Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон

Однако Черчилль не произнес эту речь. Возможно, он сомневался, является ли исторический намек разумным или логичным, или опасался, что вызовет в воображении предзнаменование распада и краха империи. Наверняка премьер осознавал опасность начала споров в Палате общин, если поднять важный вопрос об Индостане[2306]. К концу 1942 г. на горизонте встал большой вопрос, который националисты могли правдоподобно представить как ужасающее «завершение британского правления в Индии». Проблема, «созданный человеком голод»[2307], мучила Бенгалию больше года. Голод был гораздо хуже, чем что-либо, пережитое после 1770-х гг., как писал один чиновник индийской гражданской службы Филипп Мейсон. Он сказал, что душераздирающие сцены, свидетелем которых Мейсон был в городах, являлись «позором и укором людям с английской кровью»[2308].

Природные катаклизмы привели к нехватке продуктов в Индии. Но голод в Бенгалии создала алчность. Неудачные муссонные сезоны и плохие урожаи подняли цену на зерно. Импорт риса из Бирмы прекратился, его сменил поток беженцев. Хотя многие индусы процветали во время войны, инфляция поглотила жалкие средства бедных — трети населения, которая всегда находилась на грани голода.

Однако провинциальная администрация была безнадежно неподготовлена к катастрофе. Британский губернатор оказался близорук и отживал свой век. Министры в Бенгалии были коррумпированы и неспособны к действиям. Вместо того чтобы самим запасать продукты питания, власти советовали людям держать запасы на два месяца. Это способствовало затовариванию, росту цен, создало «психоз недостатка»[2309].

Власти очень медленно ввели нормирование, чтобы предотвратить спекуляцию и обеспечить нуждающиеся районы теми продуктами, которые получили и которые хранились под непромокаемым брезентом в ботаническом саду Калькутты.

На самом деле, они даже мешали распределению провизии. Поддавшись панике, власти уничтожили примерно пятьдесят тысяч судов прибрежного плавания и малого каботажа в дельте Ганга, чтобы они не достались японцам и их союзникам.

Союзником являлась Индийская национальная армия в количестве 25000 человек, нанятых из сипаев, захваченных в Сингапуре. Командовал ею Субхас Чандра Бос. Казалось, он представляет реальную угрозу. Этот политик носил форму и очки, стремился стать фюрером Индии, взял эмблему Типу Султана и девиз восставших 1857 г.: «Дели чало!» («Вперед, к Дели!»)

Тем временем легион отчаявшихся людей шел на дрожащих ногах к Калькутте. В этом городе и в провинциальных городах была доступна хоть какая-то помощь, но она никак не могла удовлетворить потребности голодных масс. Поэтому изможденные мужчины в лохмотьях рылись в помойках и сточных канавах, полных грязи, пытаясь найти хоть что-нибудь. Они падали в дверных проемах прекративших работу магазинов и офисов. Женщины, напоминающие скелеты, прижимали к груди детей — одну кожу и кости. Они кричали на мостовых Чауринги и платформах Хоураха, требуя милостыни. Бездомные и беспризорные дети сражались за отбросы в помойных баках клубов и гостиниц, где богатые индусы и европейцы продолжали есть сытную еду. Эти дети стали дикими и «приобрели привычку жрать, как собаки»[2310].

Каждое утро трупы, разлагающиеся в жарком и влажном климате, часто обкусанные крысами и шакалами, устилали улицы. Газета «Стейтсман» в Калькутте напечатала ужасающие снимки происходящего. Но цензоры заменили слово «голод» на «серьезную нехватку еды»[2311]. Официальный представитель вице-короля обвинил прессу в драматизации ситуации. Правительство Дели, которое отвечало за благосостояние подчиненных народов, вставило кляпы в рот критикам и умышленно тянуло время, устраивая проволочки. Линлитгоу притворялся обеспокоенным. Но в отличие от своего преемника, фельдмаршала лорда Уэйвелла, который стимулировал общественные работы для безработных, он не посетил Бенгалию. Один бывший участник его Совета сказал: Литлитгоу продемонстрировал бессердечное пренебрежение своими обязанностями»[2312].

И действительно, вице-король казался менее озабоченным массовым голодом, чем одним голодным бунтом. Вначале 1943 г. Ганди начал еще одну голодовку. Беспокойство Линлитгоу отразилось в кодовом слове, избранном для телеграфирования сообщения о возможной смерти голодающего — «РУБИКОН». Чиновники тайно импортировали несколько сот фунтов сандалового дерева, чтобы его кремировали, не привлекая внимания. Это должно было произойти на территории красивого дворца Ага-Хана в Пуне, где содержали Ганди.

