Негодяи (сборник) - Гиллиан Флинн

– Простите, – вдруг спросил он. – Боюсь, мне действительно надо продолжать. Мы не можем побыстрее? Я опаздываю по ужасно важному делу.

Пастух оперся на посох. Похоже, его это нисколько не тревожило.

– Ты покинул стадо, де Карабас, – только и сказал он.

– Похоже на то, – сказал маркиз. – Привет, Перегрин. Рад видеть, что ты так хорошо выглядишь. И Слон. Как здорово. Вся братия здесь.

Он посмотрел на Пастуха.

– Как чудесно, что я встретил тебя, как здорово было провести немного времени в качестве одного из твоих великих мыслителей. Ладно, чего я чушь несу. Хватит. У меня важное дело, дипломатическое. Письмо доставить надо. Знаешь ведь, как бывает.

– Брат мой, подозреваю, ты не понимаешь всей серьезности ситуации… – начал Перегрин.

Маркиз, идеально понимая серьезность ситуации, заговорил:

– Уверен, все эти чудесные люди…

Он обвел жестом Пастуха и троих остролицых людей-овчарок, покрытых шерстью, стоявших вокруг.

– …позволят мне отправиться, оставив тебя здесь. Им ведь ты нужен, не я. А у меня есть очень важное послание, которое я должен доставить.

– Я могу это сделать, – сказал Перегрин.

– Теперь тебе придется помолчать, – сказал Пастух. Достал полосу клейкой ленты, которой до этого был заклеен рот маркиза, и наклеил на губы Перегрину.

Пастух был ниже ростом и толще маркиза, и великолепный кафтан смотрелся на нем несколько смешно.

– Важное послание доставить? – спросил Пастух, стряхивая с пальцев пыль. – О чем именно мы говорим?

– Боюсь, я не могу тебе этого сказать, – ответил маркиз. – В конце концов, ты не адресат этого сугубо дипломатического послания.

– Почему нет? Что там написано? И кому оно адресовано?

Маркиз пожал плечами. Кафтан был так близко, что он смог бы его потрогать, протяни он руку.

– Лишь угроза смерти сможет заставить меня хотя бы показать его, – нерешительно сказал он.

– Ну, это просто. Я угрожаю тебе смертью. В дополнение к смертному приговору, уже вынесенному тебе, как отступнику стада. Что же до Смеющегося Мальчика…

Пастух показал посохом на Перегрина, который не смеялся.

– …он пытался украть члена стада. Это также карается смертью, помимо всего остального, что мы для него приготовили.

Пастух поглядел на Слона.

– И, наверное, надо было сразу спросить, но, во имя Олдвич, что это?

– Я послушный член стада, – скромно сказал Слон низким голосом. Интересно, подумал маркиз, у него самого тоже был настолько бездушный и невыразительный голос, когда он был членом стада? – Я остался послушным и шел в ногу даже тогда, когда другой не шел.

– Стадо благодарно тебе за твой тяжелый труд, – сказал Пастух. Протянул руку и осторожно коснулся острого кончика слоновьего бивня. – Никогда не видел таких, как ты, и, наверное, очень скоро больше никогда не увижу. Вероятно, лучше всего будет, чтобы ты тоже умер.

Уши Слона дернулись.

– Но я член стада…

Пастух поглядел на огромное лицо Слона.

– Лучше перебдеть, – сказал он.

– Итак? – спросил он, обращаясь к маркизу. – Что же это за письмо?

– Оно у меня в рубашке. Вынужден повторить, что это самый важный из документов, какие мне доводилось доставлять. Я настоятельно прошу тебя не трогать его. Ради твоей же безопасности.

Пастух дернул за ворот рубашки маркиза. Полетели пуговицы, застучали по полу и стенам. Письмо лежало в пакете для сэндвича, в пришитом к рубашке кармане, изнутри.

– Какая жалость. Уверен, ты прочтешь нам его вслух прежде, чем мы умрем, – сказал маркиз. – Но прочтешь ты его нам или нет, обещаю, я и Перегрин будем слушать, затаив дыхание. Ведь так, Перегрин?

Пастух открыл пакет для сэндвичей, поглядел на конверт. Разорвал его и достал лист бесцветной бумаги. Из конверта пошла пыль. И повисла в неподвижном воздухе полутемной комнаты.

– «Моя дорогая прекрасная Друзилла», – начал читать вслух пастух. – «Хотя я знаю, что ты пока что не испытываешь ко мне таких же чувств, как я к тебе…» Что это за чушь?

Маркиз не сказал ничего. Даже не улыбнулся. Он, как и сказал ранее, стоял, затаив дыхание, в надежде, что Перегрин сделал то же самое. И он считал про себя, самое лучшее, что он мог сделать, чтобы не дать себе вдохнуть. А ведь очень скоро вдохнуть захочется.

35… 36… 37…

Интересно, как долго будут висеть в воздухе споры Гриба.

