Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон

Князья сменили украшенные бриллиантами сатиновые одежды на форму цвета хаки, украшенную красной тканью. Офицеры в целом сохраняли верность клятвам, и в армию военного времени удалось набрать 2,5 миллиона человек. Джинна занял сомнительную, имеющую двойной смысл позицию и использовал конфликт для продвижения интересов мусульман.

Даже Конгресс разделился. Раджагопалачари жаловался, что скрупулезные британцы ведут войну по правилам Верховного суда. Бос призывал к восстанию, заявляя, что «британские трудности — это возможность Индии»[2256]. Ганди выступал против всяческого насилия. Но в споре доминировал Неру. Его престиж усилился после семи тюремных сроков, и он считался преемником махатмы. Сам Тагор восхвалял «великолепный характер» Джавахарлала, который давал ему «несомненное право на трон молодой Индии»[2257].

Поэтому Неру, вдохновленный великодушием и щедростью по отношению к имперской Британии и враждебностью к нацистской Германии, лично обратился к Линлитгоу. Если вице-король заявит, что Индия сможет определять свою судьбу после войны, то Неру поможет мобилизовать все ее силы на стороне империи.

Линлитгоу, который считал немыслимым покидание Британией Индии «в какой-либо обозримый период времени»[2258], мог только повторять туманные обещания о послевоенной конституционной реформе и статусе доминиона. Он был гордым, не отличался гибкостью и испытывал сильное отвращение к «бегу за Конгрессом»[2259].

Неру был разозлен и разочарован и заклеймил этого старомодного британского аристократа, как наименее эмоционального из всех людей. Вице-король был «тучен телом и медленно думал, оказался непробиваем, как скала, и, как у скалы, у него отсутствовала информированность и осведомленность»[2260].

Это едва ли соответствовало вердикту Григга о вице-короле. Григг называл его человеком с «тщеславием Мессии», смягченным «лихорадочными провалами в депрессию и апатию»[2261]. Но Неру правдоподобно указывал Линлитгоу на отсутствие проницательности и дальновидности. Только такой слепой человек мог представить, что «современный мир империй, колоний и зависимых территорий переживет катастрофу войны»[2262].

Однако на какое-то время война усилила власть Британии. Это произошло из-за того, что члены Конгресса подали в отставку с правительственных постов в качестве протеста против непреклонности Линлитгоу. Многие не хотели оставлять свои должности — частично из-за вознаграждений, а отчасти из-за того, что провинциальные правительства продемонстрировали способность индусов управлять своей страной.

Однако к середине ноября 1939 г. британские губернаторы взяли власть во всех провинциях (кроме контролируемых мусульманами Бенгалии, Синда и Пенджаба). Джинна радовался. Он издал указ о праздновании Дня освобождения (22 декабря) — для празднования освобождения от «тирании, угнетения и несправедливости», которые понесли мусульмане под пятой Конгресса[2263].

Другие группы меньшинств, к примеру, неприкасаемые, радовались вместе с ними.

Неру был в ярости. Джинна считал его социалистом и атеистом, а Неру считал Джинну выразителем интересов феодальных землевладельцев и обскурантных мулл. Лидер Конгресса полагал, что Мусульманская лига жертвует индийским единством, кладя его на алтарь сектантства и помощи британцам в игре «в ту же самую старую игру»[2264] — разделяй и властвуй. Он отказывался признавать Лигу в качестве голоса всех мусульман, поскольку это означало бы отвержение и отречение от других мусульманских организаций, отказ и непризнание мусульман в его собственной партии и отказ Конгрессу в роли национального рупора.

Неру не мог оценить, что Лига, которая выступала против введения демократии в Индии, отражает истинные страхи и беспокойство о безопасности мусульманского сообщества. Еще меньше он принимал заявление Джинны о том, что мусульмане — это отдельная нация.

Это Джинна объявил на конференции Лиги, которая проводилась в Лахоре 22 марта 1940 г. Она проходила в огромном амфитеатре Минто-парка, перед мечетью падишаха Аурангзеба и среди трогательных реликвий славы великих моголов — ворот Акбара в форте, мраморной гробницы Джихангира, трехсот фонтанов в садах шаха Джахана.

