-то кошачьего комбикорма из найденного в холодильнике пакета, животное немедленно оставило нас в покое и принялось чавкать. Теперь оно с видом «тварь я дрожащая или право имею?» громыхает на кухне узкой кастрюлей для кипячения молока, пытаясь залезть в нее то головой, то задом, то головой и задом сразу. Пусть себе шалит зверушка. Заслужила снисхождение уже тем, что ласкалась ко мне, поганому эксмену. Которого не охолостили только потому, что он, подлец, эталонно здоров и годен в доноры семени, и еще потому, что лет пятьдесят назад ученые дамы с сожалением констатировали: партеногенетический путь воспроизводства вряд ли когда-нибудь удастся довести до ума, потомство, видите ли, получается ослабленным физически и умственно…
Здесь кабинет хозяйки, надо полагать. Не гостиная, не спальня, не этот, как его… будуар, а именно кабинет. Строгая деловая обстановка. Окна занавешены. Моя пленница крепко примотана скотчем к массивному креслу, с таким грузом, знаете ли, не телепортируют. В ее уши я вставил по клоку ваты, закрепив тем же скотчем. Само кресло повернул лицом к занавешенному окну – не потому, что мне неприятно встречаться с ненавидящим взглядом блондинки, а из разумной осторожности: вдруг она умеет читать по губам? Настоящие люди полны скрытых талантов.
– Включение. Все ресурсы. Вход в Сеть, – командую я компьютеру.
Его совершенно не волнуют различия в спектральных характеристиках моего голоса и голоса блондинки. На нем не стоит пароль. От кого в наше безопасное время беречься рядовому обывателю из настоящих людей?
В самом деле: от кого?
Глава 4. ИЛОТ
– А, деструктивный элемент!
Так старичок привратник стал называть меня, после того как я с мальчишеской прямотой сболтнул ему, что собираюсь посвятить жизнь искоренению несправедливости по отношению к эксменам. Отговаривать меня от этого занятия он на первый случай не стал, но посмеялся вволю, обидев меня не на шутку. Кому приятно, когда над ним смеются? Особенно в пятнадцать лет. После этого я не появлялся у будки старого привратника целую неделю и намеревался вообще перестать ходить к нему, – однако не выдержал. И все для того, чтобы старый привратник приветствовал меня бодрым восклицанием:
– А-а, деструктивный элемент!
Я запнулся на ходу. Еще секунда – повернулся бы и ушел, чтобы никогда больше не прийти. На сей раз бесповоротно.
– Обиделся? – поинтересовался старик. – Ну извини. Сам напросился. В террористы ему захотелось! Нет-нет, я в принципе не возражаю и даже не собираюсь тебя отговаривать, ты только растолкуй мне, глупому: зачем?
– Хотя бы для того, чтобы мною не командовали, – буркнул я.
– Отлично. Хочешь сам командовать другими? Я решительно помотал головой. Ну нельзя же все понимать так неправильно!
– Другими – нет. Пусть другие сами собой командуют. Но только не мною. Собой я могу покомандовать и сам.
– А справишься? – прищурился он.
– Как-нибудь!
– Угу, угу… – Старик закивал. Он выглядел чем-то довольным. – Ты, стало быть, не тиран в душе, а просто стихийный анархист. Тем лучше. Я думал – клиника… В твоем возрасте экстремистские заскоки случаются со многими и, поверь мне, не всегда лечатся. Услышишь еще разговоры: хорошо бы, мол, перестрелять всех баб, кроме тех, что физически или психологически не способны к телепортации – их, между прочим, немало. Вот на них-то и отыграться, когда будут перестреляны активно противодействующие и придет звездный мужской час. Загнать их в черную кухню и глумиться в свое удовольствие, упиваясь властью ничтожных над ничтожнейшими. Ты ведь не этого хочешь?
Я снова помотал головой.
– От души желаю тебе никогда этого не захотеть, – сказал старик. – Иначе свихнешься. В большом мире есть такие… шакалы. Еще встретишься. Нападают скопом исподтишка, убивают, насилуют, если удается. И называют себя борцами за права мужчин. В большинстве – сектанты-изуверы, фанатики с горящими глазами. Некоторые из них даже не трусливы… просто глупы. За ними охотятся, как за зверьем, а настоящие подпольщики сторонятся их пуще чумы. Уж ты мне поверь. Я знаю. Ты хороший мальчик, Тимофей Гаев.. Постарайся стать хорошим взрослым. Это не так просто, но, представь себе, вполне возможно…
Я стоял оглушенный. До этого дня старик при всей своей любви к поучениям не вел со мною таких бесед. Очень не сразу до меня дошло главное:
– Подпольщики?..
