Государевы конюхи - Далия Трускиновская

— Так что ж ты на видном месте стала? Могли же в переулок войти!

По тому, как девка промедлила с ответом, Стенька догадался — с переулком-то дело неладно. И следующее озарение посетило его — уж не от конюхов ли, что таятся в том переулке, отводила она подозрения стрелецкого караула?

Решительно отпихнув девку, он устремился туда сам — и обнаружил полнейшее отсутствие кого бы то ни было. Не то что конюха — ни пса, ни кота, ни даже вороны, пусть дохлой!

Он встал в пень, соображая. Пусть даже Авдотьица помогла конюхам проникнуть на белянинский двор, но почему псы не залаяли? Кобели-то у именитого купца должны быть знатные!

Творилось что-то невразумительное.

— Да что ж тебя в сугробы-то понесло? — с такими словами Авдотьица нагнала Стеньку.

— Мудришь ты, девка, да не перемудри! — огрызнулся он.

Сейчас до боли недоставало факела или фонаря — поискать следов. Конюхи ночью могли и верхом выехать — как тогда. Значит, копыта отпечатались. Или, на худой конец, сапоги…

— Да не мудрю я вовсе! Я к тебе всей душой, а ты?..

Стенька подумал еще.

Коли конюхи затеяли выемку делать у купца, так на дворе бы шумно было. Да и не пошли бы они этим заниматься вчетвером туда, где дворни несколько десятков человек. Однако что-то они, подлецы, этой ночью предприняли, а в особенности — подлец Данилка Менжиков, литва треклятая! Больно было нужно государю тащить на Москву белорусский полон! Мало, что ли, этих шляхтичей голозадых сюда приплелось, когда ученых монахов из тех литовских краев зазывать стали? Едет монах с возом книг, как будто и один, а через полгода глядь: уже и родня перебралась, уже и поселилась, уже и ремеслом промышляет! И словом себя именуют «мещане», что означает всего-навсего — посадские людишки, потому что «местом» эти нехристи посад называют… А все государев любимец боярин Ртищев! Вся Москва знает — это ему без ученых монахов жизнь не мила!

Пошевелив губами, чтобы изругать Данилку Менжикова матерно, но беззвучно, Стенька повернулся к Авдотьице.

— Да и я к тебе всей душой, — сказал хмуро.

— А коли так — давай завтра к твоему куму пойдем! Я денег займу, да и тебе за услугу заплачу.

— А где ты меня завтра сыщешь? Я — человек подневольный, куда пошлют, туда и побежал!

Некоторое время они перебирали возможности. Стеньке не хотелось упускать лукавую девку. Он надеялся, что вдвоем с Деревниным разгадает ее хитрости, которые на самом деле — хитрости Приказа тайных дел. И, как ни был сердит, смирился.

Условившись, что он предупредит товарищей-ярыжек, чтобы она могла у любого спросить о нем и получить правдивый ответ, они расстались.

И, кажется, не так уж далеко отошел Стенька, и сразу же, завернув за угол, высунулся оттуда, чтобы понять — неужто она и впрямь на белянинский двор пойдет? А девка и пропала!

Словно ее корова языком слизнула!

Плюнув на всех девок и баб разом, Стенька отправился ночевать на двор к Деревнину.

Прибыв в Хамовники, Данила отпустил извозчика и пошел неторопливо. Однако всякий миг он был готов взять ноги в руки, а встречных оглядывал очень внимательно. И в каждый переулок метал острый взор — нет ли чего необходимого?..

Он еще не знал, как вызовет Соплю, как обратится к нему. Кое-что они с Семейкой заготовили полезного — то вранье, к примеру, которым Данила мог объяснить свою внезапную любовь к кулачному бою, а также объяснение на случай, если кто-то встречал его в Кремле у Аргамачьих конюшен. Причем ведь и враньем особым их выдумка не была, а просто возможным продолжением вчерашнего боя с Желваком…

Разумеется, он не помнил, в котором месте едва не сбил конем Соплю, и потому прошагал лишнее, прежде чем набрел на нужный ему забор. И то — догадался об удаче, лишь услышав показавшийся знакомым голос. Данила, старательно отворачиваясь, прошел мимо мужика в большом тулупе с поднятым воротником, но прозвучавшие слова оказались настолько любопытны, что он повернулся лицом к противоположному забору и распахнул полы шубейки, как бы собираясь справить малую нужду.

— А ты не сомневайся! — уговаривал знакомый голос длинную щель в заборе. — Жить будешь, свет, как у Христа за пазухой! Ни в чем тебе отказа не будет!

Из-за высокого забора что-то пробубнили.

— Так не кто-нибудь, сам Трещала! А Трещала-то чей внук — помнишь? И что он от деда в наследство получил — знаешь? Трещала так научит, как никто не научит! С Трещалой такие деньги наживешь, как тебе и не снилось!

