Прощание с Днем сурка - Александр Бруссуев

Тишина такая, что звук нашего мотора, наверно, слышно на несколько миль в округе. Хотя пока поводов для беспокойства нет: нас не догоняют, с каждой милей мы все дальше от подвластного малайским бандитам судна. Может они еще не разобрались, что экипаж-то неполный. И еще надо помнить, что иногда на воде попадаются огромные плавучие стволы деревьев, сорванных в море ветром, брошенных человеком, или, пес его знает, каким образом оказавшимся в плавучем состоянии. Повернулся к рулевому Стюарту, чтоб напомнить ему об этом замечательном факте из жизни морепродуктов и замер с открытым ртом, потеряв дар речи. Лишь пальцем показал ему за спину. Но он, уже по пояс раздетый, только ухмыльнулся и даже глазом не повел.

— Да посмотри ты, дурья твоя башка, — возмущенно возопил я.

— Да видел я, видел, не переживай так. Подумаешь, плавник, эка невидаль!

— Не просто плавник, а плавники, настоящие плавничища!

Стюарт только хмыкнул:

— Уже минут десять вокруг нас воду чертят, пока ты в своем астрале зависал!

— Надо же, какие здоровенные. Интересно, что под ними?

Два огромных треугольных волнореза описывали позади нашей лодки круги и восьмерки. Здоровенные такие, что воображения не хватает, дорисовать весь облик этих морских хищников. А может это рыбки, величиной с ладошку, просто все в плавники пошли. Как карлики, в корне удавшиеся.

— Акулы. Поболе нашей пироги будут, — невозмутимо произнес рулевой.

— А на пирогу-то нашу они не позарятся?

— Да вообще-то очень редко они на лодки бросаются.

— А может это какие-то неправильные акулы, грызущие все, что ни попадя?

— Что ж, поживем — увидим.

Я даже поежился. Соседство нельзя было назвать приятным. Конечно, с борта парохода за ними наблюдать интересно, можно даже развлечения ради побросать в них чего попало. Старшего механика Зандера, например. Да нет, отравятся желчью, непереработанным спиртным и навозом.

— Во вторую мировую войну где-то здесь поблизости настоящие акульи столовые существовали. Со всех океанов приплывали попировать американскими, ну и японскими летчиками и моряками. И ведь что интересно, набивали свои утробы по самое нехочу, а некоторых людей принципиально не трогали. Всех, плавающих в округе, выедят поголовно, а некоторых оставляют, игнорируют.

— Невкусные, наверно были.

— А как определишь, вкусные или нет, если даже кусочек не отведать?

— Может они запах издавали какой-то, для акул неприятный.

— Все возможно.

— Нашего Зандера тоже, наверно, не съели бы.

— Этот сам кого хошь бы сожрал.

— Кстати, почему бы нам не перекусить чем бог послал?

— Не имею сил на возражение.

Акулы, словно обидевшись, что их собирались Зандером травить, резко потеряли к нам интерес и сгинули врассыпную. А я подсел поближе к стойкому рулевому, создал из опрокинутого ведра маленький импровизированный столик, и начал заниматься сервировкой. На сей раз бог нам послал: почки заячьи верченные, рябчики в клюквенном соусе, стерлядка под столовое вино номер 27, икра красная, черная и заморская — баклажанная. Да, вкуснотища. Но столовое ведро — не повод для романтики. Поэтому наша добрая еда потерпела волшебное преображение в колбасу копченную, сыр в ломтиках, хлеб в пакете и запаянную в целлофан воду, почти стакан по емкости. Такой воды у нас было превеликое множество, впрочем, как и брикетов твердой питательной присладковатой субстанции, которую с удовольствием грызут собаки. Это уже из спасательного рациона, позаимствованного из фрифол — бота. Колбасу и сыр надо было подъесть побыстрее, чтоб не успела испортиться. И мы в этом преуспели. Даже странно было, как это мы не догадывались, что так проголодались! Огрубели, чувства притупились.

А спать захотелось! Просто убийственно. Выпили по несколько пакетов воды, посокрушались, что скоро она нагреется, пытались беседовать, но язык отказывался ворочаться. Истинный джентльмен Стюарт предложил мне, как более пострадавшему, на часок прилечь, прикрывшись от солнца, чем ни попадя. Каким усилием я расстелил между бортами на носу катера брезентовый чехол, честно говоря, уже и не помню. Заснул, как колода, едва забрался в тень.

Вообще-то я не люблю смотреть сны, они у меня всегда тревожные, странные, зачастую просто страшные. А они мне снятся, треклятые, каждую ночь! Говорят, издержки профессии. На заре туманной юности в своей морской жизни на одном судне вообще страдал бессонницей. Легкое снотворное хоть и в лошадиных дозах на меня не влияло, а принимать что-то посерьезней не решался, все-таки на работе находился. То ли специфические электромагнитные поля, присущие именно этому пароходу так на меня оказывали свое пагубное воздействие, то ли злое колдовство поварихи, «сватьей бабы Бобарихи». Хотя, впрочем, вряд ли имели место коварные чары, тем более что поваром у нас там был старый кисловодский наркоман Андрюха. В довершение к этой напасти посыпались, как прощальный салют уходящей юности, волосы. А мне было чуть более двадцати пяти годков! Как же я мог выходить в свет со своей красавицей — женой, будучи хронически невыспавшимся и, вдобавок, удручающе лысым! Поневоле начали закрадываться и совсем маргинальные мысли, наверно навеянные из салона забытой кем-то инфоспидовской печатной продукцией. Однако, собрав всю свою волю в кулак, я решил отказаться от неплохих по тем временам денег и более-менее комфортных условий работы. Помогло! Конечно, былая грива не восстановилась, но до сих пор могу снисходительно и жалостливо поглядывать на не очень густые шевелюры своих береговых одноклассников. Да и сон восстановился, только сновидения остались. От более мрачных мужских последствий удалось вовремя сбежать.

На сей раз снов я не видел, но проснулся сам, хотя отдохнувшим себя назвать не мог. Прошло-то всего чуть более часа. Тем не менее, умывшись морской водой, выпив пару порций пресной, предложил Стюарту порулить вместо него. Тот невозмутимо передал мне компас (а я-то, наивный, не подумал даже, как можно сохранять движение в выбранном направлении) и залез под брезент — только пятки сверкнули.

«Меркурий» монотонно шептал, лодка чутко реагировала на управление. Спать перехотелось, думать тоже. Солнце замечательно жарило, глазам тяжело было смотреть вперед даже сквозь заботливо мне предоставленные «Полароиды». Вообще-то желательно бы до наступления темноты до суши добраться. Бензин — он тоже не вечный, хоть имеется полная двадцатилитровая канистра НЗ, но добраться через океан все равно не удастся. Лучше и не пытаться. Делать было нечего, поэтому от безделья начал вспоминать всякую пакость. Например, нашего старшего механика Зандера.