Плата за молчание - Продель Гюнтер

Брейель, гласит рекламный проспект, «современный молодой промышленный город, счастливое сочетание традиций и прогресса». В годы, когда молодой инженер Кристиан-Йозеф Ретцель арендовал там помещение, чтобы открыть механическую мастерскую, это был пограничный поселок, захиревший от экономического кризиса и массовой безработицы. Ретцель сумел извлечь пользу из чужих бедствий. Когда в 1933 году нацисты пришли к власти, он вступил в СА 1 [1 Штурмовые отряды фашистов. (Примеч. перев.)] и на базе разорявшихся одно за другим предприятий создал с помощью дешевой рабочей силы сталелитейное и сталепрокатное производство, занялся выпуском военной продукции, получил крест за заслуги и в конце концов стал одним из богатейших и могущественнейших людей на Нижнем Рейне. После войны он опять сумел приспособиться к новой политической и общественной обстановке, сделался председателем СвДП 2 [ 2 Свободная демократическая партия. (Примеч. перев.)] в Брейеле, депутатом крейстага 3 [3 Собрание депутатов района. (Примеч. перев.)], обладателем еще одного креста за заслуги. Его имя стало своеобразным знаменем города. Главная улица была переименована в Кристиан-Ретцель-аллее, гимназия стала называться «гимназией Кристиана Ретцеля», заново отстроенный стадион - «спортивной ареной Кристиана Ретцеля».

На Кристиан-Ретцель-аллее, 18, Ретцели, подобно Круппам в Эссене, избрали для фамильной резиденции холм и поселились в двенадцатикомнатной вилле с парком, бассейном и теннисным кортом. Когда создатель брейелевского «экономического чуда» скончался, он оставил после себя два ультрасовременных сталелитейных и сталепрокатных завода, 20 миллионов марок наличными и банкирский дом, приносящий ежегодно еще 2 миллиона марок прибыли. Три восьмых всего состояния он завещал любимому сыну Кристиану с единственной оговоркой, что тот вступит во владение имуществом по достижении 25 лет.

Сейчас на этой самой вилле у подножия широкой лестницы, ведущей с верхних этажей к террасе и дальше в превосходный парк, лежит бездыханное тело женщины в одной ночной сорочке. Это служанка Ретцелей, сорокалетняя Тереза Гервин, ласкательно именуемая Резель, Резли…

На верхнем этаже три окна освещены, среднее из них открыто, и магнитофон или проигрыватель доносит в парк танцевальную музыку. Парк тонет во мгле. Под пышно цветущим рододендроновым кустом стоит женщина в пеньюаре и небрежно накинутом поверх него норковом палантине. Волосы ее накручены на бигуди, на босых ногах - грубые садовые сапоги. Это 64-летняя Гертруда Ретцель, «госпожа с виллы Ретцель», как ее называют в Брейеле, владелица двух сталелитейных заводов, на которых трудится большинство населения городка, попечительница состояния примерно в 50 миллионов марок, почетный консул Никарагуа. Словно окаменев, она долго не отводит испуганных глаз от распростертого на террасе тела, затем окидывает взглядом парк.

В тот самый миг, когда она отваживается наконец шагнуть вперед, к ней неожиданно устремляется из темноты узкий луч карманного фонарика. Лужайку почти бегом пересекает тоже наспех одетый мужчина. Это 65-летний Йозеф Рингендаль, живущий на соседнем участке директор заводов. Много лет он был доверенным лицом шефа, при котором занимал должность коммерческого директора. После смерти Ретцеля к нему перешли руководство предприятиями, а также все общественные и политические функции покойного.

Человек, в противоположность старому Ретцелю, богобоязненный (по его собственному заверению), Рингендаль начал свою деятельность с того, что от имени фирмы преподнес заново отстроенной католической церкви дорогостоящий главный алтарь. Этим он сберег ретцелев-ским заводам несколько сот тысяч в виде скидки на подоходный налог и попутно обеспечил семье церковное благословение.

Сейчас директор Рингендаль с непокрытой головой и в темно-красном шлафроке, из-под которого виднеются пижамные штаны, дрожащими руками сжимает фонарик и с усилием произносит:

- Господь всемогущий! Как это могло случиться? У нее ужасный вид. Она еще жива?

Однако Гертруда Ретцель не пускается в объяснения. Хриплым голосом она велит:

- Пойдем, помоги мне, ее надо отнести к ней в комнату.