Делегаты поставили свои белые шатры по всему парку. В центре стоял огромный шатер (пандал), в котором могло разместиться шестьдесят тысяч человек. Они входили сквозь арочный вход, украшенный различными флагами (в основном — зелеными). Еще сорок тысяч человек ждали снаружи — это были представители Педжаба, Синда, Бенгалии, а также патаны (пуштуны) и белуджи.

Джинна оделся в местный наряд — черный ачкан (кафтан) и свободные брюки, напоминающие пижамные. По бокам от него постоянно находились телохранители в форме зеленого цвета и цвета хаки.

Он говорил сто минут. Хотя громкоговорители усиливали его голос, лишь немногие могли понять, что говорил лидер, поскольку по большей части это была речь на английском языке, а не урду (так он поступил ради прессы). Но даже и при этом аудитория была загипнотизирована его личностью и возбуждена исполнением, поэтому поняла послание.

Джинна объявил, что Индия — это искусственный союз, который поддерживается британскими штыками. То, что ее в корне отличные народы могут вместе находиться под одним ярмом в одном государстве — просто мечта. Он не упоминал Пакистан, а о требованиях говорил туманно, но заявил: когда владению придет конец, Индостан разделится на «автономные национальные государства»[2265].

Джинна плюнул на могилу старого идеала — Индии в образе прекрасной женщины, отчасти индуистки, а отчасти — мусульманки.

Многие мусульмане осуждали атаку Джинны на единство Индии. Индуисты называли его марионеткой вице-короля и заодно проклинали махараджей, называя их британской «пятой колонной» в Индии.

Но Джинна теперь сделал невозможным выступление Конгресса в роли единственного представителя индийского национализма. Участники Конгресса не могли претендовать и на ведение прямой борьбы с Британской империей. Победы Гитлера в Европе и приход Черчилля к власти в Лондоне усилили их трудности. Неру и его коллеги разрывались между ненавистью к свастике и враждебностью к «Юнион Джеку».

Лео Эмери, новый министр по делам Индии в правительстве Черчилля, воспитанный в «детском саду Милнера», хотел использовать их антифашизм, чтобы добиться больших успехов в войне. Он был маленького роста, многословным, подвижным, энергичным и задорным. Этот человек давил на очень высокого, лаконичного и сонного вице-короля, которого наконец-то оживил немецкий блицкриг, чтобы можно было сделать попытку примирения с Индией. Но в то время, когда это формулировалось, вмешался премьер-министр. Черчилль не изменил своих взглядов на Индию с 1935 года… или 1896 года. Он все еще считал, что это владение делает Великобританию великой державой, и хотел, чтобы «империя сохранялась еще на несколько поколений во всей своей мощи и великолепии»[2266].

Однако его все еще преследовали опасения Гиббона о том, что «берега Истории завалены обломками империй»[2267]. Как Первый лорд Адмиралтейства, в 1939 г. он продемонстрировал яростную «целеустремленность для поддержки и удержания самого сильного и ярого британского империализма»[2268]. В начале своего премьерства Черчилль сделал знаменитое заявление о том, что цель Великобритании — победа, потому что без победы «не выживет Британская империя»[2269].

Теперь, летом 1940 г., Черчилль столь же яростно говорил о сохранении Индии, как и об обороне метрополии. Он проклинал предлагаемые уступки и заявил Эмери, что «он скорее сразу же откажется от своей политической жизни или отправится в дикую местность и станет сражаться, чем допустит революцию, которая означает конец имперской короны в Индии»[2270].

Эмери сделал вывод, что «Индия или любая форма самоуправления для цветных народов пробуждает в нем совершенно неконтролируемый комплекс»[2271]. Премьер-министр не контролировал содержание так называемого Августовского предложения Линлитгоу. В нем индусам предлагалось составить собственную конституцию после войны при соблюдении различных условий, включая возможное вето меньшинства — мусульман и махараджей. Также предлагалось назначать несколько представителей-индусов в Исполнительный совет вице-короля. (Под этим Черчилль определенно имел в виду несколько непредставительных индусов). Неру разгромил это предложение, целью которого являлось продление владения путем отказа Индии в демократии. Он писал, что это сигнал о расхождении путей и «конец любой надежды на то, что мы когда-нибудь пойдем вместе»[2272].