Великий Рузвельт - Виктор Мальков

Еще определеннее эти же мотивы звучали на ежегодном собрании Американской экономической ассоциации в январе 1944 г. В представленных докладах фигурировали цифры (впервые обнародованные летом 1943 г.) ожидаемой в первые же годы после войны безработицы (12–16 млн). Назывались потери в заработках, которые неизбежно должны были последовать за сокращением военного производства и закрытием военных заводов. Наконец, прямо указывалось на пугающую возможность повторения сразу же за послевоенным бумом нового 1929 г. Подводя итоги, участники дискуссии пришли к выводу, что все это сулит Соединенным Штатам ослабление их международных позиций и обострение внутренних социальных конфликтов {59}. Настроения в пользу сохранения ориентации всей послевоенной экономической политики на военно-стратегические цели с учетом глобальных притязаний США были совершенно недвусмысленно выражены в формуле «военная готовность плюс экономическая готовность», предложенной в докладе «Экономическая мощь как инструмент национальной политики». Все эти рассуждения были целиком созвучны призывам правых покончить с «иллюзией» о достижимости прочного мира после войны на основе коллективной безопасности и сотрудничества в области разоружения и держать курс на создание преобладающей военной мощи, способной воплотить в жизнь мечту об «Американском веке».

Идея о превращении военного производства в приоритетное направление американской экономики мирного времени пришлась по душе многим. Вот что писал по этому поводу в 1947 г. лидер Социалистической партии Норман Томас: «В Соединенных Штатах в масштабах, в которых большинство американцев стыдится признаваться, войну если даже не приветствовали как избавление от хронической депрессии и безработицы, то воспринимали как норму. Американцы не знали тех разрушений, которые Вторая мировая война принесла Европе… Я много путешествовал по Америке, и ничто не оказало на меня такого сильного впечатления (особенно в ходе избирательной кампании 1944 г.), как фактическое отношение населения к войне. Несмотря на растущий список потерь на фронтах, много мужчин и женщин довольно легко соглашались смириться с затягиванием успешно идущей войны до тех пор, пока она сохраняет им работу, наполняет чувством исполненного долга и в целом дает больше еды, чем они имели до войны» {60}.

В теснейшей взаимосвязи с новыми тенденциями в духовной атмосфере страны находились и политические процессы. Значительные сдвиги в социально-классовой структуре общества, происходившие на фоне экономического роста, не могли не вызвать эрозию той массовой базы, на которую опиралась администрация Рузвельта. Миграция населения с Юга на Север и увеличение доли черных американцев в трудоспособном населении в крупных городах вызвали вспышку расизма, которая привела во многих местах к серьезным расовым беспорядкам в промышленных центрах, традиционно служивших оплотом демократов. Но, пожалуй, важнее всего было то, что испытанная тактика ньюдилеров, построенная вокруг лозунгов, обещающих скорое улучшение экономических условий жизни низов созданием сбалансированной экономики с использованием правительственного дирижизма и т. д., начинала пробуксовывать, уже не давая прежнего эффекта. Демократы оказались неготовыми предложить привлекательную программу колеблющейся части своего традиционного электората, обеспечившей себе средний уровень материального благополучия, заинтересованной в большей мере теперь уже в решении своих локальных проблем и отдававшей предпочтение уже иным ценностям, нежели те, которые предлагали ньюдилеры.

Особо следует сказать о позиции рабочего движения. Факты свидетельствуют о широкой поддержке целей антифашистской войны со стороны рабочего класса {61}. Проявление этих настроений было самой приметной чертой вновь возникшей ситуации, но не единственной. В самом рабочем движении под влиянием различных причин (в том числе и антипрофсоюзной пропаганды правых) усиливались разногласия {62}. Всего заметнее они проявились в неодинаковом подходе руководства АФТ и руководства КПП к проблемам внешней политики, межсоюзнических отношений, да и к самой администрации Рузвельта. Начать хотя бы с того, что АФТ в 1940 и 1944 гг. – годы президентских выборов – оставалась по большей части политически нейтральной и не делала мерилом своего отношения к кандидатам той или иной партии их внешнеполитический курс {63}. Позиция же АФТ в вопросах, связанных с укреплением единства рабочих организаций и солидарности трудящихся стран антигитлеровской коалиции, в целом была негативной {64}.

Напротив, профсоюзы КПП, ведомые Комитетом политических действий (КПД), проделали огромную работу по оказанию политической поддержки Рузвельту. Но успех КПП в этом плане и то живое участие, которое его руководство проявило в деле укрепления единства рабочих организаций стран Объединенных Наций {65}, вызвали враждебную реакцию со стороны лидеров АФТ и в особенности всех антирузвельтовских элементов внутри Республиканской и Демократической партий. Вновь широкое хождение получила версия об инфильтрации политического радикализма, «красной опасности» в лагере рузвельтовских либералов и даже о захвате левыми силами руководящих позиций в Демократической партии {66}. Кроме того, взаимная неприязнь между лидерами АФТ и руководителями КПП за годы войны еще более возросла.

Но и в самом Конгрессе производственных профсоюзов, этой важной опоре «нового курса», не было единства взглядов в отношении приоритетов национальной политики. Весьма влиятельные в руководстве ряда крупных производственных профсоюзов социалисты во главе с Норманом Томасом прохладно относились к перспективе тесного сотрудничества СССР и США в интересах послевоенного мирного урегулирования. Антисталинская позиция социалистов делала их активными противниками такого сближения. Не секрет также, что, прячась за тезисом о скорейшем окончании войны, эта группа настаивала на заключении сепаратного мира с гитлеровской Германией и ее союзниками на условиях, прямо противоположных тем, которые были провозглашены Рузвельтом в Касабланке {67}. Формула «реалистического мира», выдвинутая Н. Томасом в противовес концепции «безоговорочной капитуляции», не была безобидной игрой в термины. Она была рассчитана на подогрев страха перед советской военной мощью и ослаблением позиций Запада после войны в результате разгрома Германии и ее союзников {68}. В этом вопросе, как показывают документы, у Томаса было очень много влиятельных сторонников среди видных республиканцев, в кругах, контролировавших средства массовой информации, и в военных ведомствах. И. Лубин, хорошо осведомленный наблюдатель, отмечал осенью 1944 г., что подобного рода внушения не проходили бесследно, вызывая рост апатии и колебания определенной части рабочих (особенно рабочих-католиков), изначально склонных доверчиво внимать критикам внешней политики Рузвельта {69}.