Аквариум(СИ) - Фомин Олег Вадимович

Фигура Зверя уже выпрямлялась и отворачивалась в сторону Города, ледяные бесплотные скальпели Его интеллекта были практически извлечены из меня, когда неожиданно Он на что-то наткнулся. Резкий разворот обратно ко мне, сжатые с линию черные губы, раздутые ноздри, огненные, страшные глаза, в которых вместо издевательской насмешки плескались ярость и гнев. Скальпели снова погрузились в мое сознание. Глубже, еще глубже… А потом голова взорвалась яростной болью, которую при всей ее интенсивности, я встретил чуть ли не с радостью; физические страдания помогали вытеснить страдания душевные, бывшие намного мучительней.

Боль достигла пика, за которым уже маячила смерть, а потом резко исчезла. Вместо нее мой разум заполнили воспоминания, торопливо и грубо выдранные с самого нижнего, крепко-накрепко запертого ранее, уровня. Замелькали отрывки потерянного промежутка моей нормальной, привычной жизни в далеком мире людей, телефонов и машин. Знойное, одинокое лето в Городе. Тоска и страх… Запой на даче у Макса, Нару муш в Реке, гроза. Растерянность и страх… Измена и уход жены, расставание с дочерью, стылая, беспросветная осень, псевдоглюки и Ануннаки. Отчаяние и страх… Запой, попытки суицида, дурка, Петя, менты. Страх, страх, страх… Зима, тесть, Новый год, прорубь… Я наконец-то вспомнил все.

Зверь, наткнувшийся на этот ящик Пандоры, запрятанный в глубинах моей памяти и запертый на крепкий замок, без особых усилий достал его содержимое. Просто не мог не достать. Вроде бы полностью изучил меня и взвесил, нашел вовсе не таким интересным и значимым, как можно было предположить, и уже хотел было оставить подыхать, но вдруг обнаружил очень странный участок воспоминаний, почему-то не открывшийся сразу. Напрягся чуть-чуть больше и открыл.

И оказался очень раздражен. Зверя, конечно, нисколько не интересовали перипетии моей жалкой и никчемной жизни, но все-таки что-то, случившееся незадолго до заброса меня в Аквариум, не оставило Его равнодушным. Та что, планы относительно моей персоны кардинально изменились.

Хвост Зверя описал плавную дугу в воздухе, а потом меня сильно ударило в спину и дернуло вверх. Черное и широкое острие вылезло из моей груди на уровне солнечного сплетения. Было почти не больно, лишь от неожиданности свело сердце и перехватило дыхание из-за стремительности подъема. Зверь выпрямился во весь свой исполинский рост и поднес мое безвольно повисшее тело к лицу. Бездонные глаза, исходящие ненавистью, оказались на расстоянии вытянутой руки. Секунду Он сверлил меня взглядом, а потом снова улыбнулся; на этот раз почти нежно. Серое небо, прошитое дымными щупальцами и тонкими росчерками вант, закрутилось вокруг и со всей силы обрушилось на меня каменно-твердой поверхностью проезжей части моста. Потом еще и еще. Хвост Зверя, на который я был насажен, словно кусок шашлыка на шампур, колотил меня о бетон. Ломались кости, рвались кожа, мышцы и сухожилия, брызгала кровь. А потом пришла боль, тотальная и абсолютная. Океан боли, зародившийся в груди и быстро затопивший всего меня. Взлет, падение, удар, боль. И так снова и снова. Я даже не заметил, когда глаза заполнила багровая тьма, и я умер.

* * *

Снежинки.

Крупные, красивые и совершенно неподвижные. Они висели в воздухе на фоне темного зимнего неба, которое показывал квадратный экран окна. Кровать, обои, занавески… Моя комната. Мой дом…

Дежавю…

Я помнил. Все это уже было; я снова видел тот странный, забытый сон, который оказался вовсе не сном. Только в тот раз я был живой, а сейчас нет…

Мне что-то показывали тогда, какой-то рисунок или схему. Сейчас… Вот!

