Далекий след императора - Юрий Торубаров

А великий князь выжидал, когда Олгерд зайдёт в тыл врагу. По его прикидке, сын должен был вот-вот появиться за спиной врага. Привстав в стременах, он поднял меч. Громом пронёсся его голос:

   — За павших! — и толкнул коня вперёд.

Тевтонцы рубились отчаянно. Но литовцы не уступали, а даже превосходили врага, глядя на князя. А тут ещё подоспел и Олгерд. Тевтонцам, тем, кто остался жив, пришлось спасаться бегством до своего замка.

Гедимин решил с утра начать штурм, дав ночь на роздых. Поздно вечером, обходя становище, Гедимин нечаянно наткнулся на Студаса. Тот, кланяясь чуть ли не до земли, сладким голоском поздравил князя с победой.

   — До победы ещё далеко, — ответил Гедимин и хотел уже продолжить путь.

Но Студас предложил ему заглянуть в их шатёр. К его словам присоединился и выглянувший оттуда Драйнас. Открыв полог, он сказал:

   — Великий князь, отведай с нами чем бог послал, — и сделал жест рукой.

Какое-то предчувствие подсказывало князю не делать этого. Но... умоляющие глаза и покорность в их фигурах смутили князя.

   — Эх! — махнул он рукой, шагнув к шатру. Остановившись у входа, произнёс: — только на одно мгновение.

   — Да, да! — враз воскликнули они.

Отведав куриную ножку и залив её русской брагой, князь поднялся. Обтерев ладонью усы, сказал:

   — И вы ложитесь. Завтра — штурм! — дав этим понять, что больше задерживаться он не может.

Наутро, проснувшись, великий князь почувствовал какое-то недомогание в теле. Пересилив себя и решив, что в бою разомнётся и всё пройдёт, повёл людей на штурм.

И вот он бьётся на крепостной стене. Ещё один натиск — и враг будет повержен. Но что это с князем? Его меч вдруг с трудом стал рассекать воздух. А с его губ вторично сорвалось:

   — Душепродавцы!

Да кто это услышит! Кругом крики, стоны, ругань да звон клинков. Какой-то тевтонец, легко отбив его выпад, успел рубануть великого князя. Он пошатнулся. Меч выпал из его рук. Князь упал на колени, а потом рухнул на стену. Литовцы еле отбили у воспламенившихся тевтонцев тело своего князя. Печальная весть покатилась по Литовской земле и докатилась до границ русских княжеств.

Станил узнал об этом, когда объявился с товаром в Вильно. Торговля шла плохо, и он тайно заспешил в немецкие земли. Тевтонский магистр с распростёртыми объятиями принял русского купчину. Ещё бы! После такой победы даже у желчных людей появляется настроение. С благодарностью приняв подарок, магистр долго его рассматривал и в какой раз переспрашивал:

   — Где же его сделали? В Константинополе, Риме, в Венеции?

И в какой раз купчина смиренно отвечает:

   — В Новгороде, мой господин.

Тот смотрит, качает головой и говорит:

   — Однако!

Магистр не хочет оставаться в долгу и после долгих раздумий дарит ему перстень с изумрудом. Купец отмечает про себя: «Часть затрат я уже вернул!» и начинает разговор вначале о плохой торговле в Литве после победы тевтонцев над ними, чем порадовал магистра. Незаметно перешёл и к русским делам, аккуратно перейдя к тому, что уже и бояре стали рваться к купеческому делу. А для этого не чураются и разбоем. Так, один боярин послал ватагу лихих людишек в далёкую Печору. Магистр был не дурак. Сразу оценил слова купца. Но вида не подал. Купец же был неплохим учеником. Дойдя до самого интересного места, вдруг заговорил о том, что он, дескать, мало привёз к ним зерна. Его разобрали вмиг. В сле... Но магистр перебил купчину. На его тонких губах заиграла улыбка:

   — Я... сейчас!

Он ненадолго отлучился. Вернулся с кисетом в руке.

   — Надеюсь, этого хватит? — сказал магистр, развязав кисет и показывая содержимое.

Там мелькнули золотые монеты. Купец виновато улыбнулся, ещё был молод, не закалился и неловко взял деньги. Ему пришлось рассказать, какими путями будет возвращаться в Новгород боярская ватага.

Проводив гостя, магистр вызвал к себе Конрада фон Вернера. Рассказав ему о посещении русского купца, он предложил рыцарю встретить возвращение русского отряда. В ответ рыцарь понимающе кивнул. Видать, не в первый раз ему приходилось выполнять подобные поручения. А куда деваться? Мы тут не в Азии. Перед его уходом магистр неожиданно спросил:

   — Ну как твой оруженосец?

Рыцарь ухмыльнулся:

   — Отличный воин! Побольше бы таких. Всё идёт к тому, что он примет нашу веру, а там...

Они улыбнулись друг другу.

Всю дорогу от тевтонцев Станил ощупывал магистров кисет. Отец был прав: и без товара можно «зарабатывать» деньги.

Глава 9

Весть о кончине Великого литовского князя Гедимина в Северной Руси встретили неоднозначно. Кто радовался, боясь попасть к нему в зависимость, кто — безразлично. Но вот Московский князь всея Руси воспринял эту весть с огромной жалостью. Когда известный не только на Руси купец Фёдор Елферьев вернулся с Запада, где был по торговым делам, и рассказал об этом Ивану Даниловичу, князь даже побледнел. Купец испугался и стал звать на помощь.

