Бунтарь ее величества - Андрей Гончаров

Такое решение далось храброму военачальнику не без труда. Он не интересовался женщинами, никогда за ними не ухаживал и, дожив до сорока четырех лет, пока что не имел сердечных увлечений. Он вообще относился к женщинам снисходительно и с некоторым презрением. Была бы его воля – он бы вообще не женился. К чему? В том единственном деле, к которому лежала его душа, к которому он стремился со всей страстью – в деле военном, – женщины были лишь помехой. Суворов искренне считал, что неудачи многих военачальников объяснялись наличием у них жен и детей – душа такого полководца была разделена, и армия не была их единственной страстью.

Да, по своей воле Александр Васильевич не стал бы вступать в брак. Но, кроме его воли, была еще воля его отца, Василия Ивановича. Он-то как раз хотел, чтобы сын женился, хотел иметь внуков, наследников славного рода шведского воителя Сувора, в XVII веке прибывшего на Русь и поступившего на службу к царю Михаилу Федоровичу. Сын Александр отца уважал и против его воли пойти не мог. «Меня родил отец, и я должен родить, чтобы отблагодарить отца за мое рождение», – говорил он своему адъютанту и преданному другу Фридриху Антингу.

Но еще важнее было другое соображение, более высшего порядка. Александр Суворов считал, что жениться и заводить детей мужчина обязан, потому что так велит Бог. А в Бога Суворов верил истово и никаких колебаний на этот счет никогда не испытывал. «Богу не угодно, что не множатся люди», – говорил он тому же Антингу, объясняя свое решение о браке.

В этом Александр Васильевич действовал так же стремительно, как воевал и как вообще все в жизни делал. Невесту, княжну Варвару Прозоровскую, представительницу древнего и знатного рода, он не выбирал – за него выбрал отец. Ну, а раз самое трудное и муторное дело было сделано и никакого ухаживания и пожимания ручек не требовалось, можно было не тянуть. Одолев очередное турецкое войско под городом Гирсово, Суворов отпросился в отпуск и поехал в Москву. Сразу же по приезде он сделал предложение невесте, получил согласие и стал готовиться к свадьбе. Перед самым Рождеством состоялось обручение, а свадьба была назначена на январь следующего года.

Следует заметить, что семье Прозоровских это самое согласие далось нелегко – не легче, чем жениху решение о браке. Невеста, впервые увидев будущего мужа, пришла в ужас и жаловалась маменьке:

– Уж до чего страшен, до чего страшен, слов нет! Словно крокодил какой, про которого в книжках пишут. И нравом странен. Что это он все букой смотрит? Пока в гостиной сидел, слова мне ласкового не сказал. А уж чтобы стишок в альбом написать, о том и речи нет.

– Воду с лица не пить, – отвечала на то маменька. – Стерпится – слюбится. А что стишков не пишет – на что они тебе? Ты у нас, чай, не монашка, чтобы книжки читать. Да и то рассуди, душа моя, – если мы его сейчас отвергнем, когда другой жених подвернется?

Это было серьезное соображение. Варваре шел уже 24-й год, в девках она явно засиделась. Еще годик – и не дождешься жениха, уже никакого. И потом, в Москве было известно, что «странный нравом» корпусной командир Суворов люб императрице Екатерине Алексеевне, что государыня отличает его от других генералов и следит за его успехами. А это многое сулило в будущем.

В общем, 24 января свадьба была сыграна, и молодые поселились в доме Суворовых на Ордынке. Здесь новоиспеченную госпожу Суворову ожидали удивительные открытия, и следовали они каждый день. Муж и правда оказался странен: спать норовил на солдатской койке, чуть не на полу, вставал до света, обливался холодной водой, каждый день был на обедне, причем сам пел в церковном хоре. С супругой Александр Васильевич старался быть ласков, но видно было, что супружеской жизнью он тяготится и ждет не дождется отъезда в армию.

17 марта 1774 года в дом генерал-майора Суворова пожаловал личный посланец императрицы граф Растопчин. Он привез известие о том, что государыня пожаловала Суворову очередное воинское звание генерал-поручика. Одновременно с этим посланец императрицы сообщил, что Александру Васильевичу приказано завершить свой отпуск и вернуться в действующую армию – предстояли новые сражения.

Новоиспеченный генерал-поручик принял сообщение о новом звании сдержанно, как нечто само собой разумеющееся. Гораздо больше его обрадовал приказ о возвращении в армию.

– Как славно! – говорил он Антингу за обедом. – Ее величество словно мои желания угадала. Давно я турку не бил!

