Закат Пятого Солнца (СИ) - Штаб Юрий

— Твои наместники убили наших людей, испанцев, а потому будет справедливо, если покарают их также испанцы. Вели виновным прибыть в столицу, где мы будем их судить.

Император лишь с готовностью кивнул головой, а Кортес тем временем продолжил:

— Я вижу, что ты действительно хочешь загладить этот конфликт и укрепить нашу дружбу. А потому лучшим примером твоей искренности станет согласие последовать вместе с нами.

В глазах Монтесумы впервые проявилась тревога.

— Куда? — непонимающе спросил он.

— Мы будем безмерно рады, если ты погостишь пока в том дворце, который ты уступил нам в качестве жилья. Там, проводя много времени вместе, мы сумеем лучше узнать друг друга.

На этот раз император не удержался от беспомощного взгляда, которым он обвел весь тронный зал. Защиты ему ждать было неоткуда. Слуги застыли, ожидая от него команд. Но разве могли бы они спасти своего повелителя? Входы перекрыты. Даже если он закричит, то никакое чудо уже его не спасет. Пока телохранители прибегут на зов правителя, его сто раз успеют убить. Монтесума был проницателен, а тут бы и дурак понял скрытый смысл приглашения. Его, божественного владыку, полноправного властелина этой земли, великого жреца, чье слово являлось законом, хотят взять в плен. Прямо посреди его государства, в самом сердце империи, в великом городе Теночтитлане, куда он сам впустил чужаков!

Гордость возобладала над здравым смыслом. Монтесума резко встал и ответил решительным надменным голосом:

— Лишь только я здесь повелеваю! Это мой дом, и никто не смеет мне указывать, что делать и куда идти. По своей воле я не покину дворец!

Рядом с Кортесом стоял Альварадо. Он досадливо кусал губы, злясь на себя самого. Перед приемом у императора генерал-капитан, зная порывистый характер своего помощника, взял с Педро слово, что тот будет молчать и не станет вмешиваться в переговоры. А вмешаться хотелось! Альварадо предпочитал действовать, а не разговаривать. Монтесуме сейчас стоит приставить кинжал к горлу и заносчивый ацтек станет послушнее ягненка. Можно будет его тут же увести и оставить под охраной. Но Кортес считал, что дипломатия сильнее стали. Вот потому Педро и стоял молча, надеясь на то, что генерал-капитан снова окажется прав.

— Уэй-тлатоани, разве мы просим тебя покинуть Теночтитлан? Ведь дворец, в котором мы остановились, это тоже одна из твоих резиденций. И я знаю, что ты время от времени там живешь. Почему же ты так решительно отказываешься провести там некоторое время?

— Такова моя воля, — с царственной уверенностью ответил Монтесума. — До сегодняшнего дня этого всегда оказывалось достаточно. Я не привык растолковывать свои пожелания.

— Я слышал неоднократно, что за последние годы в твоем государстве хватало тревожных знамений. Это ли не вернейший знак того, что времена изменились? Отныне одной воли мало. Прошу тебя, не подвергай свою жизнь опасности. Пойдем вместе с нами.

Тон Кортеса был таким же уверенным. Кто в эти мгновения рисковал больше? Император, окруженный иноземцами, понимавший, что жизнь его висит на волоске, и что верные телохранители уже не успеют прийти на помощь? Или Эрнан Кортес, который знал, что если они и в самом деле убьют Монтесуму, то сами не выйдут из этого дворца живыми? Кто уступит первым? Командир конкистадоров осознавал, что после выдвинутого требования он уже не может пойти на попятный. Такого оскорбительного предложения император не забудет и не станет терпеть. Или Монтесума уступит, или всех испанцев ждет гибель.

Спор затягивался. Правитель ацтеков приводил свои доводы, Кортес свои. Капитаны начали нервничать. Сколько времени может продлиться эта дискуссия, цена которой измеряется несколькими сотнями жизней? Фернан лишь бессильно сжимал и разжимал пальцы левой руки, изо всех сил сдерживая нетерпение. В правой он держал меч. Да, он может долго оборонять дверь, но ведь не вечно. Рано или поздно конкистадорам придется отсюда выйти. И если они хотят уйти живыми, то нужно, чтобы их сопровождал император. Имея такого заложника, можно ничего не бояться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Гонсалес почти неотрывно смотрел на Монтесуму и Кортеса. Лишь иногда взгляд его обращался к Себастьяну. Тот стоял совершенно спокойно, как будто жизнь всех участников экспедиции сейчас не качалась на весах. Держал обнаженный меч, загородив широкими плечами почти всю ширму, скрывавшую боковой вход. Если кто-то вознамерится войти, то Риос услышит его первым. И уж конечно сумеет этому воспрепятствовать. Но ведь и ему не пробиться из столицы с оружием в руках. А стоит с таким обманчиво-беспечным видом, как будто просто отдыхает. Фернан восхитился хладнокровием своего товарища.

