Сады луны (перевод И. Иванова) - Стивен Эриксон

— Неужели только страх удерживает вас, Сын Тьмы?

Рейк поморщился.

— Этим титулом наградили меня глупцы, считающие, будто я достоин поклонения. Мне ненавистны два этих слова, и я не хотел бы снова слышать их от вас. Думаете, меня удерживает страх? Меня удерживает нечто другое, сравнимое по силе со страхом, но во всем остальном не идущее с ним ни в какое сравнение. Долг.

Глаза тистеандия поменяли цвет, сделавшись тускло-коричневыми. Он сосредоточенно разглядывал линии на своих ладонях.

— У вас ведь тоже есть долг, Барук. Если хотите, обязательства. Они держат вас, определяют вашу жизнь. Мне все это очень понятно. Дитя Луны — пристанище последних тистеандиев. Мы вымираем, Барук. Никакая цель, никакой замысел не в состоянии пробудить в моих соплеменниках настоящую жажду жизни. Я пытаюсь поддерживать этот огонь, но я всегда плохо умел воодушевлять. На Генабакис явились малазанцы — мы отступали, отступали. Мы старались уйти от столкновения, пока было куда. Знаете, Барук, когда жизнь становится в тягость, лучше погибнуть на поле боя. Представьте: ваш дух умирает, а тело продолжает жить. И не десять лет, не пятьдесят, а пятнадцать, двадцать тысяч лет.

Тистеандий быстро встал. Посмотрев на притихшего Барука, он улыбнулся. От его улыбки алхимику стало нестерпимо больно.

— Меня удерживает долг, который сам по себе ничего не значит. Достаточно ли его для сохранения нашей расы? Если говорить о простом выживании — я мог бы поднять Дитя Луны высоко в небо, где бы нам ничего не угрожало. Я этого не сделал и не сделаю. Вы спросите: что же тогда я сохраняю? Историю, определенный взгляд на жизнь.

Он сокрушенно пожал плечами.

— Но наша история завершилась, Барук. Наш взгляд на жизнь — это равнодушие ко всему и стоически переносимое отчаяние. Так нужно ли сохранять подобные лохмотья? По-моему, нет.

Барук не сразу нашел что ответить. До него едва доходил смысл слов, произнесенных Рейком. Однако крик души тистеандия был убедительнее слов. Сердце Барука лучше поняло этот крик, нежели высокоученый разум алхимика.

— Вы пошли на союз с жертвами империи. Соплеменники поддерживают вас или же вам приходится нести эту ношу одному?

— Им попросту все равно, — ответил Рейк. — Они выполняют мои приказы. Они делают то, что я велю. Они служат Каладану Бруду, ибо я им приказал. Они гибнут в болоте и лесах чужой земли, ведя чужие битвы. Гибнут за людей, которые их страшатся.

Барук подался вперед.

— Я не перестаю изумляться и спрашивать: зачем? Зачем вы идете на такие жертвы?

Смех тистеандия был бурным и стих столь же внезапно, как и начался.

— А осталось в наши дни хоть что-то, ради чего стоило бы гибнуть? Так ли уж важно, что мы ввязались в чужие заботы? Главное, мы сражаемся, как сражаются люди. И умираем, как умирают они. Можете называть нас наемниками духа. Но даже такое возвышенное понятие нас не вдохновляет. Почему? Не знаю. Да и какая вам разница? Главное — мы не предаем своих союзников.

Вас встревожило мое попустительство тлан-имасу. Вы считаете, я должен был помешать ему и малазанской лазутчице проникнуть внутрь кургана. Я знал, Барук, что джагатского тирана рано или поздно освободят. И решил: пусть уж лучше это случится, когда я рядом и могу дать ему отпор, чем если бы вам пришлось противостоять джагату без меня. Мы вышибем жизнь из древней легенды, Барук, и она навсегда останется страшным преданием далекого прошлого. Но угрожать вашему настоящему она уже не будет.

Барук недоверчиво взглянул на тистеандия.

— Вы уверены, что сумеете уничтожить джагатского тирана?

— Нет. Но после столкновения с нами он значительно ослабнет. Тогда за него примутся другие, точнее — ваш Тайный совет. Я знаю, как вас, людей, гнетет и раздражает неопределенность. Вам стоило бы научиться принимать ее, ибо в жизни мало определенного. Не исключаю, что совместными усилиями мы уничтожим джагатского тирана, однако и в этом случае Ласэна только выиграет.

— Простите, я что-то совсем запутался в вашей логике, — признался алхимик.

— Битва с тираном потребует от нас немалых сил. И тогда-то имперская армия войдет в Даруджистан. Как видите, победа в любом случае будет на стороне Ласэны. Оборонительные сооружения Даруджистана представляют собой жалкое зрелище. Ваша армия годится только для парадов. Единственная противоборствующая сила, которая всерьез заботит императрицу, — это ваш союз Торруда, Барук. О его возможностях Ласэне ничего не известно, потому-то ее лазутчики и ищут встреч с людьми Ворканы. Если повелительница гильдии… или как у вас именуют Воркану… согласится на сделку, Ласэна чужими руками уберет ваш совет.

— Здесь не все так просто, — заметил Барук. — Есть ведь и другие игроки.

— Понимаю, о ком вы. Да, опонны в одинаковой степени опасны для всех. Думаете, опоннам есть дело до вашего города? До участи его жителей? Их привлекает игра магических сил; чем яростнее ее вихрь, тем им веселее. Ввязываясь в игры смертных, боги не привыкли проливать собственную кровь.

Барук допил остатки молока.

— До сих пор мы не допускали пролития крови бессмертных.

— Ошибаетесь, почтенный Барук, — возразил Рейк. — Насильственное удаление Повелителя Теней из игры — это первое пролитие крови бессмертных.

Барук едва не поперхнулся.

— Чьей именно?

— Мой меч лишил жизни двоих гончих. Полагаю, это ощутимо выбило их хозяина из равновесия.

Барук откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

— Ставки начали повышаться, — проговорил он.

— Не только для вас, но и для Дитя Луны.

Тистеандий вернулся в свое кресло и занял прежнюю позу, вытянув ноги поближе к огню.

— А теперь я бы хотел побольше узнать о джагатском тиране, Барук. Помнится, вы говорили, что намерены с кем-то посоветоваться.

Барук швырнул недоеденную лепешку в очаг.

— Здесь, Рейк, есть одна закавыка. Надеюсь, вы сумеете объяснить мне, что же произошло.

Он встал.

— Прошу вас, пойдемте со мной.

Рейк тоже поднялся. Сегодня он явился к алхимику без своего меча. Баруку было несколько странно видеть тистеандия безоружным, однако отсутствие Драгнипура действовало на него успокаивающе.

Алхимик повел гостя в подвал дома. В первой комнате, куда они вошли, на узкой койке спал какой-то старик. Барук указал на него.

— Спит, как видите. Этого человека зовут Мамот.

— Историк? — удивленно воскликнул Рейк.

— Да. А еще верховный жрец Дрека.

— Теперь мне понятно, откуда этот язвительный тон в его сочинениях, — усмехнулся Рейк. — Печальная судьба у приверженцев Осеннего Червя.