Татуиро (Serpentes) - Елена Блонди

— Я надеялся, что так… И что, Илья Афанасьич, вы? Скажете что?

— Это потом. Ты что, пришёл только стриптиз показывать?

Аглая, нахмурившись, ожгла учителя строгим взглядом тёмных глаз. Альехо махнул рукой:

— Не обижу я твоего героя. И ёрничать не буду. Не ждал я сегодня откровений. Но раз так. Давай, Виктор. Твоя очередь рассказывать.

Витька, стоя посреди комнаты, замялся…Совершенно реальная жизнь с заботами и такими вот радостями, новая долгожданная работа. А сам Альехо как рад за Витьку. Кто ещё будет так радоваться за него? Аглая, но она любит, это — другое. И всё, что Витька повторял себе по дороге сюда, всё, о чем думал последнюю неделю, полагая, что принял решение и укрепился в нём, все показалось неясным, размытым. Ненастоящим.

— Ну?

Негромкое слово ударило, как тычок в плечо, не больно, но ощутимо. И Витька, не давая себе времени раздумывать дальше, ответил:

— Я ухожу, учитель.

Аглая забыла вдохнуть, сидела с пустой грудью и ватным сердцем, вяло стукнувшим и замолчавшим. Упорно смотрела на золотую каёмку чашки и солнечную бусину на ней, горевшую ярко и отчаянно. Солнце за окном чуть сдвинулось, отмечая время тишины, и бусина исчезла. За стеной, ненатурально стеная, заплакала героиня сериала.

— Что ж… Держать не буду.

Аглая умоляюще посмотрела на Альехо. Он откинулся на гнутую спинку старого стула и смотрел на Витьку все так же без выражения на старом львином лице с крупными чертами.

— Ещё что расскажешь?

Витька подошёл к столу, сел на свой табурет и, найдя руку Аглаи, погладил мёртвые от отчаяния пальцы.

«У-хо-дит, у-хо-дит», — стучало в её голове. Хотелось вскочить, перевернуть столик, расшвыривая блюдца и чашки, чтоб с грохотом засверкали, ловя последние лучи отражённого в стеклах солнца, лживого, ненастоящего.

— Я только последнее. Скажу. А то долго. Ноа, ну, эта, — приложил свободную руку к груди, — её забирают, от меня. Если бы сама, то и ладно. Но — силой.

— Так…

— Да. Так что я пойду, туда. Потому что нельзя так.

Альехо откинулся на спинку стула, качнув его, и Аглая равнодушно приготовилась услышать грохот падения. Но учитель подался вперёд, стул вернулся на пол, коротко визгнув ножками по старому паркету.

— Экий ты. Решительный. Работу бросишь?

Витька пожал плечами, промолчал.

— И девушку? Она ведь тебя любит знаешь как?

Аглая вздрогнула и сжала пальцы на Витькиной руке. И тут же отпустила, почти отбросила, чтобы не мешать ему, ненавидя себя за то, что не смеет обнять, обхватить руками и ногами, крича, что никуда, никогда, не пустит, потому что… потому что умрёт без него.

— Я же вернусь, — неуверенно сказал Витька, оглядываясь на неё. Аглая, жадно ловя его взгляд, не увидела в нём твердого обещания и отвернулась. Сжала кулаки на коленях, комкая юбку.

Помолчали ещё. Тихий сумрак сочился через сито кружевных складок, наполнял комнату, и слышнее становились чужие фальшивые горести за стеной. Лица сидящих теряли очертания, превращались в грубо нарисованные схемы: овал, тёмные ямы, штрих рта. Сердце Аглаи билось медленно и тяжело. Очень хотелось пить много воды, холодной и резкой, чтоб заполнила всё внутри. И голос, зазвучавший в полумраке, показался ей настолько незнакомым, что она вскинула голову, пытаясь определить, кто ещё появился вместе с темнотой. Медленно и размеренно, оттого, казалось, с печалью, а может, и правда, грустя, Альехо заговорил:

— Я ждал этого. Когда понял, кто ты и что на тебе, ждал. Но надеялся: время не совпадёт. Что проживёшь земную жизнь так, как успели прожить её многие до тебя, избранные и отмеченные, видя прочее лишь в своих снах и работах. Но так сложилось, и деваться некуда. Ты решил. И не нам менять твою судьбу, твой путь воды. Знаешь, что такое путь воды, мастер?