43… 44… 45… 46…

Пастух замолчал.

Маркиз сделал шаг назад, опасаясь ножа под ребра или зубов в глотку, от лохматых людей-овчарок, но ничего не произошло. Он пошел дальше, от овчарок и Слона.

Увидел, что Перегрин тоже пятится.

Легкие начало жечь. Пульс стучал в висках так громко, что заглушал звон в ушах.

Лишь упершись спиной в книжный шкаф, уже очень далеко от конверта, он позволил себе глубоко вдохнуть. Услышал, как Перегрин тоже сделал глубокий вдох.

Раздался громкий шорох. Перегрин открыл рот, широко, клейкая лента упала на землю.

– Что это было такое? – спросил Перегрин.

– Наш способ выбраться отсюда и из Шепердс-буш, если я не ошибся, – сказал де Карабас. – А ошибаюсь я редко. Если ты не против, развяжи мне руки, а?

Он почувствовал руки Перегрина на своих запястьях, и путы упали.

Раздался низкий рык.

– Я кое-кого убью, – сказал Слон. – Как только пойму, кого именно.

– Вау, дорогуша, – сказал маркиз, потирая руки. – Ты же знаешь, кого.

Пастух и люди-овчарки неуверенно двинулись к двери, шатаясь.

– Заверяю тебя, что тебе никого убивать не надо, если ты хочешь вернуться в Замок целым и невредимым.

Слон раздраженно вхмахнул хоботом.

– Вот тебя я точно убью.

Маркиз ухмыльнулся.

– Хочешь вынудить меня сказать «фу»? Или «вздор»? До сих пор я не испытывал ни малейшей потребности сказать «вздор». Но чувствую, как это желание во мне нарастает…

– Что в тебя вселилось, во имя Темпла и Арки? – спросил Слон.

– Вопрос неправильный. Я задам правильный вопрос за тебя. Вопрос в том, что не вселилось в нас троих. Не вселилось в меня и Перегрина, поскольку мы дыхание затаили, не вселилось в тебя, поскольку не знаю, то ли ты слишком толстокожий Слон, то ли потому, что дышишь хоботом, который низко к земле опущен. Но оно вселилось в тех, кто нас удерживал. То, что в нас не вселилось, – все те же споры, которые вселились в нашего толстого Пастуха и его псевдопсовых друзей.

– Споры Гриба? – спросил Перегрин. – Гриба Грибного Народа?

– Именно. Того самого Гриба, – ответил маркиз.

– Вот те раз! – сказал Слон.

– Именно поэтому, – сказал Слону маркиз, – если ты попытаешься убить меня или Перегрина, ты не только в этом не преуспеешь, но и обречешь всех нас. Так что заткнись, и давайте сделаем все, чтобы выглядеть членами стада пока что. Тогда у нас есть шанс. Споры уже пустили нити в стороны их мозгов. В любой момент Гриб может призвать их.

Пастух неумолимо двинулся вперед, держа в руке деревянный посох с крюком. Трое людей двинулись следом. Один с головой слона, второй рослый и странно симпатичный, а на третьем был великолепный кафтан. Идеально на нем сидящий, цвета мокрой улицы в полночь.

Следом за ними шли трое людей-овчарок, шли так, будто были готовы пройти сквозь огонь, чтобы попасть туда, куда, как они думали, они идут.

Ничего необычного для Шепердс-буш – увидеть Пастуха и часть его стада, переходящих с одного места на другое в сопровождении нескольких злейших овчарок (которые были людьми, по крайней мере, когда-то). Так что все видели лишь Пастуха и трех овчарок, ведущих трех членов стада. Пусть они и шли из Шепердс-буш, другие стада, подольше, не обратили на них внимания. Все члены стад занимались тем же, что обычно, будучи членами стада, а если и почувствовали, что влияние Пастухов немного ослабло, то терпеливо ждали, пока придет другой Пастух и о них позаботится, спасет от хищников и остального мира. В конце концов, так страшно быть одному.

Никто не заметил, как они пересекли границы Шепердс-буш, а они все шли дальше.

Семеро достигли берегов Тайберна. Остановились. Бывший Пастух и трое лохматых людей-овчарок решительно зашли в воду.

В голове четверых людей, как понимал маркиз, не было ничего, лишь потребность дойти до Гриба и вновь вкусить его плоти, позволить ей жить в них, служить ему, и служить достойно. Взамен Гриб улаживал все их дела, все то, что они в себе ненавидели. Их внутренняя жизнь становилась намного счастливее и интереснее.

– Надо было тебе дать мне их всех убить, – сказал Слон, когда бывший Пастух и овчарки удалялись.

– Смысла нет, – сказал маркиз. – Даже ради мести. Тех людей, что нас пленили, более не существует.

Слон сильно тряхнул ушами и принялся их усердно чесать.

– Кстати, о мести, кто, черт подери, сказал тебе тогда мой дневник стащить? – спросил он.