– Когда-то я был одним из них.
Старик церемонно привстал и сделал вид, что приподнимает несуществующую шляпу.
– Ярослав Вокульский, бывший функционер регионального подпольного центра.
Я сглотнул.
– А теперь?
– Теперь, как видишь, греюсь на солнышке и иногда ковыляю с палочкой ради разминки. Ногу мою видишь? Это лесоповал. Угодить туда в шестьдесят лет очень неприятно. Однажды не успел отскочить, ударило комлем. Оставили ногу при мне – и на том спасибо. Но срослась криво. Поначалу, как выгнали из лазарета, посадили на механизм – знаешь, ездит среди пней этакое фырчащее черт-те что с решетчатым барабаном, само сажает сосенки на свежей вырубке, – но я и тут не справился. Поэтому мне скостили срок и перевели в ограниченно годные без права работы в коллективах эксменов. Практический гуманизм, полностью тождественный целесообразности. Зачем держать в лагере безвредного калеку? Разумная власть не поощряет ненужное изуверство. С тех пор сижу здесь, воздухом дышу. Замечательно способствует приведению мыслей в порядок, между прочим. Всем советую.
– Ты… вы разочаровались в борьбе? – выдавил я. – Почему?
Старик беззвучно рассмеялся. По-видимому, он находился в превосходном расположении духа.
– Ты свое «выканье» брось, я тебе не леди-госпожа. Договорились? Ну вот и хорошо. Кстати, откуда у тебя фамилия Гаев? Это из Чехова?
– Чего-о?
– Лет триста назад жил такой русский писатель – Чехов. Антон Павлович. Тогда еще были в ходу отчества, поскольку почти каждый знал имя своего отца, не обязательно, впрочем, биологического… Так вот. Ты не задумывался, откуда у эксменов вообще фамилии?
Я кивнул. Задумывался, конечно. Хронический недостаток информации – лучший способ заставить мозги шевелиться… или усыпить их окончательно. Каждому свое.
– Наверное, по отцу… биологическому?
Привратник фыркнул.
– Ты еще скажи – по матушке. Каждая порция замороженной спермы в Генетическом Банке снабжается подробным файлом с описанием фенотипа донора. Там все есть: рост, вес, пропорции, вся мыслимая антропометрия, цвет кожи, глаз и волос, предрасположенность к тем или иным болезням и аллергиям… Нет там только одного: фамилии донора. И незачем. Дочь оплодотворенной, выносившей плод и родившей женщины получает фамилию матери; сын – ту, которую ему дадут в яслях-интернате, куда матери сдают своих чад мужского пола, чтобы поскорее забыть о них. Имя – произвольно, с учетом лишь национальных традиций. Хотя кое-где это систематизировано: в один, скажем, год малышам даются имена на "а": Антон, Андрей, Ашот, Абдурахман и так далее, на следующий год уже на "б": Борис, Бонифаций, Брюс, затем на "в", а как алфавит закончится Яцеком – снова на "а". Очень удобно. Понятно, матчества эксменам не положены, не говоря уже об отчествах. Ну а фамилии – случайная компьютерная выборка из списка мужских литературных персонажей преимущественно дообновленческой эры. Отсюда всякие Елдырины, Свидригайловы и Налымовы. Например, мою фамилию носил один из героев Болеслава Пруса. Твою – чеховский персонаж, если я не ошибаюсь. Кажется, у него была нестандартная сексуальная ориентация – шкафы его возбуждали… Впрочем, не уверен, не помню. Книг нет… – Старик Вокульский вздохнул. – Единственное, о чем я иногда жалею после перемены своей судьбы, – негде раздобыть старых книг. Не современных же писательниц читать – они пишут не для нас. Когда-то у нас в подполье была неплохая библиотека… м-да… Электронная, конечно. Сам понимаешь, так легче было прятать.
Привратник мечтательно закатил глаза – кажется, предавался сладкой ностальгии.
Ну ладно. Гаев так Гаев, Чехов так Чехов, шкафы так шкафы. Мне-то что? Пусть я получил ответ на важный вопрос, пусть ответ этот был уничижителен – ерунда, не привыкать. В данный момент меня интересовало совсем другое.