Россия в войне 1941-1945 гг. Великая отечественная глазами британского журналиста - Александр Верт

Глава X

Некоторые вопросы международных отношений и внешней политики СССР в 1943 г

На заседании Московской конференции министров иностранных дел СССР, США и Великобритании. Октябрь 1943 года

В октябре 1943 г. министры иностранных дел Большой тройки – Молотов, Корделл Хэлл и Иден – встретились в Москве. Это совещание наряду с решением других задач должно было подготовить почву для Тегеранской конференции «в верхах», состоявшейся через месяц. Однако на протяжении 1943 г., до того как были приняты твердые решения о проведении этих двух встреч, отношение Советского Союза к западным союзникам оставалось непонятным и полным явных противоречий.

В период Сталинградской битвы Сталин восхвалял высадку англо-американских войск в Северной Африке. В феврале, когда немцы собирались начать контрнаступление под Харьковом, Сталин снова начал сетовать на отсутствие второго фронта. Затем в марте, отчасти в ответ на упрек адмирала Стэндли о неблагодарности русских, советская пресса начала превозносить помощь, получаемую от Запада. За разрывом с «лондонскими» поляками, как мы видели, последовали восторженные сообщения о победах союзников в Северной Африке. Вскоре после этого произошел роспуск Коминтерна – это был жест, имевший целью произвести впечатление на общественное мнение Запада.

Невозможно, однако, отделаться от мысли, что эта великая сердечность, проявленная по отношению к союзникам, была в какой-то степени связана с положением на Восточном фронте. Дело в том, что накануне немецкого наступления на Курск в Советском Союзе народ был настроен весьма нервозно, и на этот раз явно представлялось целесообразным преувеличивать, а не преуменьшать военные усилия Запада.

Однако, как нам известно из переписки Сталина с Черчиллем того периода, отношения в действительности были далеко не сердечными. Черчилль пытался подбодрить Сталина сообщениями о налете 400 бомбардировщиков на Эссен (13 марта). Сталин, не отрицая значения таких налетов, оставался недовольным. 15 марта он жаловался на новую отсрочку крупных операций в Северной Африке и писал, что операция «Эскимос» – планировавшаяся высадка союзников на острове Сицилия «не заменит собою второго фронта во Франции».

«После того как советские войска (писал он) провели всю зиму в напряженнейших боях и продолжают их еще сейчас, а Гитлер проводит новые крупные мероприятия по восстановлению и увеличению своей армии к весенним и летним операциям против СССР, нам особенно важно, чтобы удар с Запада больше не откладывался… Считаю нужным со всей настойчивостью предупредить, с точки зрения интересов нашего общего дела, о серьезной опасности дальнейшего промедления с открытием второго фронта во Франции».

Черчилль продолжал посылать Сталину сообщения вроде того, что «мы сбросили 1050 тонн бомб на Берлин» (28 марта).

Сталин поблагодарил его за информацию и затем любезно добавил (может быть, он вкладывал в эти слова тонкую иронию?):

«Вчера я смотрел вместе с коллегами присланный Вами фильм «Победа в пустыне»… Фильм великолепно изображает, как Англия ведет бои, и метко разоблачает тех подлецов – они имеются в нашей стране, – которые утверждают, что Англия будто бы не воюет, а только наблюдает за войной со стороны… Фильм «Победа в пустыне» будет широко распространен по всем нашим армиям на фронте…»

Однако через несколько дней Сталина буквально взорвало, когда Черчилль сообщил ему, что отныне северным путем морские конвои в СССР больше отправляться не будут, ибо в этих водах немцы сконцентрировали свой линейный флот в составе «Тирпица», «Шарнхорста» и «Лютцова». «Я понимаю этот неожиданный акт, как катастрофическое сокращение поставок… – писал Сталин 2 апреля, – так как путь через Великий океан ограничен тоннажем и мало надежен, а южный путь (через Иран) имеет небольшую пропускную способность, ввиду чего оба эти пути не могут компенсировать прекращения подвоза по северному пути».

Черчилль 6 апреля снова сообщил о налете 348 самолетов на Эссен. Сталин приветствовал усиление бомбовых ударов по Германии, отмечая, что это «встречает живейший отклик в сердцах многих миллионов людей в нашей стране». 11 апреля Черчилль сообщил, что 502 самолета бомбили Франкфурт, и обещал прислать заснятые на кинопленку моменты бомбежки Германии, «так как они могут доставить удовольствие Вашим солдатам, которые видели так много разрушенных русских городов». Он также заверял Сталина в том, что 375 «харрикейнов» и 285 «аэрокобр» и «китихауков», которые предполагалось послать северным путем, будут присланы в Самый короткий срок через Средиземное море.

За этой странной смесью приятных и неприятных посланий последовал разрыв Советского правительства с «лондонскими» поляками.

Черчилль усиленно уговаривал Сталина не доводить дело до окончательного разрыва. Сикорский, писал он, полезный человек, и всякий, кто заменит его, будет хуже. Черчилль написал также, что, по сообщению Геббельса, русские создают новое польское правительство. Сталин незамедлительно опроверг это утверждение как «выдумки» (4 мая).

10 июня, когда нависла угроза немецкого наступления, Черчилль снова привел Сталина в состояние крайнего раздражения. В послании Рузвельту в тот день он заявил: «Теперь, в мае 1943 года, Вами вместе с г. Черчиллем принимается решения, откладывающее англо-американское вторжение в Западную Европу на весну 1944 года… Это Ваше решение… [предоставляет] советскую армию… своим собственным силам, почти в единоборстве с еще очень сильным и опасным врагом».

В послании Черчиллю от 24 июня Сталин дошел до настоящей ярости:

«Советское Правительство не могло предполагать, что Британское и Американское Правительства изменят принятое в начале этого года решение о вторжении в Западную Европу… Ваше ответственное решение об отмене предыдущих Ваших решений насчет вторжения в Западную Европу принято… без участия Советского Правительства… Дело идет… о сохранении его доверия к союзникам, подвергаемого тяжелым испытаниям (курсив мой. – А. В.).

27 июня Черчилль, с гневом отвечая, что упреки Сталина «не трогают» его, напомнил, что Англия должна была в одиночку воевать с Германией до июня 1941 г. и что, во всяком случае, «может даже оказаться, что Ваша страна не подвергнется сильному наступлению этим летом. Если бы это было так, то это решительно подтвердило бы то, что Вы однажды назвали «военной целесообразностью» нашей средиземноморской стратегии».

Всего лишь через неделю после этого немцы начали наступление на Курск.

Гнев и упреки Сталина по адресу союзников, возможно, отчасти объяснялись тем, что его беспокоил исход Курской битвы. После того как битва была выиграна, его уже не очень волновал вопрос о втором фронте. Его линия теперь заключалась в следующем: пройдет время – и второй фронт откроют; Россия, хоть она и несет страшные потери в людях, должна быть благодарна за любую помощь Запада – будь то ленд-лиз или падение Муссолини, – готовясь тем временем к большой конференции трех держав. В связи с затяжкой открытия второго фронта Сталин более чем когда бы то ни было раньше не был склонен уступать по такому вопросу, как польский вопрос. Вместе с тем он полагал, что по германскому вопросу он может принять