Две вертикальные сетчатые плоскости, неподвижно висящие в бескрайнем пространстве. Тогда я не понимал, что вижу, а теперь — все ясно. «Браны» — материализовалось внутри меня заумное слово. Две Вселенные. Два разных полюса бытия. Вещество и темное вещество. Наш мир и мир совсем не наш… Плоскости — огромны, если не бесконечны, их поверхности имеют четыре основных измерения, три пространственных и одно временное, а также несколько свернутых малых измерений. Масштаб непонятен, поэтому сложно оценить расстояние между плоскостями, но даже если оно неуловимо мало или, наоборот — колоссально, это не имеет значения, ибо расстояние это — непреодолимо. Даже свет не способен проникать через незримый барьер, отделяющий нас от этой «теневой» Вселенной, параллельной нашей, о существовании которой можно только смутно догадываться по искаженным гравитационным взаимодействиям и связанной с ними потерей энергии.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И тут, словно для опровержения этих постулатов, кем-то транслируемых в мое сознание, схема мироустройства очень быстро приблизилась, и моим глазам открылись два фрагмента этих, на первый взгляд ровных, плоскостей, выгнутые друг к другу. Выпуклые участки стягивала тонкая темная пуповина, в середине которой бугрился, будто воспаленный лимфоузел, чуть приплюснутый шар, окруженный петлями множества волосяных нитей. Этот странный клубок между вселенными послушно увеличился, и я узнал планету Ануннаков. Нибиру, Дильмун, Остров. Дом худых, горбатых существ, которых я когда-то называл Хозяевами, странным образом существовал в обеих Вселенных, являясь плотным конгломератом множества свернутых измерений, местом встречи материи и антиматерии, слиянием положительных энергий с отрицательными, сложнейшим переплетением излучений с той и с другой стороны. Нибиру представляла собой некий горизонт, сгенерированный в ограниченной области или своего рода черную дыру, где лучи света возвращаются в исходную точку, встречаясь сами с собой. Нагромождение гравитационных искажений, порождающих временные петли, которые закручиваются вокруг планеты и уходят в прошлое и будущее, позволяя Ануннакам оперировать секундами и эпохами. Кротовая нора, соединившая несоединимое, узкий канал проникновения чужого космоса в наш. Форпост наступления Зверя…

Оставалось только догадываться, принадлежали Горбатые изначально какому-то одному миру, или всегда балансировали на неуловимой границе двух полюсов. В принципе, это уже не так важно. Важно то, что в определенный момент эта тонкая пуповина в результате упорной и кропотливой работы Ануннаков стала расширяться, позволяя проходить Оттуда отдельным объектам и принципам. Сначала Неграм, а потом и бесам. Теперь же канал увеличился настолько, что стало возможным движение по нему самого Зверя. Пока Он не мог протиснуться в щель целиком и просачивался постепенно, словно вода, но процесс был запущен и вскоре тварь явится сюда во всей своей красе. И запустил окончательную стадию этого процесса, по всей видимости — я, каким-то образом нарушив шаткое равновесие во время схватки с бесами.

Чем подробнее я вспоминал тот странный сон, тем больший объем информации высвобождался в моем подсознании. Помимо общей модели мироздания, и идентификации нависшей над этим мирозданием угрозы, я теперь теоретически представлял себе механизмы и принципы перемещений во времени, законы управления материей, как в созидающих, так и в противоположных целях, а главное — видел алгоритм действий, необходимый для борьбы с Врагом. Уничтожить Его, конечно, невозможно, но еще не поздно оборвать этот канал проникновения, пока Зверь не набрал критическую массу здесь, и большая часть Его сущности находится на Той стороне. Для этого надо было всего-навсего уничтожить эту пуповину и планету Нибиру во всех измерениях и временах. Делов-то! Причем, знал я это совершенно точно, так как прямо на этой схеме из сновидения была нарисована подсказка, подсвеченная ярко-красным. Вернее, у меня была половина этой подсказки, а недостающая часть, вероятнее всего, находилась у Насти, так как блок в ее памяти тоже был поставлен не Ануннаками. Теперь я это знал точно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Но что толку от всех этих знаний, если меня больше нет? Или все-таки есть?.. Если я мертв, чьи тогда это мысли? Кто рассуждает о жизни и смерти, если пожарного Егора размозжили об асфальт? Или теперь я существую лишь в собственном сне, который приснится мне через миллионы лет?