Диковинное имя «Трещала» и обрадовало Данилу более всего — его упоминал Сопля, стало быть, не девка за тем забором, которую сманивают бежать из отчего дома, а мужик, имеющий прямое отношение к кулачным боям. Вот только для чего вести такие речи через щель в заборе, Данила еще не понимал. Но скоро до него дошло.

Прервав на полуслове соблазнительные речи, мужик в тулупе кинулся прочь от забора на другую сторону улицы и встал рядом с Данилой, повернувшись к переговорной щели спиной и как бы занятый тем же самым делом.

— А что, морозец вроде поутих, — обратился он к парню, всем видом показывая тем, кто вздумал бы смотреть на них, что вот шли два приятеля по делу, остановились нужду справить, сейчас дальше побредут.

— Поутих, брат Томила.

От такого ответа скоморох онемел.

— А ты кто таков?! — опомнившись, воскликнул он.

— А не признал?

— Данила, что ли?

— Он самый, — и парень сразу решил брать быка за рога. — Мне тебя, Томилушка, Бог послал. Ты всех кулачных бойцов, поди, знаешь. Тут где-то Сопля живет — не скажешь, в котором дворе?

— А на что тебе Сопля? — удивился скоморох.

— Говорили мы с ним, — не вдаваясь в подробности, объяснил Данила, — он учиться кулачному бою звал. Сказывал — в Хамовниках его искать. Вот я и надумал…

— А на что тебе?

— Да надобно.

— Обидел, что ли, кто? — догадался скоморох.

— Да надобно, и все тут.

— Обидели, выходит. Я тебя знаю, норов у тебя гордый, посчитаться хочешь. А что, на конюшнях у вас поучить некому?

— То-то и оно…

Данила не то чтобы не умел врать — он медлил, и только он уж собирался приступить к вранью, но не понадобилось.

— С Богдашкой Желваком, что ли, не поладил?

Данила кивнул.

— Девку не поделили?

И на это парень утвердительно хмыкнул. Томила, сам того не ведая, излагал несложную выдумку Семейки.

— И что, крепко тебе от него досталось?

— Что досталось, то и мое, — для убедительности Данила сквозь шубейку потер шею и плечо.

— Ишь ты! — Томила поглядел на собеседника уважительно. — А пойдем-ка прочь отсюда.

— А к Сопле?

— Да ну его, Соплю! Что с него проку? Думаешь, Сопля с Одинцом учат? Им лишь бы стенку собрать кое-как да на лед выпустить, а там хоть трава не расти!

— На льду? — уточнил Данила.

Скоморох расхохотался и, подхватив его под локоток, тащил все дальше и дальше от забора, за которым звучали невнятные, но сердитые голоса.

— Ты, сокол, в кулачном бое ничего пока не смыслишь, так и спроси у тех, кто смыслит, какова цена Одинцу и какова — Трещале. И тебе все скажут — Трещалу сам старый Трещала учил и мастерство ему передал, да и еще кое-что перед тем, как помереть. И Трещала учить мастер! Одинец-то научит в стенке стоять боком да и скажет — денежки плати! А Трещала настоящему бою выучит. Он Трещале родной внук! Трещала его так учил, что теперь к Трещале боярские-то сынки учиться просятся, и кабы Трещала не помер…

Данила помотал головой — запутался в Трещалах! Дед и внук, стало быть, а помер, очевидно, все-таки дед.

Продолжая ругать неведомого Одинца с Соплей, а Трещалу — хвалить, Томила увлекал слушателя все дальше и дальше от ставшего вдруг для него опасным места.

— Какой смысл учить бойцов только для стенки? — исхитрился спросить Данила. — Все равно же потом каждый сам себе найдет противника, его и лупит! Вот где знание нужно!

— Красиво же, когда стенка! — неожиданно ответил скоморох. — И полезно!

— Полезно?! — Данила ушам не поверил.

— Ну как опять к нам поляки или какие-нибудь немцы пожалуют? А у нас и ополчение сразу готово! Никого ничему учить не нужно — все парни, все взрослые мужики знают, как строй держать. Гляди…

Томила прямо посреди улицы встал в стойку стеночного бойца: левым боком к противнику, левая нога выставлена вперед, чтобы принять на себя вес при решительном броске, левая рука перед собой, присогнута, защищает голову и грудь, правая же держит сжатый кулак чуть повыше плеча. Потом оскалился, словно бы увидев незримого Даниле врага, да и нанес удар правой по дуге, сверху вниз, прямо во вражью голову!

— Ежели дурак попадется, то и нос ему стесать можно! — объяснил он. — Теперь же представь, что в левой у меня щит, а в правой — сулица. И стоит такая стена щитов, а над ней торчком — сто сулиц с острыми наконечниками! Вот что такое ополчение. Оно не мастерством, а строем сильно. Другое — на все ополчение пищалей не напасешься. Что у ратника? Да то, что дома прихватил, — вилы, топор, да хоть бабий ухват! А против него что? А конный с саблей! Вот строй примет конного на вилы да и расступится, чтобы коня пропустить! Там, сзади, уж найдется, кому его ловить! А строй тут же и сомкнется! И этому учиться надобно!