А спор все длился.

— Это мой дворец, — говорил Монтесума. — Здесь я принимаю послов и чиновников, здесь живут мои дети и жены. Почему я должен от всего этого отказываться?

— Великий Монтесума, на новом месте тебя обеспечат всем необходимым, — отвечал Кортес. — Ведь наш дворец почти так же роскошен. Ты сможешь и там вести привычную жизнь. Туда перенесут трон и мебель, мозаики и золотые ширмы. И там с тобой также будут твои жены и слуги. Там можно все организовать для правления.

Тянул ли император время? Надеялся ли, что какой-то случай вмешается и спасет его? Стоит слугам или жрецам сейчас попытаться войти или услышать звуки разговора, как они тут же поймут, что творится что-то неладное. И тогда весь дворец через несколько минут окажется наводнен лучшими воинами ацтеков…

Испанцы все это тоже хорошо понимали. Каждая минута подталкивала их все больше к краю. Краю, за которым не было уже ничего хорошего. В лучшем случае, быстрая гибель в бою. В худшем — теплый от солнечных лучей жертвенный камень и цепкие руки служителей, не дающие пошевелиться. Фернан гнал эти мысли от себя, но они упорно лезли в голову. Он практически видел, как над его грудью возносится черный, как сама смерть, обсидиановый нож в руках беспощадного жреца.

В итоге терпение Хуана Веласкеса де Леона лопнуло.

— Хватит! — закричал он. — Марина, скажи дикарю, что если он не согласится пойти с нами, то мы его тут же убьем.

Сверкнувший в его руках меч оказался действеннее любых слов. Выхваченный из ножен клинок был пока направлен в пол, но много ли времени нужно для одного-единственного удара? Красивое лицо Хуана помрачнело от гнева и нервного напряжения.

Марина не стала переводить тираду Веласкеса. Монтесума все понял и без слов. Он упал в кресло, сильно сцепив ладони между собой и, помолчав несколько секунд, произнес:

— Хорошо, я пойду с вами…

Фернан облегченно вздохнул. Он не знал, была ли реплика Веласкеса спонтанной или же он действовал по заранее запланированному Кортесом сценарию, но вспышка гнева принесла результат. Впрочем, это лишь миниатюрная победа. Надолго ли удача повернулась к конкистадорам лицом? Кто знает, как отреагируют ацтеки, узнав, что их повелитель пленен гостями в своем же дворце?

25. В осаде

Как только испанцы с Монтесумой очутились в своем дворце, Эрнан Кортес тут же развил бурную деятельность.

— Педро, проверь караулы! Гонсало, ступай к артиллеристам. Диего, передай команду пехоте приготовиться к возможному штурму.

Альварадо, Сандоваль и Ордас тут же поспешили выполнить распоряжения. Кортес не мог знать наверняка, как отреагируют индейцы на такой вопиющий по своей наглости поступок и потому, на всякий случай, готовился к худшему. Фернан, Себастьян и еще с десяток самых лучших бойцов оставались при генерал-капитане и его драгоценном пленнике.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ну что, Хуан, все как я и обещал, — обратился Кортес к Веласкесу де Леону. — Я, в отличие от Грихальвы, не склонен к излишней осторожности. В результате, как видишь, мы добрались до самого центра могучей империи. И еще никогда не были в такой опасности как сейчас. Не жалеешь, что пошел со мной?

— Разумеется, нет! — гордо ответил Хуан. — Не думаете ли вы, что я боюсь?

Веласкес держался молодцом. Хотя жизнь всех конкистадоров и висела сейчас на волоске, но он не выглядел ни испуганным, ни обескураженным. В глубине души Хуан даже гордился тем, что именно его вмешательство помогло сломить сопротивление Монтесумы. Лишь блестящие темные глаза и порывистость движений выдавала его возбуждение.