   — Ничего! — разминая грудь, проговорил князь и отпустил Фёдора.

Иван Данилович последнее время частенько побаливал. И вот сейчас, когда дело пошло на поправку, эти известия подкосило его. Собравшись с силами, он подошёл к окну. Голубое небо было чисто. Несколько пацанов играли на кремлёвской стене. По всей видимости, они отбивались от неведомого врага. Это немного развеселило князя. Он даже улыбнулся. Но мысль вновь вернулась к известию. Оно рушило всю тайную задумку великого князя. С Гедимином в последнее время у него стали налаживаться добрые отношения. Чтобы их закрепить, они породнились. Иван Данилович сосватал своему старшему сыну Семёну дочь Гедимина, Айгусту. Она приняла крещение под именем Анастасии. После этого Гедимин повернулся к христианству. Как свидетельствовал митрополит, литовец собирался принять их веру. О том, что тот серьёзно готовился совершить такое деяние, свидетельствовало то внимание, которое он стал уделять христианству. Особенно оно усилилось, когда Айгуста-Анастасия родила обоим дедам на радость внука, Василия. Оба князя думали почти одинаково: Русь соединилась с Литвою. Христианство перетягивало. Литовец согласился. Рождалось досель не виданное по мощи государство. Оно будет диктовать миру свои условия.

Но многие литовцы были против. И требовалось время даже для такого авторитета, как Великий князь литовский, чтобы свыкнуться с мыслью о христианстве. А дальше в тайных замыслах Ивана Даниловича было, заключив дружеский союз с новым христианским государством, объединить силы против Узбека. Да... мечты, мечты. Как быстро они рухнули. Как жаль! Князь тяжело вздохнул и вернулся на одр.

Нежданная смерть Гедимина вызвала смятение не у одного московского князя. Даже его сыновья, особенно Олгерд и Кейстут, были недовольны решением отца оставить на великом княжении самого младшего из семи сыновей, Евнутия. За что он так полюбился отцу, трудно сказать. У него был мягкий, добрый характер. Да и сам он был каким-то по-девичьи нежным и отзывчивым человеком. Но в этом жестоком мире его доброта и отзывчивость могли принести несчастье не только ему самому, но и другим братьям.

И вот два наиболее дерзких, решительных и волевых брата, Олгерд и Кейстут, кстати, они были от второй жены Гедимина, русской княжны Ольги, сговорились меж собой выгнать младшего из Вильны. Инициатором этого заговора был князь Троцкий Кейстут. Он приехал к витебскому князю Олгерду, который получил это княжество в приданое, когда женился на витебской княгине, и сказал ему:

   — Тебе следует быть великим князем в Вильне. Ты старший брат, а я с тобой буду заодно.

Тот, подумав, согласился. И они сговорились о совместном выступлении. Но когда Кейстут явится под Вильно в назначенное место, там Олгерда не оказалось. Евнукий, узнав о появлении брата с вооружённым отрядом, послал к нему Драйнаса. Кейстут, поразмыслив, принял его. И вот Драйнас увидел рослого, с окладистой бородой и зоркими глазами, Троцкого князя.

Кейстут, зная, зачем Евнутий прислал Драйнаса, не стал слушать его, а объявил:

   — Передай своему князю, что он не по чину занял это место.

Драйнас от таких слов даже опешил и в первое мгновение не знал что сказать.

   — Э... Э... как это можно... А воля... отца? — пролепетал он.

   — Ты меня слышал? — рявкнул Троцкий князь.

   — Да, да... — и пятясь, Драйнас удалился.

Седлая коня, оглянулся на княжье стойбище и тихонько выругался:

   — Русский боров! Ну... погоди.

Кейстут не стал ожидать братца, а подозвав сотского, шепнул ему на ухо:

   — Следуй за ним, — и кивнул на спину удаляющемуся Драйнасу, — и когда он будет входить в крепость, надо захватить ворота.

Тот кивком пояснил князю, что всё понял, и отправился к своим людям.

Кейстут был своенравным князем и, если он что решал, ничьи уговоры на него не действовали. Даже отцовские. Когда-то, стремясь завязать с поляками добрые отношения, отец хотел с ними породниться. Для этого он решил сосватать дочь князя Мазовецкого за сына Кейстута. Да не тут-то было. Оказывается, сын был... влюблён. В это с трудом верилось. Как этот мужиковатый, грубоватый человек и вдруг... полюбил. Но... это было так. И как оказалось в будущем, эти люди не изменяли своей любви всю жизнь. Предметом его обожания была девственная жрица богини Праурымы, красавица Бирута, дочь знатного жмудина[20]. Её обязанностью было поддерживать постоянный огонь перед богиней. Судьба однажды занесла Кейстута на песчаный морской берег, вблизи которого шумел сосновый лес. А посредине его, на холме, находилось святилище этой богини. Там он и увидел её. Пленённый её красотой, а до этого он и слышать не хотел о женитьбе, он тотчас захотел на ней жениться. Девушку не смутило ни его княжеское звание, ни увещание главной жрицы. Она отказала. Тогда он, подняв её, как пушинку, на руки, трижды обнёс вокруг священного огня. Так она стала его женой. Чему она покорилась: его мужской силе, доброму сердцу, — остаётся только гадать. Когда отец узнал, что непокорный сын привёз себе жену, он, как вихрь, ворвался к ним. Но увидев ласковый, мягкий взгляд её прекрасных очей, стройную, точёную фигурку, вдруг махнул рукой и повернул назад.