Но послужив Богу через смирение плоти, махатма выжил. Линлитгоу подозревал, что врачи добавляли в лимонный сок глюкозу. Это действительно могло быть так, поскольку его вес, который упал со 109 фунтов до 90 фунтов, очевидно поднялся на один фунт к концу трехнедельной голодовки.

Черчилль подготовил выступление по радио, которое так и не пошло в эфир. В нем он описал этот эпизод, как «голодовку или фарс; ведь, насколько я понимаю, имеются сомнения насчет того, соблюдал ли он установленные им самим правила, или же нет»[2313].

Такой вид нравственного шантажа привел в ярость премьер-министра. Когда голодовка повторилась, он отправил вице-королю полную раздражения телеграмму, чтобы спросить, почему Ганди пока еще не умер[2314].

Но махатма был мастером анорексии. Он восстанавливался после подобных изматывающих испытаний с поразительной скоростью, напоминая Эмери о том, что Байрон говорил о своей теще — она была «опасно больна; теперь она опасно здорова»[2315].

Тем временем условия в Бенгалии ухудшились и достигли ужасающего надира осенью 1943 г. В целом плохое питание и болезни из-за него убили примерно три миллиона человек. Но главный научный советник Черчилля, лорд Червелл, который считал африканцев и индусов недочеловеками, отмахивался от голода, как от статистического изобретения — точно также, как он сравнивал «изменение питания» Ганди с приемом лекарств[2316].

Несмотря на просьбы Эмери, премьер-министр отказывался отправить хотя бы редкие суда в Калькутту. Очень мало делалось для облегчения ситуации, когда это требовалось больше всего, хотя позднее поступила американская помощь. Черчилль рассматривал отправку продуктов питания в Индию, как умиротворение Конгресса. Он считал, что «голод в любом случае недостаточно питающихся бенгальцев менее серьезен, чем голод крепких и здоровых греков»[2317]. Премьер добавлял: несмотря на голод, индусы продолжат плодиться, «как кролики»[2318].

Черчилль продолжал рассуждать на эту тему, как раз когда новый губернатор Бенгалии, способный австралийский администратор по имени Ричард Кейси, отправил Уэйвеллу шокирующее обвинении в накопившихся провалах британцев в его провинции: «В Бенгалии практически нет ирригации или дренажа, средневековая система сельского хозяйства, никаких дорог, никакого образования, никаких надомных промыслов, совершенно никуда не годные больницы, никаких эффективных служб здравоохранения. Соответственно не предпринимается никаких реальных попыток справиться с малярией, которая является бичом и убийцей провинции, нет никакой подходящей техники, чтобы ликвидировать страдания и нищету. Нет даже никаких планов по исправлению этих недостатков»[2319].

Казалось, премьер-министр считает, что так им и надо. В феврале 1945 г., как записал личный секретарь Черчилля Джок Колвиль, «премьер называл индусов «мерзкой расой, защищенной своим размножением от той судьбы, которая им положена». Он хотел, чтобы маршал ВВС Берт Гаррис отправил часть своих лишних бомбардировщиков для их уничтожения»[2320]. Один раз Эмери набрался достаточной смелости, чтобы сказать премьер-министру, что его отношение к Индии подобно гитлеровскому. Для нее, по словам Уэйвелла, премьер «приготовил первоклассную ракету»[2321].

Черчилль во все большей степени отчаянно хотел удержать Индию, потому что Британия теряла свое положение великой державы. США и Советский Союз начали доминировать в альянсе военного времени. Черчилль уже давно говорил, что только империя позволяет двум англоговорящим лидерам «встречаться в условиях идеального равенства, которое только и может оказаться основой для еще более высокого синтеза и еще более важной судьбы»[2322].

Он жаловался, что на Ялтинской конференции маленького британского осла зажали между мощным американским буйволом и огромным русским медведем. Черчилль с негодованием относился к желанию Рузвельта протянуть руку Сталину. Он даже отругал Энтони Идена за использованием термина «Большая Тройка», поскольку «это было напоминанием о римском триумвирате, а Уинстону не нравится, когда на него смотрят, как на Лепида»[2323]. [Лепид после убийства Цезаря заключил с Антонием и Октавианом 2-й триумвират, получил в управление Африку, но вскоре был лишен всех званий. — Прим. перев.]