Рингендаль в испуге роняет фонарик.

- Нам двоим это не под силу, Гертруда. - Он растерянно смотрит наверх. - Неужели там никого больше нет? Кристиан?…

Фрау консул нетерпеливо отвечает:

- В доме нет никого. Придется нам самим с этим справиться.

Рингендаль качает головой.

- А Кристиан за врачом поехал? Мы проснулись и услышали шум машины.

- Это с улицы, - сердито возражает Гертруда. - Кристиан еще вообще не возвращался. Он наверняка в городе, у этой вертихвостки.

Рингендаль успел уже несколько прийти в себя. Собравшись с мыслями, он решительно говорит:

- При таком ее состоянии нам самим не годится двигать и переносить ее, Гертруда. Мы должны вызвать врача.

- Ни в коем случае, - резко обрывает его фрау консул. - Я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал, что здесь произошло. Неужели тебе не понятно? - Она готова уже двинуться к террасе, но Рингендаль удерживает ее за руку.

- Нет, Гертруда. Если она умрет при переноске, скрыть это не удастся. Я позвоню доктору Вильбрандту. Без него мы ничего не можем предпринять.

С соседнего участка доносится женский голос:

- Боже мой, Йозеф, что там такое? Мне идти?…

- Нет, нет, не нужно. Позвони лучше доктору Вильбрандту, и пусть он приедет немедленно, скажи, дело срочное.

Рингендалю уже понятно: то, что случилось здесь, - нельзя предавать огласке.

- Пойдем-ка к нам, Гертруда, - говорит он. - Мы должны решить, как действовать, чтобы никто ничего не узнал.

По скользкой от росы траве он ведет Гертруду Ретцель через парк.

- В данный момент мы ничем не можем помочь Рези. Врач будет через несколько минут. А до этого ты должна рассказать мне, что произошло. И прежде всего, имеет ли к этому отношение Кристиан?

Совсем еще недавно столь уверенная в себе, властная женщина, привыкшая к почтительному повиновению, вдруг становится слабой и беспомощной, не может сдержать слез.

- Гертруда, ты должна сказать мне правду, - продолжает настаивать Рингендаль. - Действительно Кристиан этой ночью отсутствовал или он удрал после того, что сотворил с Рези? Скажи мне, Гертруда. Это важно. Это важно для всех нас.

Фрау консул уклоняется от прямого ответа.

- Постарайся, чтобы девушка не умерла, - чуть слышно говорит она. - Это сейчас самое важное для всех нас, Йозеф.

Мчащийся, как самоубийца, Кристиан Ретцель добирается до Мёнхенгладбаха. Вначале, гонимый страхом, он и впрямь готов был играть со смертью, однако вскоре к нему вернулось прежнее циничное хладнокровие.

Из-за чего вообще вышла стычка с Рези? Ах, да, она рассказала старухе, что он снова вернулся домой на машине пьяный. Она также донесла Рингендалю, что он заказал себе новый гоночный автомобиль за 80 тысяч марок. Кроме того, она заявила ему, Кристиану, что из него ничего путного не выйдет и не он, а его брат возглавит руководство заводами.

Он не знал, что говорить в полиции. Что был раздражен и его выводил из себя каждый пустяк? Что ему необходимо было сорвать на ком-нибудь зло? Нет, лучше вообще отрицать, что он был этой ночью на вилле! Был в Мёнхенгладбахе. У Маргит! Она должна это подтвердить. Она единственная, кто может обеспечить ему алиби. Конечно, за деньги. Весьма вероятно, за большие деньги. Она из тех, кто способен на укрывательство, даже если речь идет об убийстве.

Он познакомился с ней по объявлению в «Вестфэлише рундшау»: «Изысканная молодая дама (24 года) с университетским образованием предлагает взыскательным господам, имеющим солидное положение, свои услуги для любого рода развлечений, исключительно на коммерческой основе». Написал ей, и она его не разочаровала.

Она действительно обладала изысканной внешностью и два семестра изучала в университете психологию, а затем еще два - искусствоведение, после чего приобрела в определенных кругах известность как исполнительница главной роли в порнографическом фильме, фотомодель журнала «Для мужчин» и, наконец, как барменша изысканного ночного кафе. С ней не стыдно было показаться на людях. Он поселил ее в благоустроенном доме и за соответствующее вознаграждение получил право на ее «услуги», которыми мог пользоваться, когда и как ему было угодно.