Утверждение правды - Надежда Попова

– Вы хотите, чтобы я четвертовал его здесь? – просто спросил Курт, и тот болезненно поморщился:

– Нет. Для меня главное – безопасность и благополучие Его Императорского Величества. Посему я отступаю, и теперь все решаете вы. Делайте со своим человеком то, что сочтете нужным.

– Это – не нужное, – возразил наследник, – это совсем не нужное, то, о чем вы говорите! Никто не может знать, чем завершится суд Конгрегации и каким будет приговор…

– Я могу, – возразил Курт ровно. – И вы сами знаете, что я не ошибаюсь. Если же вам кажется, что я в силу собственного склада натуры во всем вижу лишь худшее и ожидаю худшего, спросите у моего помощника, прав ли я. Спросите?

Фридрих поджал губы, молча глядя мимо его плеча на своего несостоявшегося убийцу, и наконец лишь медленно качнул головой, отведя глаза.

– Стало быть, – негромко подытожил Курт, – решение принято.

– Но что скажет ваше начальство? – все так же сумрачно спросил фон Редер. – Ему вы вряд ли сумеете втолковать все то, что нам, здесь присутствующим, мнится таким понятным и очевидным. Вы не поплатитесь Знаком за свое сострадание?

– У меня на счету столько заслуг, что сей проступок не станет причиной особенно крупных взысканий, – отозвался он и, помедлив, продолжил, обратясь к Йегеру: – К прочему, я совершу скорый, негласный, но все же – суд и казнь согласно обстоятельствам и по праву своего ранга, а вовсе не тайное убийство. В одном господин барон прав, и то же самое у меня спросят наверху: свершилась ли казнь, а не убийство. Ты это понимаешь, Хельмут?

– Да, – не дрогнув голосом, подтвердил тот. – Я понимаю, майстер Гессе. Иного я не ждал и не заслужил.

– О чем вы оба? – напряженно спросил наследник, сделав невольно шаг вперед. – Что вы намерены сделать, майстер Гессе?

– Печать, – пояснил Курт негромко. – Предавший Конгрегацию и свое служение недостоин Печати.

– Это… – произнес Фридрих, тут же осекшись, и, бросив исподлобья взгляд на барона, с усилием договорил: – Это ведь подобно лишению рыцарства.

Губы фон Редера дрогнули, однако вот-вот готовые сорваться слова так и не прозвучали, но очевидно было, что едва не сказал глава личной стражи наследника. Барон, само собою, не испытывал к Конгрегации теплых чувств, а к несостоявшемуся убийце тем паче, но сейчас он увидел человека в положении, в котором сам оказался когда-то. И не по глупости, как Йегер, не из слабости, не из любви к своим близким, а просто из жажды наживы, и, скорей всего, лишь теперь осознал это, сокрытое до сей минуты в глубине собственной души, и едва не произнес вслух то, о чем сам до этого мига лишь догадывался…

– Да, – подтвердил Курт. – Подобно тому.

– Я это заслужил, – решительно повторил Йегер, не дав наследнику продолжить, и Фридрих поджал губы, опустив взгляд в пол. – Мое признание вы можете считать моей предсмертной исповедью. Я готов.

– Тогда не будем тянуть, – во всеобщей тишине подытожил Курт и, помедлив, кивнул: – Бруно? Твое время. Не думаю, что стоит звать сюда местного священника.

Помощник сделал шаг вперед, остановившись и взглянув на своего новоиспеченного духовного сына с явным смятением. «Ты уверен в том, что делаешь?» – прочитал Курт в его глазах так явственно, словно это было произнесено вслух, и был уверен, что Бруно не мог не понять его ответа: «А у тебя есть план лучше?»

Когда помощник, медленно переведя дыхание, отвел взгляд и приблизился к приговоренному, Курт подумал о том, насколько прав оказался отец Бенедикт. Снова. И в самом деле – во всей Империи нельзя было найти второго человека, вот так понимающего его с полувзгляда…

– Abi in pace…[100]

Бруно он не слушал и не смотрел на приговоренного; краем глаза виделось лицо Хауэра, так и не произнесшего до сей минуты больше ни слова, – такое бледное, словно это ему сейчас грозила одна из позорнейших процедур в перечне наказаний Конгрегации. С другой стороны – так оно и было. В каждого из этих парней этот человек вложил частицу себя; не только время и силы, а себя самого, свою душу, разбитую на части и так, по частям, розданную его подопытным, кои за глаза кроют изувера-инструктора последними словами, возносят молитвы о его здравии после каждого боя и готовы убить на месте любого, кто выкажет ему неуважение. До сих пор это казалось нерушимым братством, конгрегацией в Конгрегации – этот лагерь, эти люди, как здесь, так и за его пределами; и что сейчас творится в душе Альфреда Хауэра, какие бури в ней бушуют и какой лед сковывает ее – не мог сказать никто, кроме него самого…

– Всё, – тихо проронил Бруно, отступив от притихшего бойца, и бросил на Курта короткий тусклый взгляд. – Свой долг я исполнил. Дело за тобою.

– Я не хочу, чтобы вы это делали, – снова произнес наследник. – Майстер Гессе, вы меня слышите? Почему не от меня зависит, карать ли человека, причинившего зло мне? То, что вы говорите, больше сходно с риторическими упражнениями либо же впрямую ставит под сомнение императорскую власть в государстве. Вы же и ваши же собратья сами полагаете столько сил на ее укрепление, а теперь отказываете мне даже в такой малости – подарить прощение провинившемуся передо мною человеку?

– Вы еще не Император, Фридрих, – возразил Курт как можно мягче. – И все много сложней, чем хочется. Пока служитель Конгрегации является таковым – не в вашей власти казнить его или миловать… Быть может, вам лучше выйти из этой комнаты? Навряд ли вам понравится то, что вы здесь увидите.

– Нет, – решительно отрезал наследник, распрямившись. – Я останусь.

– Как знаете, спорить не буду, – кивнул Курт и, обернувшись к фон Редеру, протянул к нему руку: – Ваш кинжал, господин барон, окажите любезность. Мои для такой процедуры не годятся.

Фон Редер несколько мгновений стоял недвижно, глядя на осужденного с мрачной тенью во взгляде, и наконец медленно, словно бы нехотя, вытянул из ножен клинок, вложив его в протянутую ладонь в черной перчатке. Молча развернувшись, Курт приблизился к связанному и разрезал удерживающие его веревки, отступив назад. Когда Йегер уперся в пол, поднимаясь, затекшая рука соскользнула, и Курт подхватил зондера под локоть, не дав упасть на бок. От благодарственного кивка внезапно заныли зубы, и пальцы на рукояти невольно сжались до боли в костяшках…

Йегер замялся лишь на мгновение, ни на кого не глядя, и неспешно, но и не мешкая, как-то неуместно спокойно, точно бы просто разоблачаясь перед сном, расстегнул и сбросил на пол куртку и рубашку. Курт увидел, как сдвинул брови фон Редер и уставился на осужденного наследник, наверняка мысленно пересчитывая боевые отметины на теле зондера. А вот эту рану, длинный и кривой рубец, идущий через всю спину, сам майстер инквизитор помнил еще кровоточащей – егерь из Шёнингена получил ее четыре года назад, когда, будучи всего лишь проводником для прибывшей зондергруппы, непрошено ввязался в их бой с ликантропом: от удара твари парень налетел на обломанный сосновый сук, лишь чудом отделавшись разорванной кожей, а не оставшись нанизанным на него… Быть может, лучше бы именно так в тот день и случилось. Для него – лучше…