— Нет…

— Это когда твоя судьба, отыскивая дорогу, обязательно находит её, и, сколько преград ни возводи, она просочится, обогнет препятствие или, задержанная плотиной, разольётся морем, затапливая всё вокруг, чтоб всё равно идти туда, куда ей суждено. Можно искушать тебя деньгами и радостями, любовью и успехами, славой. Но это будут лишь временные препятствия на пути твоей воды, которые замедлят и затруднят, но не остановят.

Он усмехнулся, кашлянув:

— А когда реки поворачивают вспять насильно, мы знаем, что бывает. Наденька!

Аглая оглянулась снова, не сразу поняв, что Альехо обращается к ней.

— Надюша, девочка. Прости меня, но и ты была ему суждена. Не я, так на улице бы встретились. А иначе не узнала бы счастья. А ведь было оно? Было?

Прошедшее время прозвучало низким ударом гонга. Она кивнула, сжимая руки, готовясь возразить горячо, поспорить с прошедшим временем, не отдавая настоящего и будущего.

— Время игр в имена прошло, Надежда. Ты — лучшее, что могла подарить судьба мастеру. Давай ты не будешь бояться и горевать. Так сможешь, девочка, да?

«Нет, не смогу», — крикнула внутри, но снова кивнула, ненавидя себя. В почти тёмной комнате еле видно белели лица мужчин, и даже глаз не видела она на них. Будто улетала в открытый космос одна, без надежды когда-нибудь вернуться.

— Тогда кое-что уточним, — Альехо продолжал так, будто увидел её кивок. А может, ему наплевать на её согласие?..

— Её позвали, твою змею?

— Да. Почти забрали уже. Но я сумел.

— Молодец. Стал сильнее. Когда хочешь уйти?

— Да не хочу я, — угрюмо ответил Витька.

— Но когда?

— Я думал сначала, надо сразу. Только не знал как. А вчера понял, хоть и опасно для Ноа, но надо ждать, когда заберут. И идти вместе или следом.

— Так… — на стене, проснувшись, вдруг затикали в ответ старые часы. И Витька вспомнил, точно так тикали старые ходики на лестнице маячного смотрителя, Николая Григорьича. Нет, не смотрителя, мастера света, капитана маяка. Как он там сейчас?

— Ну что же. Тогда начинай работать. Что-то успеешь.

— А если не успею?

— Неважно. Неужто не понял ещё? Чтоб тебе лететь, нужно двигаться постоянно. И чтоб лететь вверх, а не падать, всё время должен расти. Карабкаться, цепляться, без отдыха. Нет тебе отдыха, мастер, — только когда научишься отдыхать работой. Думать, учиться, совершать.

— Я… понял…

— Ну вот, — Альехо хлопнул ладонями по коленям, — главное понято, остальное — детали. Наденька, свет не включишь ли нам?

Аглая встала и пошла к стене, касаясь рукой Витькиных плеч. Несколько шагов до истертых обоев тянулись и тянулись, набухая вложенными в них мыслями. Не ушёл, остался, сегодня он с ней. А может уйти — в любую секунду. И так теперь жить? Без будущего, одним настоящим, разбитым на крошечные отрезки: вот его плечо, тёплое, шевельнулось под пальцами, и — один отрезок канул в прошлое. Вот шаг к стене без его тепла, ещё один, и — второй отрезок прожит. И это надо перенести?