Капсула времени - Анна Драницына

несколько месяцев назад я увидела, как садиковская «фрекен Бок» отвешивает нашему Ваську оплеуху, у меня просто крышу сорвало, честное слово. Тетка высотой с двухметровую березу била крохотного малыша за то, что он описался. Первая мысль – ударить ее? Бесполезно – разные весовые категории, я бы и до носа ее не допрыгнула. Кричать – тоже не имело особого смысла, эта горилла меня переорет в два горла. Поэтому я плюнула. Подошла поближе, втянула все сопли, что забились в нос с мороза, и харкнула со всей дури ей в рожу. Чуть мозг не вылетел, ей-богу. Но зато тетка обалдела, надо было видеть ее лицо. А малыши обрадовались, что взрослые так себя ведут, и давай радостно плевать друг в друга и в Гориллу. Мамзель, конечно, была в шоке. Она носила Горилле конфеты, вымаливала прощение, говорила, что я трудный подросток, что после смерти отчима со мной никто не справляется. По ее словам, Горилла рыдала у нее на груди как ребенок. Хлюпая гигантским пористым носом, утверждала, что за двадцать пять лет ее педагогической практики такого никогда не было. Никогда ее так не унижали! Мамзель жалела тетку и кормила конфетами «Рафаэлло». Но я не верю в раскаяние горилл, пусть они хоть обрыдаются на ступеньках детсада. Тем более что мамины конфеты не помогли – Васек совсем перестал разговаривать и только тихо скулил, когда я вела его по утрам в группу. Зато Тантрум сразу же почуял власть, оборзел и стал приходить снова и снова. Красный демон больше не подчинялся мне. Когда Васек выполз один раз из комнаты – вся морда в крови – я сказала Мамзели: «Вот полюбуйся, это все из-за тебя. Ты никого не любишь, только своих хахалей». Она закурила прямо на кухне, несмотря на то что ей нельзя курить вообще, астма в запущенном состоянии. А потом вообще зарыдала:

– Я работаю на двух работах, чтобы вас прокормить. Сижу по ночам в ларьке с цветами, а там даже печки нет. Я вся больная. Куда я теперь дену ребенка? В садах мест нет, я за это место отвалила заведующей двадцать тысяч. Что мне теперь делать?

– Давай выкинем уродца на помойку.

Мать потемневшим взглядом смотрела на меня и ненавидела. Проклинала тот день, когда я родилась. Потом снова зашлась в кашле.

– Ладно, успокойся. Я извинюсь перед Гориллой, и все будет ок.

И она поверила. Поверила, что я буду валяться в ногах той злобной твари и просить прощения. А Горилла будет снова и снова избивать малышей, которые только-только пришли из ласковых и теплых объятий мам в этот гнусный мир. Для меня социальная адаптация звучит как концлагерь. Ненавижу школы, детские сады и все такое. И эти бесконечные заборы. За ними бледные маленькие лица, ожидающие мам. Они даже понятия не имеют, что такое время. Даже я до сих пор толком не знаю, что это. Иногда на уроке химии мне кажется, что прошло сто лет, а стрелки показывают только сорок пять минут. А когда я читаю книги по ночам – время пролетает словно одно мгновение. Что уж говорить о малышах. Они плачут, потому что думают, что мама ушла навсегда, а Горилла осталась и тыкает носом в описанную простынку. И будет тыкать вечно.

Короче, сняла я в тот вечер ее дурацкую дорогую майку с финской лисой и больше не носила. Молча положила подарок на Мамзелину кровать. Мамзель ничего на это не сказала и убрала майку куда-то в комод. А я решила больше не водить брата в детский сад. Вместо этого я залезла в свои накопления на новый мобильник и купила мешок шоколадных яиц. У брата диатез от шоколада, поэтому договор был такой: киндер – мой, сюрприз – твой. И мы стали учить буквы, цифры, читали понемногу книжки. Одно стихотворение – одно яйцо с сюрпризом. Потихоньку на подоконнике выстраивалась целая гвардия слонов, бегемотов и машинок. Идет бычок, качается, вздыхает на ходу. Добрый доктор Айболит, он под деревом сидит. Белеет парус одинокий в тумане моря голубом. Где оно, это море? Я только слышала о нем, и дядя Лео очень круто рассказывал про океан. Когда-то он работал инженером на Кубе. Лео давал нам с братом поиграть в маракасы, а мне в наследство оставил огромную ракушку. Сказал, что море всегда теперь будет со мной, если приложить раковину к уху. Она и правда шумит, будь здоров, прямо-таки иногда смывает волной.

Лео однажды летом вывез нас на выходные на дачу своего друга на Финский залив. Мамзель в те дни работала. Дача – это, конечно, громко сказано. Хибара из картона, только печка нас и спасала от вечной мерзлоты. Как-то ночью, когда было темно, хоть глаз выколи, он разбудил нас и велел собираться. Я говорю: «Отцепись, Лео, спать хочу!» Но он погрузил нас в машину прямо в пижамах и повез на залив. Там велел нам лечь на коврик и смотреть в небо. Васек тут же опять вырубился, он еще совсем малыш был. А Лео достал ракушку из большой спортивной сумки и приложил мне к уху. Он сказал, что именно так было на Кубе – звезды и шум воды.

– Лео, давай уедем на Кубу. Бросим все, к чертовой матери.

– Не ругайся, Лиса. Что мы там будем делать?

– Да хоть что. Мамзель может учить туристов вязать букеты, а мы с тобой будем крутить сигары.

– А школа?

– В жопу ее!

– Лиса! Последнее предупреждение!

– Прости, вырвалось. Я хочу быть киллером, Лео. Вот что я хочу. Поможешь мне? Вместе мы будем супергероями. Будем мочить всех, кто обижает слабых. Что думаешь?

– Нет уж, лучше поедем на Кубу крутить сигары.

– Обещаешь?

– Когда-нибудь обязательно.

Ты соврал, Лео, как делают все родители, чтобы дети их не задалбливали. А я, дура, поверила. Васек часто просит меня достать ракушку со шкафа, а потом может часами сидеть с ней под столом, прижавшись ухом. Он говорит, что звонит папе и тот передает мне привет. Просит помахать рукой, как в скайпе. А че, я машу. Не знаю, Лео, если ты и правда там, в ракушке, то мне больше не страшно тут. Я давно простила твое вранье, честное слово. Ты же не знал, что умрешь так глупо. Какая-то там ножка почкогиссы. Звучит как название ядовитого гриба. Чертов гриб сожрал тебя, Лео, блин! Однажды я заработаю денег, возьму брата и мы поедем на Кубу крутить сигары. А ты пока подрули там сверху звезды чуток, а то в Питере их совсем не