Обедали они втроем. Третьим лицом за столом была не жена Варвара, как можно было подумать (Александр Васильевич привык обедать в семь утра, а Варвара Ивановна к такому странному обычаю привыкнуть никак не хотела), а человек совсем посторонний, приехавший вместе с графом Растопчиным. Звали этого приезжего Кирилл Андреевич Углов. Ему было сорок с лишним, как и хозяину дома, он был невысок, светловолос, с глазами стального цвета и взглядом такой же твердости. Лицо обветренное, загорелое, видно было, что человек этот подолгу бывал на открытом воздухе. Пребывал Кирилл Андреевич в чине полковника. Как сообщил граф Растопчин, представляя своего спутника, полковник Углов отличился в сражениях под Рымником и Силистрией, был тяжело ранен и проходил лечение в Санкт-Петербурге. Теперь он возвращался в действующую армию и высказал желание непременно сражаться под началом генерала Суворова, такое его желание было командованием уважено. Потому, дескать, граф и решился привезти полковника с собой в Москву, чтобы представить его будущему командиру.

– Впрочем, если ваше превосходительство сочтет мою просьбу служить под вашим началом слишком дерзкой, я готов принести извинения за вторжение и отправиться в Валахию, – сказал вслед за тем сам Углов.

Суворов оценивающе взглянул на полковника, уголок рта у него дернулся, словно в усмешке, и он произнес:

– Дерзость – не грех. Дерзость, она же смелость, города берет. Оставайся, полковник, обедать будем. Поживешь у меня денек, а там вместе в армию поедем. Тут я к тебе пригляжусь, решу, где тебя лучше использовать.

И вот теперь полковник Углов сидел за столом, ел деревянной ложкой гречневую кашу (Суворов мяса не признавал, равно как и разносолов, и всегда ел самую простую пищу – еще один повод для постоянного изумления и возмущения молодой супруги) и прислушивался к разговору, что шел между командиром корпуса и его адъютантом.

– Ах, как славно, что скоро услышу я свист пуль! – говорил Суворов. – Нет для моего уха музыки слаще!

– Но вы ведь не можете отрицать, что мирная жизнь имеет свои преимущества, – заметил на это Антинг. – То же супружество, хозяйственные заботы, устройство дома… А поэзия, театр, прочие искусства?

– Конечно, все это имеет свою прелесть, – отвечал Суворов. – Но я так устроен, что этой прелести вовсе не чувствую. Я понимаю, что, раз всемогущий Господь создал все эти предметы мирной жизни, значит, они ему угодны. Но меня радуют лишь подвиги ратные и связанные с военной жизнью лишения. Ты думаешь, зачем я каждый день обедню стою да на клиросе пою? Чтобы грехи свои замолить и хоть таким путем к мирной жизни приобщиться.

– Позвольте и мне, ваше превосходительство, вопрос задать, – подал голос Углов. – Только ли испытания и геройства военные вас прельщают или также возможность иметь власть над людьми? Может, Господь создал вас, чтобы властвовать?

Суворов несколько секунд размышлял, затем воскликнул:

– А ведь ты прав! Командовать я и правда люблю. Когда начинал службу (а начинал я в самых простых должностях, даже интендантом был), мне трудно было свой нрав смирить, другим подчиняться. Но я смирял, потому что так надо, потому что военный устав так написан: есть командиры, а есть подчиненные. Но лишь получил я в свои руки первую команду, роту, как понял, что тут и есть мое призвание.

– И чем больше людей у вас в подчинении, тем вам легче? – задал новый вопрос полковник.

– Да, это так! Корпусом мне командовать легче, чем полком. И я чувствую, что, будь в моем распоряжении целая армия, я с ней управлюсь лучше, чем с корпусом. Никакой робости от распоряжения таким количеством людей не испытываю.

– А ведь у весьма немногих так бывает, – заметил Антинг.

– Верно, верно, – кивнул Суворов. – Это вы верно подметили. Ну, хватит за столом сидеть. Идемте во двор, упражнениями будем заниматься.

И затем в течение часа с лишним они втроем бегали по двору, прыгали в вырытые там рвы, брали «укрепления». Углов заметил, что при этом Суворов внимательно к нему присматривается.

Спустя два дня, 19 марта, Суворов в сопровождении Антинга и Углова, а также двух слуг выехал на юг, в расположение действующей армии. Молодая жена провожать мужа во двор не вышла – простились в доме.

– Ну, прощай, любезная Варвара, – сказал на прощание Суворов. – Блюди нашу семью, а я буду блюсти интересы Отечества!