Анжелика - Серж Голон

Но герцогиня взяла себя в руки. Раскрыв веер, она обмахнулась им.

– Сколько… Сколько вы за него хотите?

– Две тысячи пятьсот ливров.

У служанки заблестели глаза.

Олимпия де Суассон чуть не подскочила, окончательно вернувшись на землю.

– Вы сошли с ума!

– Или две с половиной тысячи, или я оставляю его себе, – холодно заявила Анжелика.

– Но, дорогая моя…

– О, госпожа, какая у него шелковистая кожа! – воскликнула Бертиль, робко проведя пальцем по плечу Куасси-Ба. – Вот никогда бы не подумала, что у мужчины может быть такая нежная кожа! Словно лепесток засушенного цветка!

Герцогиня тоже провела пальцем по гладкой и упругой коже мавра. По телу ее пробежала сладостная дрожь. Набравшись смелости, она потрогала татуировку на его груди и рассмеялась.

– Ну что ж, решено, я его покупаю. Это безумие, но я чувствую, что не могу себе отказать. Бертиль, скажи Ла Жасенту, чтобы принес мою шкатулку.

Лакей, словно ему уже дали знать, тотчас вошел, неся шкатулку из тисненой кожи.

Пока лакей, которому, видимо, было не впервой устраивать тайные дела своей хозяйки, отсчитывал деньги, служанка, выполняя распоряжение герцогини, знаком приказала Куасси-Ба следовать за собой.

– До свидания, каспаша, до свидания, – сказал мавр, подойдя к Анжелике, – а моему маленькому хозяину Флоримону ты скажи…

– Хорошо, иди… – сухо прервала она его.

Но ее в самое сердце поразил взгляд, который бросил на нее мавр, перед тем как выйти из комнаты, – взгляд побитой собаки…

Она торопливо пересчитала деньги и ссыпала их в кошелек. Теперь ей хотелось только одного: поскорее уйти отсюда.

– О, дорогая моя, все это очень тяжело, я понимаю, – вздохнула герцогиня де Суассон, с сияющим лицом обмахиваясь веером. – Но не отчаивайтесь, колесо фортуны беспрестанно вертится. Да, случается, что люди попадают в Бастилию, но ведь и оттуда выходят. Вы знаете, что Пегилен де Лозен вновь в милости у короля?

– Пегилен! – Анжелика просияла от этого известия. – О, как я рада! Что же произошло?

– Его величеству нравятся дерзкие выходки этого смелого дворянина. Он воспользовался первым же предлогом и вернул его. Говорят, Лозен попал в Бастилию из-за того, что дрался на шпагах с Филиппом Орлеанским. А некоторые даже утверждают, будто они схватились из-за вас.

Анжелику мороз пробрал по коже при воспоминании о том ужасном вечере. Она снова с жаром попросила герцогиню де Суассон никому не рассказывать о ней, не раскрывать ее убежища. Герцогиня де Суассон, которая по своему богатому опыту знала, что людьми, попавшими в опалу, не стоит пренебрегать, пока сам король не решит окончательно их судьбу, поцеловала на прощанье Анжелику и обещала выполнить ее просьбу.

Глава 41

Продажа Куасси-Ба немного отвлекла Анжелику от мыслей о делах мужа. Теперь, когда его судьба зависела не только от ее усилий, она поддалась какому-то фатализму, что в ее состоянии, впрочем, было вполне объяснимо. Несмотря на все ее опасения, беременность протекала нормально. Ребенок, которого она носила под сердцем, был жив.

Гонтран пришел проститься с сестрой. Он отправлялся путешествовать по Франции и купил мула, правда, по его словам, «не такого красивого, как у нас». В городах он будет пользоваться гостеприимством тайного братства подмастерьев. Страдал ли он оттого, что порвал со своей средой? Похоже было, что нет.

Провожая его, Анжелика с грустью посмотрела ему вслед.

Однажды утром она возвращалась с Флоримоном с прогулки к большой башне, куда пастух из Бельвилля часто пригонял стадо коз и ослиц. Он пас их на пустыре, рядом с башней, и продавал молоко, тут же надаивая его при покупателе. Он утверждал, что козье молоко очень полезно кормилицам, а молоко ослицы – «тем, у кого темперамент ослаблен невоздержанностью и распутством». Хотя последнее никак нельзя было отнести к Анжелике, она нередко покупала у него кувшинчик молока ослицы. Анжелика шла, держа за ручку Флоримона, который семенил рядом, как вдруг, подходя к дому, услышала крики и увидела сына своей хозяйки, который убегал, прикрывая руками голову, а за ним мчались дети и бросали в него камнями.

– Кордо! Висельник! Иди-ка сюда! Высунь-ка язык, как висельник!

Мальчишка, даже не пытаясь сопротивляться, вбежал в дом.

Немного погодя, в час обеда, она увидела его на кухне – он спокойно ел свою порцию гороха.

Сын вдовы Кордо не вызывал особого интереса у Анжелики. Это был крепкий, коренастый пятнадцатилетний подросток, молчаливый и, судя по низкому лбу, не отличающийся большим умом. Но он был услужлив с матерью и жильцами.

Единственным его развлечением по воскресеньям, по-видимому, была игра с Флоримоном, который командовал им, как хотел.

– Что случилось, бедный мой Кордо? – спросила Анжелика, садясь перед глиняной миской, куда хозяйка положила ей горох с китовым мясом. – У тебя же такие крепкие кулаки, почему ты не проучил бездельников, которые бросали в тебя камнями?

Подросток пожал плечами, а его мать сказала:

– Знаете, за столько времени он уже привык. Я и сама, случается, обмолвлюсь и назову его Висельником. А камнями-то в него всегда кидали, даже когда он был совсем маленький. Это на него не действует. Главное, чтобы он стал мастером своего дела, вот что! Тогда его будут уважать. В этом я не сомневаюсь!

И старуха усмехнулась, что сделало ее еще более похожей на колдунью.

Анжелика вспомнила, с каким отвращением Франсуаза Скаррон говорила о сыне и о матери, и удивленно посмотрела на колдунью.

– Так это, значит, правда? Вы ничего не знаете? – спросила вдова Кордо, снова ставя сковороду на огонь. – Ну что ж, я не собираюсь этого скрывать: мой сын работает у мэтра Обена.

И так как Анжелика ничего не поняла, старуха пояснила:

– Мэтр Обен – палач! Вот так-то!

У Анжелики по всей спине, сверху донизу, побежали мурашки. Она молча принялась за свой немудреный обед. Было время поста, предшествующего рождественским праздникам, и к столу ежедневно подавали одно и то же блюдо: кусок вареного китового мяса и горох – постный обед бедняков.

– Да, он подмастерье палача, – продолжала старуха, садясь за стол. – Что поделаешь, чтобы мир существовал, нужны разные профессии. Мэтр Обен – родной брат моего покойного мужа, и у него одни дочери. Так вот, когда умер мой муж, мэтр Обен написал мне в деревню, где мы жили, что он займется моим сыном и обучит его ремеслу, а позже, может быть, передаст ему свою должность. А ведь вы сами понимаете, быть парижским палачом – это что-нибудь да значит! Хотелось бы мне дожить до того времени и увидеть сына в красных штанах и куртке.