Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания - Валентин Фалин

– Валентин, от кого угодно ожидал, но не от тебя. Ты что, решил валить договоренности? Передо мной стенограмма твоего выступления на комитетах, в пух и прах разносишь. Я же с тобой советовался, ты фактически участвовал в достижении согласия.

Перебиваю Горбачева:

– К договоренностям в Архызе я отношения не имею. Там был выбран наихудший из наличных вариантов. Плохое называть отличным не намерен. Обстоятельства, однако, требуют, чтобы Верховный Совет не отвергал пакета. Для этого все эмоции должны быть излиты, споры отспорены в комитетах. Если кто-то попытается накинуть узду на депутатов, выступающих в комитетах, и перенести недовольство и напряженность на пленум, я ни за что не поручусь.

– Ты берешь на себя большую ответственность. Смотри не ошибись.

Закон о ратификации германских договоренностей прошел Верховный Совет уютным большинством. Президент удостоил меня при встрече «спасибо».

– Твой тактический план был, по-видимому, верным. Отклонение договоренностей имело бы необозримые последствия для нас.

– А последствия ратификации все обозримы? – не удержался спросить я.

– Основные, основные.

В ходе дебатов в комитетах я приподнимал значение нового советско-германского договора о добрососедстве и сотрудничестве, подписанного в Бонне 10 ноября 1990 г. Не будь ограничений по срокам действия, он заслуживал бы названия истинного мирного договора между Советским Союзом и Германией. Одобрение этого договора стоит того, чтобы не отвергать остальное содержимое пакета. Я говорил это не из оппортунизма. Ноябрьский договор в какой-то степени примирял меня с произошедшим.

Вы можете спросить, что предопределяло мое негативное отношение к концепции Горбачева – Шеварднадзе? Вернее, не к концепции, а к экспромту президента, спешившему на уходивший без его ведома поезд?

Если немцы так богаты, чтобы органическому воссоединению предпочесть идеологическое, партийно-политическое, заплатив 500 или больше лишних миллиардов марок и принеся тяжелые социальные жертвы, это в конце концов их дело. Народы моей страны, однако, имели право на такое решение проблемы безопасности, которое не просто декларировало бы окончание эры противостояния Запад – Восток, но приглашало бы носителей этого противостояния на покой.

Выпадение ГДР ликвидировало Варшавский договор, разом разрушило все его инфраструктуры. НАТО теряло противника? Если «угроза», с которой сорок лет боролись, исчезла, то не логично ли было бы примерно в том же темпе свернуть военные приготовления на Западе? Не усиление – относительное и абсолютное – НАТО, а переход как минимум к «оборонительной обороне» и энергичные шаги с целью создания общеевропейской системы коллективной безопасности.

Между тем включение в сферу НАТО ГДР наращивало потенциал блока в геометрической прогрессии. Это ли не приглашение к серьезным размышлениям? Была бы сила, противник сам сыщется. Чтобы меньше стало вражды на Земле, должны пройти радикальный курс похудения все без исключения арсеналы. Разоружение на одной стороне – не выход из положения. В лучшем случае оно дает передышку.

Мне представлялось, что неучастие Германии в военной организации НАТО и неразмещение на ее территории ядерного оружия побудили бы Североатлантический союз и США к модернизации своих военных доктрин. Не прихорашивание, а пересмотр. Сделать вид, что тектонические сдвиги в Европе лишь подтверждают «правильность политики НАТО», – значит заранее нацеливаться на развитие «успеха».

До какой черты? Когда-то цель формулировалась следующим образом: дезинтеграция Советского Союза, создание на его месте дюжины государственных образований, каждое из которых в экономическом и военном отношении будет зависеть от поддержки извне. Как теперь? У меня были, таким образом, веские причины считать, что президента и мое видение будущего разнилось все больше.

Перестройка не состоялась ни внутри, ни вовне. Тоталитарный режим сменился на авторитарный. Различия есть. Упрощения ни к чему, они только осложняют извлечение корня. М. С. Горбачев не претендовал на бессрочную власть. Злодеем он не был и топору предпочитал микрофон. Но отмеренным ему куском времени Горбачев желал насладиться сполна и всласть.

В апреле 1991 г., когда Горбачев поздравлял меня с шестидесятипятилетием, я заметил:

– Скоро обозначится более интересная дата, чем появление на свет. 1 августа – полвека, как я тружусь. Для одного человека в нашей стране это предостаточно.

– У тебя такая же трудовая биография, как у меня. Я сел на комбайн тоже в пятнадцать лет.

– Это дает мне дополнительное основание рассчитывать на ваше понимание.

– Сработаем к концу года новую программу – тогда решим.

Месяцем раньше или позднее, велика ли разница? Мне просрочка в двадцать дней обошлась дорого. Если верить резолюции Верховного Совета, я стал участником «заговора». Годы спустя так и осталось непроясненным – какого. Это не помешало учинить, невзирая на мой депутатский иммунитет, обыск у меня дома. В прессу лансировались слухи, инсинуации, фальсифицированные документы. Каждый день и каждый год жизни должен был быть опоганен.

Пятьдесят пять лет назад я уже видел подобное. И толпы, кричавшие «позор», и травлю в прессе, и полное бесправие тех, кого травят. Сталинские охотники за «врагами народа» могли бы возрадоваться – есть поросль. Еще в чем-то уступают в изощренности, но с опытом и она придет.

Известие о «необычных событиях» в Москве застало меня на даче, где мы с женой проводили отпуск. Весной в столице уже играли с бронетехникой, опять, наверное, испугались демонстраций, был мой первый комментарий. Будь что-нибудь серьезное, догадались бы, наверное, сообщить. А час спустя звонок по радиотелефону: в 10.00 надо быть на Старой площади, созвано заседание секретариата.

По дороге, запруженной танками, да с объездами быстро не получается. Когда я вошел в зал заседаний, секретариат уже отсовещался. Прошу повторить для меня, что случилось, что с М. С. Горбачевым, почему чрезвычайное положение именно сейчас?

Ответ председательствующего, члена политбюро О. С. Шенина:

– Не задавайте и вы вопросов, на которые не получите ответа.

Зайдем с другой стороны. Просьба осветить детали происходящего. Реакция: принимаемые меры – дело прежде всего государственное.

Чрезвычайное положение вправе объявить только Верховный Совет. Когда он будет созван, если это вообще предусматривается? Ответ: депутаты в отпусках, раньше чем через неделю их собрать не удастся.

Необходим внеочередной пленум ЦК, чтобы определиться с позицией партии. Реакция – против созыва пленума возражений нет, но участие в нем генерального секретаря не гарантируется.